Я Т М 2 (СИ) - Звездная Елена - Страница 42

И если я думала, что этот сложный день подошел к концу, то я ошиблась. Очень-очень — очень сильно ошиблась.

Адзауро начал с поцелуев, и я лишь судорожно вздохнула, когда он сжал меня, продолжая целовать все так же жадно, безумно, бесконечно. Тысячи поцелуев, или один бесконечный, то алчный, то сминающий, то пронзительно нежный – я потерялась. Потерялась во времени, потерялась в нем, потерялась в себе.

Я думала, что он устал? Он не устал. Ни капли. Ни на йоту. Ни на грамм. Ни на атом.

Он дорвался! До меня. До возможности быть со мной. До осознания, что я хочу быть с ним. И потому страсть, которая ощущалась почти в воздухе, словно наэлектризовав все вокруг, приобрела неторопливую уверенность в том, что жертва этой самой страсти уже никуда не денется.

Он целовал жадно, и вместе с тем неторопливо, словно наслаждался вкусом моих губ, вкусом моей кожи, вкусом меня, вкусом возможности обладать мной. И при этом, он словно балансировал на грани, на самом краю бездны, не позволяя себе окончательно сорваться вниз. Зато уверенно и умело ввергая в нее меня.

Я задыхалась, теряя ощущение пространства и не понимая, в какой момент мы переместились от стены, до постели. Я выгибалась навстречу его ласками, захлебываясь стонами и собственным криком, я горела, сгорала, полыхала как спичка, но на все мои молчаливые просьбы остановиться, хотя бы на минуту, секунду, мгновение — ответом мне были неумолимые глаза моего монстра, гипнотизирующие, мерцающие нежностью и беспощадностью одновременно, вспыхивающие удовольствием каждый раз, когда я снова срывалась на крик.

Когда-то я ненавидела свое тело – это было до Чи.

Когда-то мне казалось, что сотни операций лишили меня чувственности — это было до Чи.

Когда-то я считала себя холодной и сдержанной – это тоже было до моего монстра.

На моем теле не осталось кожи, которую лишили бы ласки, ничего, что не горело бы от поцелуев, и практически ни капли стыда, потому что совести у моего психа не было, запретных зон тоже, а вот желание заставлять меня захлебываться от стонов, присутствовало в избытке.

Сумасшествие из прикосновений и поцелуев, вихрь космической нежности, неумолимость и непреклонность метеоритного дождя, и улыбка, которую я ощущала, когда он целовал мое тело. А когда его пальцы добрались туда, куда он сам все еще, кажется, не собирался вовсе, последней моей мыслью было: «Надеюсь, тут хорошая звукоизоляция».

Я сорвала голос. Я горела, взмокшая, обессиленная настолько, что едва ли смогла бы сейчас встать, я умоляла его остановиться, к дьяволу гордость, ее не осталось. Крик переходил в стон, стон в крик, в какой-то момент я уже едва ли могла даже говорить, вновь опадая на смятые простыни. Я почти умирала, взлетала, падала, умирала снова, но останавливать это безумие Адзауро не собирался вовсе — он вошел во вкус.

Это я подыхала уже вообще без сил, а он только вошел во вкус.

Что вы знаете о пытках удовольствием? Чи знал все!

И если у меня в тот момент еще оставались чувства, то они остались только на его губах, его пальцах, его прикосновениях.

И уже где-то на грани потери сознания, я ощутила, как он вошел в меня, позволяя самому себе получить то, что уже довело меня до состояния невменяемости. И никакой боли. Ничего, кроме накатывающего ощущения экстаза, взрывающихся звезд в моих глазах, и неумолимости маниакального удовлетворения, в его.

Когда мокрый, безумно счастливый и не желающий хоть как-то скрыть это Чи лег рядом, мгновенно собственническим жестом прижав к себе, за окном занимался рассвет.

За открытым окном!

Открытым!

— Ты монстр, — хрипло прошептала я, не имея сил даже пошевелиться.

— Ммм, — протянул Чи, медленно скользя пальцами от моей груди и ниже, — я монстр, да. И у тебя проблемы, Кей.

— Это еще почему?- не поняла я.

Адзауро мягко сместился, и накрывая мои губы поцелуем, прошептал:

— Потому что я очень неутомимый монстр. Второй раунд?

