Хроники тонущей Бригантины. Остров (СИ) - Старых Зоя - Страница 16

Что такое брюшной тиф, Мартин знал не понаслышке.

Голос был незнакомый, но почему-то тянуло приоткрыть дверь и заглянуть. Делать этого Мартин не стал, и решил поскорее миновать коридор. Кто знает, сколько у него времени прежде, чем придется изобретать объяснения.

Наверное, неприятно будет смотреть в глаза Сорьонену.

Мартин пошел быстрее. За его спиной захлебывался криками больной студент. Лестница с четвертого этажа на пятый, мансардный, выглядела так, словно на нее выливали помои. Возможно, так и было, но очень уж характерный вид имели облепившие ступени разводы. В живот, доселе незамеченная, врезалась толстая веревка. Ее натянули, чтобы лестницей никто не пользовался.

На пол спланировала бумага, на которой красными чернилами написали «Не ходить!». Предупреждение было ценное, но невыполнимое. Мартин приподнял веревку и с величайшей осторожностью просочился под нее. Ступени с размякшими кусками штукатурки были скользкими, а перила, и до потопа служившие весьма сомнительной опорой, теперь зашатались, стоило Мартину к ним прикоснуться. О том, что творилось у него в комнате, Мартин даже думать не стал. Теперь уже проще было дойти и посмотреть.

Тяжелые балки, удерживавшие крышу на положенном месте, сочились водой. Стены сбросили кожу, обнажив рыжевато-красное нутро с прожилками раствора. Коридор походил на разлагающийся труп, а Мартин, стараясь никуда не свалиться, думал о том, что перечитал медицинских трактатов.

Дверь в его комнату была приоткрыта и тихонько подрагивала от сквозняка. Пара сантиметров вперед — столько же назад. По полу тянуло холодом. Мартин поежился, штаны поддернул — одеваясь, как-то не приметил, что они немного не по размеру. Это в последнее время стало нормальным — он худел, но не настолько же! Хотя, если Кари нашел его в грязной луже, значит одежда…

— Бог ты мой!

Наводнение не могло причинить таких разрушений. В комнате было перевернуто решительно все, а в окне зияла причина сквозняка — огромная пробоина, отдаленно напоминающая формой бутылку. Запах спиртного, смешавшись с сыростью, разбудил тошноту. Мартин ухватился за дверь и повис на ней, уже не зная, стоит ли соваться в свое жилище теперь.

Ящик с одеждой лежал на боку, содержимое вывалилось.

Как кишки…

Кровать выглядела и того хуже. Вешалка скособочилась, цепляясь за стену единственным уцелевшим гвоздем. Книги. О книгах можно было забыть.

Мартин выпустил дверь и сделал три осторожных шага. Первым перешагнул через изрядно помятое ведро. Вторым обогнул обломки стула. Третьим едва не угодил в солидных размеров кучу многих нужных в прошлом вещей.

— Проклятье, Ян!

Бессильная ярость — то немногое, что он всегда может себе позволить. Уже нет нужды искать заветную бутылку, ставшую едва ли не главной причиной путешествия. Этикетка от нее обнаружилась, прилепленная к стене, а еще раз взглянув в пробитое окно, Мартин с легкостью сопоставил форму бутылки и отверстие, ею проделанное.

А вот задыхаться от гнева, если и так задыхаешься — уже непозволительная роскошь. Мартин вынужден был то ли сесть, то ли рухнуть на скелет кровати, чтобы откашляться. В окно летел дождь, крупные капли падали на стол, усеянный обрывками бумаг — чьи-то так и не проверенные сочинения. Наверное, некоторых авторов уже нет в живых.

— Привет, Мартини.

Слабые не должны забывать об осторожности. Мартин понял, что забыл. Потом понял — исправлять уже поздно. Значительно проще мироздания: Ян знал о пагубной страсти своего наставника, а, буйствуя тут, обнаружил и заначку. Оставалось только дождаться, когда Мартин за ней вернется. Зверя очень легко просчитать, а вот одолеть теперь не получился.

— Дай угадаю, — с трудом выговорил Мартин. Язык слушался плохо, дыхания все еще не хватало. — Сюда ворвался ураган.

— Наверное.

