Локи. Там, где живет ложь - Ли Макензи - Страница 3

Поглаживая корешок книги, девушка оглядела Локи с головы до ног. Она казалась сотканной из дыма, хрупкая, свернувшаяся у окна. Амора сбросила туфли и прижалась голыми ступнями к каменному изголовью скамьи.

– Ты не солдат, – сказала она. – Ты чародей. И кто-то должен научить тебя правильно распоряжаться магией.

– Да, – подтвердил он. – Кто-то должен.

Она улыбнулась, и Локи послышалось, как будто рядом медленно, со зловещим металлическим скрежетом потянули из ножен кинжал, чтобы ударить наверняка. Амора раскрыла книгу – сердце Локи остановилось. Неужели он все-таки слишком холодный, слишком непонятный, слишком мрачный –- полная противоположность брату? Сколько ни указывали ему на эти недостатки учителя и сколько ни поддразнивали товарищи в военном лагере, от странностей он так и не избавился.

Однако Амора вдруг спустила ноги со скамьи и спросила:

– Ты так и будешь стоять?

И он сел.

С того дня прошли месяцы. Долгие месяцы, в течение которых Локи и Амора стали неразлучны. О них шептались слуги и неодобрительно отзывались придворные. Даже сейчас, в день великого пира, в Большом Зале Асгарда, Локи жгли любопытные взгляды гостей. Они все гадали, изменился ли сын Одина, подружившись с упрямой ученицей Карниллы.

В вышине парили люстры-корабли, мерцающее пламя свечей плясало на золотистой гирлянде листьев, на деревянных стенах. В этом зале с необычным потолком Локи чувствовал себя как внутри музыкального инструмента, где любой звук отдается эхом и любое празднество кажется еще более грандиозным. Он вгляделся в темные плиты пола, по которым золотистые прожилки вились, сбегаясь в мощный корень дерева Иггдрасиль у подножия великолепной лестницы. Когда Локи посмотрел на Амору, она преувеличенно умоляюще затрепетала ресницами и сложила руки молитвенным жестом – что ж, он подожжет дворец и пробежит сквозь огонь голышом, ей стоит только попросить.

– Что ты задумал? – послышался рядом голос Тора.

– Задумал? – переспросил Локи, нацепив свою лучшую улыбку, чтобы отпугнуть двинувшегося было к ним придворного. – Я никогда ничего не задумываю.

– Да ладно, – фыркнул Тор.

– Что, не веришь? Или в самом деле повеселить публику? – Тор незаметно наступил брату на ногу, и Локи прикусил язык, чтобы не завопить от боли. – Осторожнее, эти сапоги мне дороже родного брата.

Тор перевел взгляд на Амору, но юная чародейка уже смотрела прямо перед собой невиннейшим взглядом. В отличие от младшего, старший брат ее чарам не поддавался. Тор поучаствовал с Локи и Аморой в нескольких проказах, но всякий раз неохотно, настороженно оглядываясь и так часто повторяя «А может, не надо?», что Амора предложила штрафовать его за эти занудные слова. В конце концов Тор оставил их, чему Локи был только рад. Ему вовсе не хотелось делить Амору со старшим братом. Он вообще предпочел бы ни с кем ее не делить. Она принадлежала ему как никто прежде – просто потому что никто и не хотел ему принадлежать. Да и приятно хоть раз выгнать старшего из компании.

Тор никогда не высказывал своего мнения об Аморе. Да и никто о ней ничего прямо не говорил. Только шептались за спиной, обсуждали, как и Локи. Она была слишком непредсказуемой, чересчур сильной – нельзя было выпускать ее из Норнхейма, пусть король и его чародейка надеялись, что придворная жизнь изменит Амору к лучшему.

Внезапно трижды громоподобно прозвучал гонг, заглушив и музыку, и разговоры в зале. Музыканты опустили инструменты, придворные умолкли, все взгляды обратились на верхнюю ступеньку широкой лестницы. Локи последовал примеру прочих встречающих и увидел Одина в алых, специально для пира, одеждах, с копьем Гунгниром в руке. Борода Одина была перевита золотыми нитями, а на лбу сияла тиара, очень похожая на ту, что поправлял Тор. Локи почувствовал укол сожаления. Наверное, стоило тоже надеть тиару, даже если она выбивалась из стиля.

