Хроники тонущей Бригантины. Остров (СИ) - Старых Зоя - Страница 20

— Тогда позволь дать тебе совет, — доктор поднялся из-за стола, на котором, скорее всего, спал, пока не пришел Ян и не пнул железный таз. — Хороший сон бывает у тех, кто на ночь не творит ничего противоестественного.

На последнем слове акцента не было. Доктор вообще говорил очень равномерно, со странным этим финским выговором, вроде и не коверкая слова, но как-то их выхолаживая. Ян сжал челюсти, тряхнул головой, прогоняя иллюзию. Бояться Сорьонена — это уже чересчур. Он бы еще повара испугался, раз неймется.

Доктор над ним теперь нависал, как виселица, чуть сгорбленный, глаз не видно — очки отражают только свет лампы; в мятом белом халате, доходящем едва до колен. Ян тоже встал, и понял — да они с Сорьоненом одного роста. Если дойдет до драки, Дворжак, наверное, окажется и покрепче. Если дойдет. До драки.

Драться с доктором, еще не легче. Ян усмехнулся и сразу почувствовал себя лучше.

Сорьонен тоже усмехнулся и доверительно заглянул ему в глаза сверкающими круглыми линзами очков.

— А если не помогает, могу порекомендовать побольше времени проводить на свежем воздухе, — добавил он. — Организм, Ян, должен сам бороться с недомоганием, нечего полагаться на одну только медицину. Она бывает совсем бессильна, и не нужно этого усугублять.

Яну вдруг показалось, что говорят совсем не о нем.

— Доктор, — сказал Дворжак. — А на кого ж это вы тут засаду устроили?

Очки одобрительно подпрыгнули, к ним потянулась рука и водворила на прежнее место.

— У меня, Ян, один враг — болезни человеческого тела.

Почему-то не верилось. Болезни, да, разумеется, но теперь уж точно образовался еще один.

— На них и охочусь, — Сорьонен громко зевнул. — Бромистый натр-то возьми. Знаешь, как принимать?

И ведь придется брать эту дрянь, с рецептом и подробными рекомендациями. Потому что до мартиновых пилюль под исполненным жутковатой заботы взором докторских очков не добраться.

Дворжак сделал шаг, не в таз, но очень рядом.

— Все забываю убрать, — повинился Сорьонен.

Больше всего на свете Яну хотелось сейчас наплевать на все и броситься на доктора с кулаками. Расхлестать эти проклятущие очки и так уж врезать, чтобы кровищи было по всему кабинету, халат этот белый чтобы пятнами весь, ребра переломать… а потом забрать лекарство и уйти, ведь и так времени потеряно слишком много. Не было ли у Мартина нового приступа?

— Ян? — доктор позвал его так, словно речь шла всего лишь о мелкой формальности.

Ян решил, что подойдет, и если к тому моменту гнев не остынет — приведет свое намерение в жизнь.

— Послушай, Ян, — повторил Сорьонен. — Если ты еще будешь Яске угрожать, мне ничего не стоит сделать так, чтобы тебя выслали обратно в Чехию к твоему отцу, пусть он и не хочет тебя видеть. Кстати, там сейчас неспокойно.

Звучало это как лекция, но Яна словно водой холодной обдали.

Не зря он боялся доктора. Доктор про него все знал. Знал, что именно в Чехию ему лучше не возвращаться, а если и вернется — окажется посреди Праги, с нищими побираться.

— Угрожать? — переспросил Ян, а потом ему внезапно полегчало. Про Мартина Сорьонен ничего не сказал, может быть, не вся еще надежда потеряна. — Это вы про ведро что ли?

— Да, про него самое. Твои методы допроса меня не устраивают. Тем более что Яска бы тебе все равно не ответил.

Да, он все слышал. От начала и до конца. Яну сделалось до дури весело, и вдруг он поверил, что Сорьонен все расскажет ему сам. А потом можно будет все-таки сломать доктору ребра и разбить очки, главное, не забыть про очки.

— Сядь, не нравится мне, когда ты как слепой тут прыгаешь.

Ян добрался до кушетки. Сорьонен был прав — в таких-то завалах что с лампой, что в темноте…

— Знаешь, — доктор потер подбородок. — Есть такое правило, Ян. Врачи не должны быть честны со своими пациентами. Глупо, наверное, но это так. Сперва не веришь, а потом уже ясно — а по другому-то и нельзя. Правда, в конечном счете, последнее, что человек хочет услышать.

