Волчья тень - де Линт Чарльз - Страница 5

Профессор Дейпл, Кристи, его подружка Саския и Алан сидели на кушетке у дальней стены, а рыженькая Холли пристроилась перед ними на кофейном столике и чувствовала себя как дома между пачками старых журналов. Софи, Сью, Изабель и Мэ-ран завладели второй кушеткой, стоявшей у боковой стены. Десмонд и муж Мэран, Сирин, устроились прямо на полу между ними. Касси расположилась на легком стуле из металлических трубок и пластмассы – наверно, одолжила в кафетерии, – а сама Венди устроилась в последнем оставшемся кресле вдвоем с Моной. Кресло с квадратными подушками и обивкой ужасного оливкового цвета. Они по очереди занимали: одна – сиденье, другая – ручку.

Правда, несколько лиц не хватало: Джорди с Таней были еще в Лос-Анджелесе, а муж Касси, Джо… ну, где Джо, никогда никому не было известно – но все равно сборище впечатляло. Да, такой Джилли человек, что у нее много верных друзей. Если б она умерла, на похороны собралось бы полгорода.

Венди зажала рукой рот, хоть и не произнесла последних слов вслух.

«О господи, – подумала она. – Даже думать не смей».

Мона тронула ее за руку:

– Ты в порядке?

Венди кивнула. Ее неловкую попытку объяснить, отчего она вдруг так побледнела, прервало появление в дверях Лу Фучери с Анжелой. Лу благоухал, как горящая сигарета, Анжела источала смесь кардамона и китайских благовоний.

Непривычно было видеть их вместе. Они уже почти двадцать лет как разбежались, и Венди, даже если встречала их вдвоем, никогда не могла представить их парой. После разрыва оба они даже постоянного партнера не заводили, не то чтобы подумать о новом браке, но и уладить того, что у них тогда вышло, не пытались.

«Все из-за работы, – думала Венди. – Оба постоянно имеют дело с бедами и несчастьями, так что на отношения с любимым душевных сил уже не остается». Из-за своей работы они вечно цапались: семейные ссоры по поводу соблюдения буквы закона и того, как поступать с его нарушителями.

Лу был полицейским. С того времени, когда Джилли познакомилась с обходившим трущобы полисменом, не просившим и не бравшим взяток, и, как она говорила, «ее жизнь началась заново», он вырос до лейтенанта. А происходил этот широкоплечий итальянец из старой семьи, выходцы из которой служили когда закону, а когда – семейству Чероне, стоявшему по другую сторону закона, отчего их встречи на семейных торжествах бывали, мягко говоря, натянутыми.

Анжела Марсо работала адвокатом. Она занималась бродягами и сбежавшими из дому детьми. Она держала контору на Грассо-стрит и не брезговала обойти, если не прямо нарушить, закон ради своих подопечных. Венди познакомилась с ней много лет назад, но Анжела до сих пор производила столь же поразительное впечатление, что и тогда. Лицо сердечком, обрамленное кудрявыми темными волосами, и теплые карие глаза. За ее худенькими плечами не было видно крылышек, и она предпочитала арфе и сияющим одеяниям мешковатые штаны и футболки, но уличный люд всерьез считал ее посланницей Божьей, сошедшей на землю, чтобы помочь им. И на вид она была прямо боттичеллиевский ангел, переодетый по современной моде.

Едва поздоровавшись, Анжела первым делом спросила:

– Она больше не приходила в себя?

Софи покачала головой:

– Но из комы вышла. Врач сказал, теперь она просто спит.

– После такой травмы ей необходим отдых.

– Джилли и отдых?.. – пробормотала над ухом Венди Мона. – Как-то странно слышать эти два слова вместе.

– Вы не нашли водителя машины? – обратился профессор к Лу.

Все смолкли, ожидая ответа. Лу неловко замялся, и спины Венди коснулось знобкое предчувствие.

«Не говори! – хотелось выкрикнуть ей. – Если у тебя дурные вести, лучше не говори».

Но они должны были узнать. Только так можно совладать со своими страхами. «Чтобы встать лицом к лицу с ночью, нужно узнать, что скрывается в ее тени», – сказал ей кто-то когда-то.

– Дело осложняется, – наконец выговорил Лу. – Вчера вечером диспетчер принял звонок от ее домохозяйки. – Он как-то сразу постарел и обмяк, словно ему не по силам было рассказывать о случившемся. – Кто-то разгромил студию. Не пожалел времени и сил. Картины изрезали в клочья, из шкафов и со стеллажей все вывернули и разбросали по полу. Там словно смерч прошел. Все пропахло скипидаром и растворителями. Но главное, картины…

Он покачал головой. За годы, проведенные на улицах, он всякого, конечно, навидался, но это и его проняло. «Наверное, дело в том, что это личное, – подумала Венди. – Потому что случилось с другом».

