Лезвие сна - де Линт Чарльз - Страница 62

Я получила так много денег от продажи сборника в мягкой обложке, последующих переводов и прав на сценарии, что почувствовала себя преступно богатой. С такими средствами я могла позволить себе купить целый дом, но предпочла остаться в квартирке на Уотерхауз-стрит, а почти все деньги вложила в учреждение Детского фонда.

Я пишу это не ради того, чтобы похвастаться. На самом деле, если выбирать между вечной памятью и фондом, я бы без колебаний выбрала фонд. Я верю в то, что пишу в своих книгах – я не могу не писать, – но раз уж это занятие приносит большие деньги, то пусть оно служит фонду и поддерживает его хотя бы до тех пор, пока у меня не пропадет желание сочинять сказки. И то, и другое служит одной цели: дети такие же люди, как и взрослые, и у них есть свои права, этого нельзя отрицать. И фонд, и сочинительство призваны просвещать людей. Но фонд всегда будет занимать главенствующее место, поскольку он помогает нуждающимся. Я бы сама отдала всё на свете, чтобы иметь возможность попасть под опеку фонда, а не жить с моими родителями.

Завтра я уезжаю на остров к Иззи. Я очень волнуюсь. Уже три раза упаковывала и распаковывала вещи. Хотелось до отъезда закончить ту новую сказку, над которой я работала, но никак не могу сосредоточиться. Может, просто написать: «А потом они все умерли. Конец»? И так и оставить. Это не будет хуже того, что я уже написала. Но кто знает? А вдруг поездка к Иззи поможет мне ожить? В ее обществе случаются и более странные вещи, это я могу сказать абсолютно точно.

Я чувствую себя как никогда превосходно. Иззи не раз предлагала мне поселиться вместе с ней на острове, и, если бы мне всегда было так хорошо, как сейчас, я бы не раздумывала. Но с каждым часом становится всё труднее находиться рядом с ней и не сметь признаться в своей любви. Признаться в том, что я хочу близости между нами. Не могу сказать, что она ханжа, но совершенно точно знаю, что мысль об однополой любви вряд ли ее обрадует.

Я вспоминаю один случай, когда мы с Иззи проходили мимо кафе на Ли-стрит и увидели за столиком в тени дерева двух обнимающихся женщин.

– Господи, – воскликнула Иззи. – Почему они занимаются этим на публике?

– Мужчины и женщины часто так поступают.

– Да, но между мужчиной и женщиной это нормально. Я даже не могу себе представить, как можно целовать другую женщину с такой страстью.

Я тогда промолчала. По правде говоря, я даже не уверена в том, что сама склонна к лесбийской любви. Меня не привлекают мужчины, но и женщины тоже. Я люблю только Иззи.

Мне нравятся работы, созданные Иззи за последние несколько лет, но я всё равно скучаю по ее прежней манере. А может, я просто скучаю по ньюменам.

Иззи говорила, что они появляются из такого места, где раньше у них были другие истории, так они сами говорили ей, и это всё, что они помнят. Но все мы живем в своих историях – я, вы, каждый из нас. Некоторые истории проходят у всех на виду, другие – скрытно, как моя любовь к Иззи. Когда мы в конце концов уходим под землю, истории продолжаются. Не вечно, но некоторое время. Это, по-моему, своего рода бессмертие, но имеющее свой предел, как и всё на свете.

Хотя в случае с ее ньюменами это утверждение неверно. Несмотря на то что они появляются в мире благодаря картинам Иззи, они живут в своих, тайных историях. Иззи может их отыскать – или скорее они могут найти ее. Я могу их увидеть, потому что знаю, куда смотреть. Думаю, и другие люди время от времени их замечают, но вряд ли воспринимают как нечто реальное. Раньше я считала, что всё будет иначе. Я надеялась, что их появление изменит наш мир, но ошиблась, как бывало не раз в моей жизни, и наверняка будет еще. Просто раньше мои ошибки расстраивали меня не так сильно. Никогда их цена не казалась столь высокой.