— И кого вы обманываете? — уточнил Ян, держась из последних сил, чтобы не унесло его в ладный поток окольных рассуждений. Спасался, сжимая до боли кулаки.

— Обман — только средство, такое же необходимое, как бромистый натр. Похожее на него, если быть точнее.

— Воняет?

— Еще как, — подтвердил Сорьонен. — Но помогает.

Ян фыркнул. К чему клонит доктор? Неужели, они все-таки говорят о Мартине, вот так образно и оттого непонятно. Или он специально, чтобы Яна сбить с толку, выбирает выражения позаковыристей? Да какая разница!

Дворжак решил, что теперь они будут играть по его правилам. Он вскочил с кушетки, в два прыжка преодолел пространство до стола, на уголке которого скорежилась долговязая фигура доктора.

— Дурак ты, Ян, — с сожалением заметил Сорьонен. — Никого ты так не спасешь.

Ян застыл с уже поднятым для удара кулаком. Опять навязчивая иллюзия. Конечно, Сорьонен прекрасно знал, о чем они говорят. Но Ян его опередил, и Мартин теперь у него. Осталось взять лекарства и увезти Мартина с проклятого острова, а там уж действовать по обстановке. И не важно, что по этому поводу думает доктор. Никто его не будет спрашивать.

— А бром тебе бы не помешал, — уже совсем спокойным тоном произнес Сорьонен.

Ян не выдержал. Только понял это уже когда быстро, почти бегом мчался по коридору на второй этаж. Как торговец, нутром почувствовавший, что лавку обокрали, и теперь бегущий проверить свое имущество.

— Будет что нужно, заходи, — понесся ему вслед голос доктора. — Не бойся, не отравлю.

Когда шаги Яна стихли, Кари Сорьонен погасил лампу, снял очки и долго тер глаза. Руки подрагивали. Все-таки, врачи — страшно нервные люди.

24

Одеяло казалось тяжелым, он натянул его до самой макушки. Тощая, свалявшаяся, как шерсть бездомного пса, подушка постоянно куда-то уползала, но все это было ничто по сравнению с восхитительным чувством безопасности, которое захватило Мартина, когда он, задыхаясь, примчался в башню, в докторские апартаменты. Пока старательно, даже с аппетитом грыз сухарь, успел заметить, сколько замечательных перемен принес день, а точнее, ночь.

Он выломал в той аудитории дверь. Когда от стула остались ножки без всяких рожек, он отыскал еще один, коим и проделал в добротных дверях брешь, которая сделала бы честь и осадному орудию. Потом выбирался со второго этажа, каждую минуту ожидая услышать снисходительное «Мартини-и-и…». Не услышал. Только кричали тифозные, да что-то медленно проседало в здании, и от этого оно тоскливо вздыхало.

Задумался, что скажет Сорьонену только когда оказался возле его комнаты. Стучать? А вдруг спит. Мартин толкнул дверь, она поддалась. У доктора в апартаментах было светло, ибо хозяин жилища оставил на столе зажженную свечу. Ждал обратно. Это Мартина немного успокоило, потому что извинений своему побегу он не мог придумать даже для себя.

Хотелось есть. Так необычно. Мартин выбрал сухари и чай, потому что тыква, хотя, несомненно, содержала множество всяких полезных элементов, имела очень специфичный запах, напоминавший о доме. Дома он ее тоже не ел, брезговал даже семечками, кожура которых четко отмечала ареалы обитания мальчишек.

Утолив голод, Мартин тут же ощутил и неизбежный спутник сытости — желание лечь и переварить съеденное как полагается. По хорошему, следовало дождаться доктора, может быть, даже сказать ему…Что-нибудь ему сказать, если получится.

Мартин разделся, и, стараясь не вздрагивать от каждого соприкосновения подобного леднику пола и озябших ног, забрался в кровать. Постель остыла, но сохранила ощущение уюта, то самое, за которое Мартин так ценил и визиты в медкабинет, и теперь, как уже успел понять, это своеобразное заключение тоже. Вывод напрашивался очевидный, но Мартин от него отмахнулся. Потому что очевидный вывод — не обязательно правильный, а скорее всего, слишком общий, и уж точно, не принимающий во внимание важнейший фактор — его самого. Главный контраргумент, весомее любого, пусть и такого простого ощущения. Какие могут быть вообще ощущения, если налицо вполне конкретные проблемы: Ян открыл на него охоту, и пусть удалось скрыться, теперь заключение становится уже добровольным.