Лезвие сна - де Линт Чарльз - Страница 18

Рашкин. Кэти. Алан в ее доме. Похороны. Все эти воспоминания разом поднялись и закружились в голове, Изабель даже не ощутила приступ клаустрофобии – слишком много людей собралось в одном месте, хотя сейчас в просторном доме были только она сама и Алан. Да, только они двое, и еще призраки. Если бы не дождь, Изабель непременно вышла бы на прогулку. А сейчас она даже не могла вспомнить, что именно сказала Алану перед уходом. Вероятно, промямлила что-то насчет накопившихся дел и удрала.

А поднявшись наверх, только и делала, что металась из угла в угол по скрипучему деревянному полу студии, пока собственное беспокойное поведение не стало действовать ей на нервы, так же как и Рубенсу, безуспешно пытавшемуся уснуть на подоконнике позади письменного стола. Наконец Изабель села, достала пачку чистой бумаги и жестянку с углем и мелками, чтобы определить, в состоянии ли она изобразить человеческие фигуры и лица.

Она так давно не рисовала реальные объекты. «Это безопасно», – твердила самой себе Изабель, прикасаясь розовым мелком к чистому листу бумаги. Результат первой попытки привел ее в отчаяние. Но не столько из-за длительного отсутствия практики, хотя, видит бог, она за долгие годы почти утратила необходимые навыки, сколько из-за мучительного страха перед образами, которые могут появиться вследствие ее усилий.

Изабель положила перед собой новый лист, но никак не могла заставить себя прикоснуться к нему.

Прошло не меньше двадцати минут, а она всё еще бесцельно смотрела на бумагу. Рубенс поднялся с подоконника и пересек стол. Кот посмотрел ей в лицо, и в этом взгляде Изабель ясно прочла раздражение; она не могла ошибиться, поскольку давно знала его и считала своим хорошим знакомым. Рубенс тяжело спрыгнул на пол и вышел из мастерской. Художница проводила его взглядом, затем снова обратилась к тому, что находилось на столе. Уголок эскиза, выглядывающий из-под чистого листа, тоже укорял ее.

«Из-за одного эскиза ничего не произойдет, – напомнила себе Изабель. – Мелки не могут причинить никакого вреда». Это начнется после того, как она завершит наброски, натянет полотно на мольберт и станет смешивать краски на палитре. Когда призовет на помощь знания, полученные от Рашкина, и будет мазок за мазком наносить краску на холст...

Но после десятка эскизов Изабель поймала себя на мысли, что уже стремится к этому всей душой. Она глубоко вздохнула, отогнала все посторонние мысли и предоставила пальцам двигаться по чистому листу, черпая вдохновение из появляющихся фигур, из долгих лет, в течение которых она заставляла себя воздерживаться от подобной работы. Когда отключилось электричество, она просто зажгла свечи и продолжала рисовать. Очень скоро на бумаге появилось множество фигур; они стояли, ходили, танцевали, улыбались, смеялись, печалились... полная гамма человеческих чувств и движений. Радость творчества вспыхнула в ней с такой силой, что Изабель с трудом удержалась от того, чтобы начать писать маслом в тот же момент.

Это было бы слишком поспешно. Сначала необходимо найти несколько моделей, Джилли сможет ей в этом помочь. Сама Изабель так давно не общалась с артистическим миром Ньюфорда, что даже не представляла, с чего начать поиски. Была еще одна проблема – фон к картинам, это тоже вынуждало перебраться в город. Возможно, ей придется арендовать студию на несколько зимних месяцев.

Изабель, автоматически продолжая рисовать, стала составлять в голове план. Она будет настаивать на том, чтобы все оригиналы остались у нее. Алан получит оттиски цветных иллюстраций, но сами полотна будут принадлежать только ей. Это обеспечит хоть какую-то безопасность, по крайней мере при ее жизни. А что же произойдет, когда она умрет? Кто сможет на это ответить?

«Остановись, – приказала она себе. – Не стоит осложнять положение. Если пытаться предусмотреть все варианты, можно даже не приступать к работе».