— Да ты издеваешься! — не сдержалась я.

В темных глазах мелькнула насмешка, а после голод, голод такой силы, словно у него секса не три минуты не было, а три жизни как минимум.

— Я даже извинюсь, — скользя губами по моей шее, уведомил Чи, — как-нибудь… потом…

Я сдохну.

От удовольствия, похоже, но сдохну.

***

Мы не спали всю ночь. Мы не спали все утро. В девять раздался звонок из императорского дворца, но Чи ответил где-то через час, когда я уже, кажется, даже дышала с трудом.

На время разговора я просто вырубилась, разбудил меня быстрый поцелуй и сказанное с опять-таки предвкушением:

— Не скучай, я скоро вернусь.

— Провались к демонам! — от всей души пожелала ему.

И заснула с улыбкой, чувствуя, как меня с такой же счастливой улыбкой на губах, нежно поцеловали на прощание.

***

Завтракала я часов в… четыре дня, но сказать, что я поднималась с постели с трудом, это вообще ничего не сказать. У меня болело все тело. Начиная от губ, и заканчивая пальцами на ногах. Болела каждая мышца. Болело вообще все. Словно я вместо одной тренировки замахнулась сразу на десять, значительно переоценив возможности собственного тела, но при этом — это была самая приятная боль на свете, и плевать, что губы опухли — счастливая улыбка с них не слезала.

Чи вернулся, когда я допивала чай.

Когда он вошел и увидел меня, его глаза засияли счастьем. Он скинул пиджак у дверей, подошел ко мне, наклонился и прошептал:

— Привет, любимая.

Наверное, планировался быстрый приветственный поцелуй… но что-то явно пошло не так. В какой-то момент что-то разбилось, и только после я осознала, что давно сижу на руках у Адзауро, и мы все так же целуемся, потеряв счет времени.

— А, мне никогда не нравился императорский фарфор, — сказал Чи, обозначив, что конкретно разбилось, и вернулся к моим губам.

***

Безумное ощущение счастья…

Безумие в ощущении счастья…

Сумасшествие, разделенное на нас двоих…

И осознание, что тебе не нужен ни сон, ни еда, ни вообще ничего, ничего кроме него. Мы жили прикосновениями, мы дышали друг другом, мы не могли остановиться, и не хотели останавливаться. И не важно что, где и как, где мы, куда идем, куда летим, что делаем — главное, чувствовать, как его рука сжимает мою, главное ощущать его присутствие рядом.

Мы не досыпали — нам было плевать. Не доедали, часто забывая про еду, потому что одно соприкосновение рукавами, и к дерсенгам обед, ужин или завтрак. Мы потеряли ощущение мира, и строили свой, личный, для себя.

А потом что-то пошло не так.

Сначала я списала это не переутомление от тех постельных упражнений, после которых не оставалось сил даже двигаться. Потом на еду и слишком поздние завтраки.

Но в одно утро, я едва заснувшая после очередной изматывающей нежностью ночи, с трудом добежала до ванной.

Чи подскочил мгновенно, догнал, поддержал, придержал волосы. А после напряженный, побледневший от тревоги, вымыл меня в душе и вызвал врача, наплевав на все мои убеждения, что все в порядке, просто переутомилась… секс вообще штука утомительная.

Доктор, сухонький пожилой мужчина, первым делом взял кровь на анализ, который провел тут же, и сообщил нервному, вконец бледному Адзауро, что я беременна.

И вот тогда побледнела я.

Радость? Какая к чертям радость?! Меня сковал ужас.

— Срок? — задыхаясь от тревоги, спросила я.

Я очень боялась, что доктор скажет именно:

— Шесть недель.

— Твою мать! — на гаэрском выдохнула я.

Доктор понял меня не правильно, и тут же начал вещать о том, что материнство это великое благо и дар богов, что я должна быть счастлива, что в рождении дитя заложена сама сущность женского существования…

Но это врач.

А мой монстр понял меня мгновенно:

— Сколько ты выпила в ту ночь?

Он спросил на яторийском, тоже от нервов перейдя на свой родной язык, и получил лекцию от доктора, о формировании яйцеклетки, и прочем, на основании чего выходило, что алкоголь не мог повредить… но я боялась другого. И Чи, выслушав лекцию врача, начал задавать следующие вопросы: