Устремлённая в небо - Сандерсон Брэндон - Страница 54

– Они убрали лишнюю кровать, – добавила ФМ, – так что мы сложили несколько одеял на пол. Вот только туалетом пользоваться будет непросто, но мы тебя прикроем.

До меня наконец дошло. Они притворились больными, чтобы можно было попросить ужин в комнату и поделиться им со мной. Они тайком провели меня к себе и устроили для меня подобие кровати.

О звезды! Я почувствовала такую огромную благодарность, что едва не расплакалась.

Но – воины не плачут!

– Ой. У тебя такой сердитый вид… – испугалась Киммалин. – Не сердись. Мы не думаем, что ты слишком слабая, чтобы дойти до своей пещеры. Мы просто подумали… ну, понимаешь…

– Что приятно иногда сделать перерыв, – сказала ФМ. – Даже великие воины иногда устраивают себе перерыв, верно, Спенса?

Я кивнула, не решаясь вымолвить ни слова.

– Отлично! – сказала Киммалин. – Тогда давайте поедим. А то после всех этих махинаций я просто умираю с голоду.

28

Этот суп был вкуснее крови моих врагов.

Хотя, если учесть, что я никогда не пробовала вражеской крови, возможно, это было не очень справедливо по отношению к супу.

Он был вкуснее любого другого супа. У него был вкус смеха, любви и признательности. Его тепло сияло у меня внутри, словно раскаленное добела ракетное топливо. Я угнездилась в одеялах с миской на коленях, а Киммалин и ФМ болтали.

Я изо всех сил сдерживала слезы. Я не буду плакать!

Но у супа был вкус дома. Почему-то.

– Я же тебе говорила, что этот наряд заставит ее пойти со мной, – заявила Киммалин. Она сидела на кровати, скрестив ноги. – Черный цвет всегда интригует.

– Ты точно чокнутая, – сказала ФМ, помахав ложкой. – Нам повезло, что тебя никто не увидел. Непокорные слишком рьяно выискивают причины оскорбиться.

– Ты тоже Непокорная, ФМ, – сказала я. – Ты здесь родилась, как и все мы. Ты – гражданка Объединенных Пещер Непокорных. Почему ты упорно делаешь вид, будто ты какая-то другая?

ФМ как-то уж очень радостно ухмыльнулась и, казалось, даже ждала этого вопроса.

– Быть Непокорным, – сказала она, – это не только вопрос нашего гражданства. Это всегда преподносится как некий образ мыслей. «Истинный Непокорный думает так» или «Быть Непокорным значит никогда не отступать» – и все в том же духе. Поэтому, по их же логике, я могу не быть Непокорной по своему собственному выбору.

– И… ты этого хочешь? – спросила я, склонив голову набок.

Киммалин протянула мне еще кусок хлеба.

– Она думает, что вы все чуточку… агрессивны.

– Опять это слово! Ну кто так разговаривает?

– Эрудированные люди, – сказала Киммалин и отправила в рот ложку супа.

– Я не желаю, чтобы меня связывали путы автократии и национализма, – снова заговорила ФМ. – Чтобы выжить, нашему народу пришлось создать сцементированное общество, но попутно мы сами себя поработили. Большинство людей никогда не задают вопросов и механически повинуются. Остальные повышают агрессию до такого уровня, при котором трудно испытывать естественные чувства!

– Я испытываю естественные чувства, – сказала я. – И буду драться с любым, кто это оспорит.

ФМ посмотрела на меня.

– Выбираю мечи. На рассвете, – пробормотала я, вгрызаясь в хлеб. – Но, возможно, я не смогу встать, потому что объелась хлебом. Вы правда, что ли, все это едите каждый день?

– Дорогая, а что ешь ты? – спросила Киммалин.

– Крыс, – сказала я. – И грибы.

– Каждый день?

– Раньше я приправляла крысятину перцем, но он закончился.

Девушки переглянулись.

– То, что адмирал так поступила с тобой, настоящий позор для ССН, – сказала ФМ. – Но это естественное усиление тоталитарного стремления к абсолютной власти над теми, кто ей сопротивляется. Типичный пример ханжества этой системы. Неповиновение они непокорностью не считают, если речь идет о реальном неподчинении.

Я бросила взгляд на Киммалин, та пожала плечами:

– Она очень серьезно к этому относится.