Пальцы как следует размялись, и линии, выходящие из-под них, обрели надлежащую уверенность. Изабель обнаружила, что рисует лицо Кэти, но не искаженные болезнью черты, а те, что были у нее в первые дни их знакомства, когда им обеим еще не было и двадцати лет, когда они жаждали любых знаний, которые только могла предложить им артистическая община Кроуси.

Изабель попыталась мысленно выбрать истории, к которым следует сделать иллюстрации, но в конце концов решила, что рисунки необходимы к каждой из них. В сказках Кэти содержалось такое количество образов, что к любой можно было написать десяток картин. Надо перечитать их заново. Алан говорил о каких-то неизвестных историях, так что...

Изабель отложила мелки и задумалась над образом Кэти, глядящим на нее с листа бумаги. Как жаль, что не хватило смелости заняться этой работой при жизни подруги, что невыполненное обещание так долго стояло между ней и памятью Кэти. Но теперь всё изменится, она попытается искупить свою вину.

– Я сделаю это ради твоей мечты, – прошептала Изабель. – Чтобы претворить в жизнь твой проект. Это придаст мне смелости.

А если быть совсем честной, то это еще и попытка раз и навсегда покончить с призраками. Они постоянно преследуют ее во сне. И Рашкин, и Кэти никогда ни взглядом, ни словами не упрекают ее, но у Изабель каждый раз остается чувство вины за то, что после пожара она предпочла похоронить всё, чему научил ее старый художник.

Никто, кроме Кэти, не знал, почему она старалась забыть о том периоде своей жизни, почему должна была искать новые пути выражения воцарившегося в ее душе смятения, которое она могла успокоить только при помощи творчества. Об этом не догадывался даже Рашкин. Хотя он должен был знать. Только он и Кэти знали всю правду. Изабель ничего не рассказывала даже Джилли, которая при своей склонности ко всему таинственному могла бы оказаться достойным слушателем. Джилли видела чудеса и загадки везде, где любой другой просто протер бы глаза и посмотрел еще раз, тщательно подгоняя увиденное под общепринятые рамки.

Изабель и сама не смогла бы объяснить, по какой причине она не рассказала Джилли о своей тайне. Тем более что после ее переезда на остров они вели нескончаемые разговоры по телефону, обсуждали различные события и делились впечатлениями. Но тот случай был... особым. Кэти знала обо всём, поскольку присутствовала с самого начала. А Рашкин – если бы не Рашкин, то ничего бы и не произошло.

Поначалу его уроки казались ей восхитительными, словно обучение магии или подарок сказочной феи. А потом, после пожара, Изабель даже не могла об этом разговаривать. Секрет не погиб, просто он был похоронен в самом дальнем уголке ее сердца, так же как и ее желание изображать реальные объекты.

После резкого перехода к абстрактной живописи на Изабель посыпались самые суровые нападки критиков. Единственным человеком среди артистического общества Ньюфорда, кто принял ее новую манеру как нечто должное, кто не сравнивал ее теперешние произведения с прошлыми полотнами, была Джилли. Однажды, за несколько недель до выставки, Джилли поднялась в студию Изабель – в то время она делила с Софи Этойль половину чердака в районе Старого Рынка – и беспристрастно осмотрела все полотна, вплоть до набросков, еще висящих на мольберте. Безусловно Джилли удивилась, но в то же время на нее произвела впечатление энергия, бьющая ключом из этих работ. К счастью, там оказались не только неудачные попытки, но и полотна, в которых Изабель удалось выразить всё, что она изображала и раньше, но при помощи абстрактных фигур и ярких основных цветов.

После похвал Джилли волнение Изабель по поводу того, как будут приняты ее новые картины, несколько улеглось.

– А ты сама счастлива, работая в таком стиле? – спросила ее тогда Джилли.

– О да, – солгала Изабель. – Совершенно счастлива.

На то, чтобы эта ложь стала правдой, потребовались долгие годы.

– Это всё, что имеет значение, – сказала Джилли. Изабель не раз пришлось вспомнить эти простые слова, пока она неустанно боролась за то, чтобы восстановить свое положение в артистическом сообществе. Позже, хотя и не без труда, она поняла, что ее былых поклонников отталкивала не ее новая манера письма, а та легкость, с которой она отказалась от своих былых достижений. Как только все убедились в серьезности ее намерений, они один за другим стали возвращаться в ряды ее почитателей.