После пожара ньюмены погибли, и их истории умерли вместе с ними. Только Иззи их помнит, да еще я.

И, мне кажется, Рашкин, где бы он ни находился.

Ангелы и чудовища

Разворачивая картину с изображением Пэддиджека, Иззи представила себя персонажем волшебной сказки, где запросто может заговорить ворона на заборе или чайная ложка в руке, и их необычные советы помогут найти выход и восстановить справедливость. В волшебном мире сказок нельзя не доверять самым странным предсказаниям и герои часто полагаются на помощь нищей старухи, голодной птицы или благодарной лисы.

Изабель совершенно серьезно ожидала, что фигура на холсте заговорит с ней или ее ньюмен появится на дорожке, поднимется по пожарной лесенке и застучит в окно деревянным пальцем, требуя впустить его. Она вспомнила зимнюю ночь, металлические перила, украшенные разноцветными лентами, тип-таппа-тап-па-тип сучковатых пальцев по деревянному предплечью, три браслета, сплетенные из полосок ткани, один из них, теперь уже выгоревший и потрепанный, до сих пор лежал на дне сумки, два других остались только в памяти или в сновидении. Но стук возник наяву, и Изабель наконец поняла, что это стук в дверь ее студии.

Еще несколько секунд она недоуменно прислушивалась, потом тряхнула головой, отгоняя воспоминания, положила картину на подоконник и открыла дверь. На пороге стояла Джилли, ее обычно веселое лицо выглядело озадаченным.

– Я чуть было не ушла, – сказала Джилли. – Ты не открывала целую вечность.

– Извини... Я размышляла.

И вспоминала. Хотела исправить свои ошибки. Сожалела, что не может снова прикоснуться к магии. Может, теперь, занявшись иллюстрациями к книге Кэти, ей удастся разрушить барьер между миром ньюменов и ее собственным...

– Изабель?

Она поморгала, стараясь сосредоточиться на своей гостье.

– Ты кажешься очень рассеянной, – заметила Джилли. – С тобой всё в порядке?

Изабель кивнула и отступила назад, приглашая подругу войти.

– Всё в порядке. Я просто немного отвлеклась.

– Ну ладно, – вздохнула Джилли. – Зато со мной произошло нечто очень странное.

Она остановилась посреди комнаты и оглядела студию. Всё осталось в том же виде, что и накануне, – груды нераспакованных ящиков, коробок и чемоданов.

– Я только что вернулась, надо было заняться кое-какими мелкими делами.

– Вот почему я никогда не соглашусь на переезд, – сказала Джилли. – Это слишком тяжелая работа. Не понимаю, как Кристоф умудряется менять квартиру чуть ли не каждый год, да еще притом, что у него тьма неподъемных книг.

– Вообрази, что было бы, если бы я собралась переехать навсегда, а не на несколько месяцев.

– Нет уж, благодарю. Теперь послушай, что со мной произошло. – Джилли протиснулась в угол, где находились раковина и кухонная плита. Она запрыгнула на объединявшую их стойку и поболтала ногами. – Сегодня утром в мою квартиру заходил Джон Свитграсс, он разыскивал тебя.

– Джон, – повторила Изабель.

Внутри у нее всё словно застыло. Изабель покачнулась от неожиданности и оперлась рукой о стену. Всего несколько минут назад она жаждала вернуть прошлое, и вот теперь оно уже здесь и поджидает ее, но как ей поступить? Что она может сказать Джону теперь, когда прошло столько лет?

– Вот только, – продолжала Джилли, – он сказал мне, что его зовут не Джон. И вел себя довольно грубо. Но внешне он выглядит совершенно как Джон, хотя в остальном они абсолютно разные. – Джилли пересказала утреннее происшествие и напоследок спросила: – Разве это не странно? Мы никогда не были большими друзьями с Джоном, и, кроме тебя, думаю, его никто не знал достаточно хорошо.