– Кто мог так поступить с Джилли? – продолжал Лу. – Кто так ее ненавидит?

Но его последние слова утонули в гуле восклицаний, встревоженных и недоверчивых. Венди покосилась на Изабель. На лице художницы была боль. Им всем нелегко, но Изабель, у которой пять лет назад погибли чуть ли не все картины, лучше других представляла, каким ударом будет для Джилли эта потеря.

– Они ведь связаны, да? – спросила Софи. – Та машина и взлом?

Лу повернулся к ней:

– С чего ты взяла?

– По твоему лицу видно.

– Ты думаешь, кто-то сбил ее нарочно? – проговорила Мэран, высказывая вслух общую мысль.

«Нет, – думала Венди. – Такого просто не может быть. Слишком ужасно».

– Пока мы не установили имя водителя, – отозвался Лу, – ничего нельзя сказать. – Он вздохнул. – Но мне это не нравится. Сначала наезд, теперь студия. Слишком много совпадений, чтобы это было случайностью.

– Ты хочешь сказать, кто-то на самом деле хотел ее убить? – протянула Саския.

Анжела покачала головой:

– Не убить – стереть. И ее, и ее работы… как будто ее никогда и не было.

– Я не верю, – сказал профессор, снимая очки и протирая и без того чистые стекла. Снова надев их, он уставился прямо в суровое лицо Лу.

– Нет, не может быть, – поддержала его Касси. – Ну как такое может быть?

Лу обвел всех усталым взглядом.

– Кто-нибудь знает, были ли у нее враги? – спросил он.

Молчание длилось долго.

– Это же Джилли, – сказала наконец Софи.

– Она за всю жизнь, наверно, никого не обидела, – добавила Мэран.

– Сознательно – наверняка, – согласился Лу.

Кристи кивнул с кушетки:

– И это может означать, что вам следует искать субъекта, питающего страстную ненависть к неиссякаемому веселью.

Его версия вызвала на лицах слабые улыбки, но они вскоре погасли. Друзьям Джилли тяжело было думать, что есть человек, ненавидящий ее настолько, чтобы причинить ей такую боль. Настолько, что готов уничтожить дело ее жизни и намеренно сбить ее машиной.

– Вы поразмыслите, – попросил Лу. – Держите глаза и уши открытыми. Если что-нибудь вспомните, что-нибудь заметите или услышите, звоните мне. В любое время дня и ночи.

Однажды давным-давно…

Я открываю глаза и не могу шевельнуться. И не только потому, что левая рука до плеча и правая нога чем-то прижаты. Я и правой руки не чувствую. Вся правая сторона тела онемела и парализована. Чудно как-то. Я чувствую ткань больничной рубашки и простыни, но только с левой стороны. А с правой – ничего. Удается немножко повернуть голову и с трудом левую ногу, а рука хоть и в гипсе, но от нее по всему телу проходит болезненная дрожь.

Я вспоминаю, как в прошлый раз, когда на меня смотрела Софи, я тоже не могла шевельнуться. А теперь понимаю почему. Вспомнила машину и удар.

В комнате рядом со мной никого нет, но за стеной слышны голоса.

Я перевожу взгляд на безвольную руку – правую руку, ту, которой я рисую. Приказываю ей шевельнуться. Я ее даже не чувствую.

Сколько на свете сказок! Помнится, профессор объяснял мне, как необходимо людям пересказывать себя, чтобы преодолеть свои страхи. Мы говорили тогда о том, как связаны сказки с Миром Как Он Есть, со Здесь и Сейчас, в которых нам приходится жить. Мы были втроем: Кристи, профессор и я. Сидели в старомодной гостиной, переоборудованной профессором под кабинет. Людям, никогда не читавшим сказок, говорил профессор, труднее справляться с жизнью, чем тем, кто читал. У них нет того опыта странствий по дремучим лесам, встреч с незнакомцами, которые отвечают на доброту добротой, нет знаний, которые приобретаются в обществе Ослиной Шкуры, Кота в сапогах и Стойкого оловянного солдатика. Я говорю не о прямом нравоучении, а о более тонких уроках. О тех, что просачиваются в подсознание и создают нравственный облик и человеческую структуру. О тех, что учат побеждать и доверять. А может быть, даже любить.