В комнате было холодно. Внутри у Мартина сделалось еще холоднее. Он уже успел привыкнуть к несколько другому Яну. Теперь же голос у того был совсем пустой, сильно охрипший, будто бы это он кричал в той аудитории. Ни капельки разума не было в этих интонациях.

Мартин бросил бессильный взгляд сначала на разбитое окно — неплохая перспектива, пять этажей и размытая, но все-таки брусчатка внизу. От двери отделяет главная опасность вечера — Ян Дворжак, накачанный то ли алкоголем, то ли бешенством. Кошачья грация, помноженная на неловкость безумия, дикие глаза и торчащие во все стороны волосы цвета адского огня. Мартин подумал, что если его сейчас убьют, в этом не будет ничего удивительного.

И чего не сиделось в башне?

А Сорьонен, наверное, спал спокойно и заслуженно. Мартин вспомнил свою идею — остаться в той же постели, и она показалась ему теперь уже далеко не плохой. Потому что его тоже ждала постель, вот эта. Разоренная, как после революции, холодная и залитая старым вином.

Ян неподвижно стоял, загораживая выход. Мартин тоже не двигался, выбирая между паникой и покорностью. Второе было привычнее, зато к первому имелось куда больше оснований.

— Ты что, за меня беспокоился?

Ян не ответил. Мартину это очень не понравилось. Дворжак, словно ему требовалась эта минута, чтобы придумать ответ, среагировал. Легко переместился прямо к кровати, навис уже над ним, но так и не произнес ни слова.

— Я никуда не денусь.

Снова молчание.

Мартин понял — не действует. Тот мыслитель, который сказал, что против зверя нужно действовать разумом, наверное, просто никогда не натыкался посреди джунглей на разъяренного тигра. Тигра. Когда видишь тигра, вспомнилась строчка из какого-то современного авантюрного романа, нужно притвориться мертвым. Роман был образчиком дурного вкуса, но Мартин все-таки дочитал его тогда. Теперь, если представить, что Дворжак — спятивший тигр, можно опробовать метод. Убедительно умереть за жалкую минуту, которая, скорее всего, остается до рукоприкладства, не выйдет. Но вот создать видимость жуткого приступа…

Изображать если и пришлось, то совсем чуть-чуть. Надсадный, кровавый кашель с готовностью вырывался даже не из горла, а откуда-то из глубины груди. От боли потемнело в глазах, и Мартин вдруг испугался, что на самом деле умрет. Почти ждал прикосновений, уже не жестоких, но полных неловкой, виноватой заботы. А Ян не двигался с места. Просто стоял и смотрел, скрестив на груди руки.

Дышать было совсем нечем. Мартин кашлял уже не специально. Идея поиграть в смерть утратила всякую привлекательность, потому что, цепляясь за собственное сознание, он понял — Ян не станет ему помогать. Потому что Мартин для него теперь — предатель, заслуживающий какого угодно наказания.

Терять сознание было опасно. Оставаться в сознании не получалось. Обморок, такой же, как обычно, сжимал горло. Или это были его же руки?

Руки перехватили, едва не вырвав из суставов, отвели назад. Мартин не мог двигаться. Видел только туман, но чувствовал, как его губы едва ли не кусают, почти заставляя разжать рефлекторно защелкнутые зубы, а потом во рту появляется знакомый, успокаивающий вкус аниса с легким оттенком чего-то еще. Поцелуй с привкусом пилюль от кашля закончился раньше, чем приступ, но Мартин чувствовал — миновали обе опасности. Потому что невидимые руки болезни больше не сжимали его горло, зато теплые, жесткие руки лежали на плечах, подгребая в звериные и в то же время материнские объятия.

С мыслью о том, что он временно прощен, Мартин и потерял сознание.

20

Успокоиться и потерпеть — это тоже способ контролировать ситуацию. Мартин всегда именно так и думал, даже когда в этой самой аудитории Ян в первый раз несильно ударил его и, прижав своим весом, распластал на столе. Тогда он опрокинул чернильницу, пятна потом обнаруживались в самых необычных местах. Некоторые еще и не отмывались, потому что на самом деле были синяками.

Аудитория именно та. На втором этаже, третья от лестниц. Большая, даже слишком, в такой могли уместиться студенты со всей академии и еще осталось бы место для их родителей. Студентов не было, свет не горел, и Мартин мог рассмотреть от силы три-четыре яруса пустых, неряшливо составленных парт.