Я - богиня по вызову (СИ) - Юраш Кристина - Страница 17

— Ладно, схожу, — вздохнула я, понимая, что звезду жертве с неба не достану, но достать его

— пара пустяков. Я долго собиралась, одергивая розовое платье бабушки, которое было мне слегка мало. Есть плохая примета для смерти появляться на публике в одной и той же одежде.

— Это куда ты так вырядилась? — спросила бездна, прищурившись на розовые кружавчики, обильно прикрывающие огрехи шитья и лопающиеся швы. — Только не говори, что ты так и пойдешь!

Я смотрела на свое отражение, понимая, что натянуть платье смогла, а стянуть нет. Розовый лиф раздуло, все, что не утрамбовалось в него, пыталось покинуть тесные альковы. Колени стреляли, требуя, чтобы их срочно прикрыли. Но платье предательски отступало в сторону бедер, отстреливаясь хрустящими швами.

Из зеркала слышалась истерика, прерываемая тихими всхлипами и протяжными стонами. «Ыыыыы!», — жалобно простонала бездна, прося пощады.

— Помоги снять, — обиделась я, пытаясь содрать платье и осознавая, что снять его без посторонней помощи у меня не получится.

— Какая глупая и нелепая смерть, — захлебывалась истерическими рыданиями бездна, пока я тянула платье обратно, чувствуя себя сосиской в вакуумной упаковке.

— Смертушка, Смертушка, а почему у тебя… — услышала я, сощурив глаза. — А почему у тебя такие большие груди?

— Чтобы больше принимать на грудь, — простонала я, пытаясь освободить свои прелести из потного плена.

— Смертушка, а Смертушка, а почему у тебя такие большие глаза? — задушевно интересовалась бездна, когда я поняла, что, судя по моим успехам, в этом платье меня и похоронят.

— Чтобы мужчине проще было разглядеть мою душу! — сплюнула я прилипшую прядь волос, глядя на жирную гусеницу, которая скоро превратиться в бабушку. — Я их специально выкатываю, чтобы упростить мужику задачу!

— Смертушка, а Смертушка, — в голосе бездны отчетливо слышалось слово «тушка», а я сопела, раздумывая, обидеться или нет. — А почему у тебя такой взгляд тяжелый?

— Потому что легкая атлетика не совместима с моим тяжелым характером! — надулась я, понимая, что выбора нет. Придется вводить в моду мини.

Внезапно меня что-то дернула, я непроизвольно моргнула и очутилась возле добротной двери.

— Тук-тук, — постучала я, тяжко вздыхая. За знакомой дверью, которую только что поливали слезами прощания, послышался шорох, который подозрительно стих. Кто — то шел к двери, а я расправила плечи, пытаясь прикрыть прелести обтягивающей розовой юбкой. Что — то мне подсказывает, что в ней я похожа на игривого поросенка. Дверь открылась, а мужик обомлел, глядя на меня. Видимо, он и не ожидал, что жизнь подложит ему розовую свинку под дверь. Несколько секунд тишины, а потом меня дернули за руку, увлекая в скромную обитель.

Добрый мужик, видимо, сообразив, что меня мучает, решил избавить меня от мучений, пока я старательно отбивалась.

— Иди ко мне! Сегодня последний день моей жизни! И я хочу провести его так, чтобы потом обидно не было! — усмехнулся примерный семьянин, а платье зарычало на него, обнажая швы. — Эх, красавица!

Я? Видимо, герой относился к тому типу мужчин, к которым даже судьбе не стоит поворачиваться задом во избежание последствий. Пока моя жертва упорно пыталась прогнуть меня под изменчивый мир, я решила, что мир прогнется под нас.

— Я хочу, что ты, красавица…. - послышался пылкий голос, который тут же оборвал настойчивый стук в дверь. Мужик замер, выставив губы плотоядным хоботком, а я розовый цветочек имени меня, уже наваливался на него, норовя повалить на пол и занять опылением. Пыли на полу было предостаточно, так что…

Тук-тук! — снова послышалось в тревожной тишине.

— Это жена! — запаниковала жертва, лихорадочно мечась по дому. — Что-то забыла! Это жена вернулась!!!

Лихорадочные метания закончились тем, что меня поволокли к ветхой тумбочке. Глазомер у мужика явно страдал, поскольку мне было проще спрятать тумбочку, чем тумбочке меня.

— Полезай! — прошептал мужик, оглядываясь на дверь, по которой кто — то настойчиво барабанил. Маленькая щеколда подпрыгивала, а мужик пытался впихнуть меня в тумбочку.