– Асгардцы! – воззвал Один; его голос, оттолкнувшись от выгнутого потолка, прокатился по залу. – Друзья, высокие гости из Девяти Миров, вы оказали нам честь, явившись на пир Гулльвейг.

Локи много раз слышал эту речь с некоторыми вариациями. Удивительно, сколько героических воинов Асгарда было решено увековечить, давая в честь каждого пир. И хотя угощение всегда бывало отменным, оно не могло быть достаточной наградой за то, чтобы стоять в этой глупой цепочке и приветствовать гостей, позволяя придворным трепать себя по затылку, а потом еще и выслушивать нудную речь Одина о каком-нибудь блондине с огромными бицепсами и неутолимой жаждой крови, в честь которого, собственно, и давали пир.

Однако пир Гулльвейг стоял в этой череде особняком.

– Сегодня, – продолжил Один, касаясь пальцем черного кружка, закрывавшего пустую правую глазницу, и оглядывая подданных, – мы чествуем короля-воина, который сотню веков назад покорил ледяные потоки Нифльхейма при осаде Муспельхейма и выковал из них зеркало – Всевидящее Око Бога. Всевидящее Око поднято из тайного хранилища силой волшебства, подвластного королевской чародейке из Норнхейма. Сейчас зеркало поведает о событиях, которые ожидают Асгард в будущем. Увидев, что нам грозит, мы подготовимся и встретим врага во всеоружии. Так мы сохраним наши земли от посягательств Девяти Миров и от самого Рагнарека. Всевидящее Око не дает ответов на все вопросы. Лишь раз в десять лет, в один и тот же день, оно показывает Асгарду, чего стоит опасаться и как сохранить силу и могущество. Когда пир окончится, вместе с полководцами и советниками мы решим, что предпринять ради процветания нашего народа.

Незадолго до пира Локи специально выспросил подоплеку этих событий у своих учителей истории. Сегодня Всевидящее Око, впервые на памяти Локи, освободят от покровов, и Карнилла явит всем его силу. Локи приподнялся на цыпочки, чтобы ничего не пропустить. За спиной Одина эйнхерии церемонно раздвигали занавес.

Зеркало представляло собой гладкую, таинственно поблескивающую стену из черного обсидиана. Идеальный квадрат в тонкой золотой раме с резными посохами, обвивающими каждый угол. Локи уже видел его, когда Один показывал сыновьям сокровищницу в подвале дворца и объяснял, какие силы скрыты в каждом артефакте и как трудно защитить подданных от этого волшебства. Сейчас, в Большом Зале, вдали от полумрака, темных стен и собранных за столетия страшных сокровищ, каждое из которых могло приблизить конец света, Всевидящее Око Бога казалось более величавым, излучавшим особую силу. Зеркало стояло само по себе, без опоры и поддержки.

В Большом Зале установилась необыкновенная, звенящая тишина. Карнилла поднялась по ступенькам, Один протянул ей навстречу руку, и вместе они подошли к зеркалу. Один занял место по одну его сторону, Карнилла – по другую. Она приложила ладони к гладкой темной поверхности. Один передал Гунгнир одному из эйнхерий и обернулся к подданным, простирая над залом руки.

– Да снизойдет мир и процветание на наш прекрасный мир на всю следующую декаду! – провозгласил он.

Что-то коснулось локтя Локи, а у самого уха раздался голос Аморы:

– Ну что, покрасим плиты сейчас, пока твой отец занят, или попозже, чтобы все увидели, насколько его одеяние не смотрится на розовом фоне?

Раздался треск, посыпались искры, и Локи не успел ответить. Волосы у него на затылке встали дыбом, воздух в зале сгустился, как перед грозой, стало тяжело дышать. Крышу Большого Зала пронзила белая молния. Придворные одновременно охнули, но Карнилла, не сходя с места у зеркала, подняла руку и притянула сверкающий вихрь в горсть. Локи застыл с открытым ртом, безмолвно восхищаясь изысканной простотой заклинания и силой, с которой чародейка так просто подчинила себе разлитую в воздухе магию.

Амора ткнула его в спину.

– Локи.

Карнилла раскрыла ладонь и прижала ее к обсидиану. Углы рамы засияли, на черном фоне проявились линии рун. Казалось, еще мгновение, и рисунки заполыхают огнем. По черному зеркалу пробежала едва заметная волна – будто камень бросили в озеро, – и единственный глаз Одина побелел. Сейчас перед ним проносились образы будущего, видимые только правителю.