– Мы поддерживаем правительство, которое слишком много на себя взяло под лозунгом общественной безопасности, – продолжала ФМ. – Люди должны выразить протест и восстать против верхушки общества, которая держит их в рабстве!

– Верхушка общества – это такие, как ты? – спросила я.

ФМ посмотрела на свой суп, потом вздохнула:

– Я бы ходила на собрания Спорщиков, а мои родители снисходительно гладили бы меня по головке, а всем остальным говорили, что это у меня период контркультуры. А потом они записали меня в летную школу… ну, и я начала летать.

Я кивнула. Это мне было хотя бы понятно.

– Я прикинула, что если стану знаменитым пилотом, то смогу выступать в защиту простых людей, понимаешь? Здесь я скорее смогу что-то изменить, чем внизу, в глубоких пещерах, чинно восседая в бальном платье рядом с сестрами. Ведь правда же? Как ты думаешь?

– Конечно, – согласилась я. – Звучит очень разумно. Да, Жучик?

– Я ей это постоянно твержу, – сказала мне Киммалин, – но, похоже, к тебе она скорее прислушается.

– Но почему? – удивилась я. – ФМ, ты разве не говорила, что у таких, как я, нет естественных эмоций?

– Да, но ты – продукт своего окружения и ничего не можешь с этим поделать, – сказала ФМ. – Не твоя вина, что ты – кровожадный комок агрессии и разрушения.

– Кто – я? – оживилась я. – Это так ты меня воспринимаешь?

ФМ кивнула.

Потрясающе!

Дверь маленькой комнаты внезапно отворилась, и я инстинктивно взвесила на руке свою миску, прикидывая, что из все еще теплого супа может получиться неплохой отвлекающий маневр, если им залепить в лицо.

В комнату проскользнула Бита. Свет из коридора обрисовал ее худощавую фигуру. Тьма! Я даже не подумала про нее. Жучик с ФМ привели меня сюда, пока Бита была на ужине. Согласовали они с ней это небольшое нарушение или нет?

Бита поймала мой взгляд – и поспешно закрыла дверь.

– Я принесла десерт, – сообщила она, приподняв небольшой пакетик, завернутый в салфетку. – Зараза меня застукал, когда я его забирала. Думаю, он нарочно туда ходит, чтобы посверкать на нас глазами, прежде чем отправиться ужинать с более важными людьми.

– И что ты ему сказала? – поинтересовалась Киммалин.

– Что хочу перекусить ночью. Надеюсь, он ничего не заподозрил. В коридоре вроде все чисто – ни полиции, никого. Думаю, никто ничего не заметил.

Бита развернула салфетку. Внутри лежало шоколадное пирожное, чуть приплюснутое при транспортировке.

Она раздала каждому по кусочку, потом плюхнулась на свою кровать и засунула последний кусок в рот. Я задумчиво смотрела на нее. Это была та самая девушка, которая последние несколько недель практически не разговаривала со мной. И теперь она принесла мне пирожное? Я, конечно, вздохнула с облегчением, поняв, что Бита не собирается меня выдавать, но не понимала, что заставило ее передумать.

Я устроилась поудобнее на одеялах и попробовала пирожное.

Оно было намного, намного лучше крысятины. Я невольно застонала от удовольствия, и Киммалин улыбнулась. Она сидела на краю кровати Биты, так и не застеленной с утра. Ее собственная койка наверху с безукоризненными углами и наволочкой с оборочками была аккуратно заправлена. Койка ФМ стояла у противоположной стены; на полке у изголовья громоздилась стопка книг.

– Ну, – сказала я, облизывая пальцы, – и чем вы тут занимаетесь по ночам?

– Спим? – предположила Бита.

– Двенадцать часов?

– Ну, есть физподготовка, – сказала ФМ. – Мы обычно плещемся в бассейне, а вот Бита предпочитает тренажеры с утяжелителями. Еще стрельба из личного оружия или дополнительные занятия на центрифуге…

– Я все еще не заблевала ее, – сказала Бита, – и это, на мой взгляд, никуда не годится.

– Бита научила нас играть в волл-бол, – сказала Киммалин. – Забавно наблюдать, когда она играет с парнями. Они всегда воспринимают это как некое бодрящее испытание.

– Она хочет сказать, что приятно наблюдать за тем, как Нед проигрывает, – пояснила ФМ. – Он каждый раз так конфузится… – Она оборвала фразу – наверное, вспомнила, что никогда больше не увидит, как он играет.