— Быстрее, — взмолился горе-любовник, пока тумбочка пыталась повторить подвиг удава.

— Я туда не влезу! — категорично заметила я, а тумбочка с облегчением скрипнула. — Зато я могу притвориться статуей. Скажешь жене, что купил новую статую!

— Так, так, так, — бегал раненым зайцем застигнутый врасплох герой, придерживая штаны, пока кто-то усиленно колотил в дверь. Откуда в хрупкой женщине столько сил?

— Давай, прячься за вазу!!! — выдохнул мне в лицо любовник, который вот-вот станет героем посмертно.

— Только при условии, что мне подарят цветы! — возразила я, пока мужик скакал по комнате, обещая себе иметь только мелкогабаритных, карманных любовниц.

— Лезь под кровать! — сообразил мужичок, а я скептически посмотрела на семейное лежбище. — Быстро!

— Если в щель между кроватью и полом спокойно мог пройти упитанный таракан, или плашмя проползти крыса-задохлик, то это не факт, что я туда помещусь! — возмутилась я, впервые оказавшись в подобной ситуации. Что-то мне подсказывало, что даже если я выдохну, то вдохнуть уже не смогу. Прыткий любовник носился, как угорелый, не забывая громко и елейно повторять: «Дорогая, сейчас-сейчас! Одну минутку!».

— Ладно, — меня дернули за руку, подводя к шкафу. — Давай, в шкаф! Только сиди тихо, как мышка!

— А если мне пи-пи захочется? — уточнила мышатина, понимая, что моя служба и опасна, и трудна. — Ты об этом поду.

Дверь распахнулась, обнажив чей-то унылый гардероб. Словно по мановению волшебной палочки оттуда вылетела стая моли, а меня уже трамбовали среди деревянных вешалок. Вот так унылая гусеница превратилась в бабочку. Ночную. Шкаф протяжно завизжал створкой, ухнул, а я очутилась в темноте.

— Дорогая, я уже иду! — послышался все тот же елейный голосок, а шаги удалялись в сторону двери.

В шкафу пахло сыростью, а задумчиво решила присесть на какую-то лохматую шубу, свернутую…

— Ой! — пропищала шуба, когда я уже основательно опустилась на нее. — Ой! Что вы делаете?

— Кто здесь? — прошуршала старая накидка. — Кто там?

— Это я, почтальон Почкин, — мрачно отозвалась я, понимая, что кто-то испуганно дышит мне в затылок. — Принес заметку про нашего мальчика. И, видимо, это — некролог.

— Женщина! — возмущенно просопело что-то снизу. — А не могли бы вы как-нибудь по-другому разместиться! Уже на голову залезли!

— Ах ты, поганка! — яростно зашипел ворох тряпок. — Мой!

— Сама мой, я не гадила! — ответила я, занимая большую часть шкафа. Рядом послышалась возня, а я мысленно пересчитала «подруг по несчастью». Четверо? Одна в тряпках сидит, одна подо мной, еще одна за накидкой и еще одну расплющило вместе с чем-то мохнатым.

— Ай! Как ты посмела меня дернуть за волосы! — возмутилось «мохнатое», а подо-мной что-то зашевелилось и попыталось меня толкнуть.

— Можешь упасть и укусить за ногу, — предложила я очевидный и вполне себе реальный выход. — Я вообще-то на работе!

— Так она. — послышался шепот, а позади меня кто-то засопел. Странно, стоит мне облокотиться, как тут же слышится такое сопение. Я, между прочим, двустворчатая любовница! Где моя вторая створка? Прозвучало слово, которое я ни разу не слышала в свой адрес, но которое мне слегка даже льстило!

— Какие трусы заговорили? — шепотом возмутилась я, пока ворох тряпок раздраженно сопел. — Я — не ночная бабочка, я — моль!

Запах свидетельствовал, что где-то рядом лежит носок, который добрая душа оставила как памятник.

— Какой ужас, — горестно всхлипнула груда тряпок. — Я думала, что я у него единственная. Неповторимая. Он мне сам говорил.

— И мне, — тихо поддакнула накидка, шмыгая носом. Послышался тихий плач. — И жену он не любит. Совсем-совсем. И не спит с ней. Уже пять лет.

— Я, конечно, ни на что не намекаю, но как-то подозрительно, что младшему ребенку три года, — заметила я, пока подо мной что-то шуршало.