На узкой тропе
(Повесть) - Кислов Константин Андреевич - Страница 6

«ГДЕ Я?»

На другой день Роман поднялся рано. Поплескавшись под умывальником, быстро оделся, запихал за пазуху лепешку и, накинув на плечо куртку, вышел. Потом вернулся в комнату, вырвал из тетрадки листок и написал: «Мама, отправился к деду Хвану. Есть дело и мне обязательно надо быть у него. Роман».

«А то еще станет спрашивать: куда? зачем? Покушай сперва. Чего глаза у тебя грустные? Почему один? Где твои товарищи? А потом и совсем не отпустит. Знаю я ее», — рассуждал он, торопливо шагая по дороге. Ему действительно хотелось повидать дедушку Хвана и поговорить с ним и о Душанбе, и о ребятах… С кем же еще говорить, как не с ним — старый партизан!

Тропинка поднималась вверх. Остановившись на вершине холма, чтобы лучше разглядеть тропу, почти утерявшуюся в кустах, Роман заметил человека. Внимательно всмотрелся — это был Саидка! «Ого, путешественничек Саидка, вон ты куда забрался!» — прошептал Роман. Саидка шел размашистой походкой, за спиной — тощий мешок, в руках палка. А на голове колпак дервиша, огорченный мехом шакала. Он беспрестанно оглядывался по сторожам, будто кого-то ждал и боялся разойтись с ним.

— Сейчас я с тобой разделаюсь, мохнатая шапка. Запищишь… — Роман бросил на траву куртку, спрятался за кусты и приготовился. — Ты сейчас все мне расскажешь…

Пропустив Саидку, Роман прыгнул на него, как волк на маленького неуклюжего сайгака, и свалил с ног. Саидка закричал, но тут же оправился от испуга, вскочил и вцепился в плечо Романа. Роман был сильней и увертливей. Но Саидка сопротивлялся изо всех сил, и Роману никак не удавалось положить его на лопатки.

Роман тоже устал, но был уверен — еще минута, и Саидка, ослабевший, поднимет руки и скажет: сдаюсь. Но вдруг кто-то грузный, как медведь, навалился на Романа, обдав тяжелым запахом чеснока и пота. У Романа перехватило дыхание, из глаз потекли слезы. И тут — сильный удар в затылок, перед глазами замелькали яркие желтые точки. Потом они стали меркнуть…

Сколько он был в забытьи — Роман не знал, потерял ощущение времени. Долго лежал с открытыми глазами, вспоминал происшедшее. В голове гудело и позванивало, как в пустом ведре на ветру. Превозмогая боль во всем теле, он повернулся. И первое, что увидел — Саидку. Тот сидел неподвижно, подобрав под себя ноги — так сидят в чайхане. Но это не чайхана, а всего лишь песчаный холмик, заросший по склону серым от пыли бурьяном.

— Где я? — шевельнулись спекшиеся губы Романа. — Где?..

Саидка отодвинулся и продолжал глядеть куда-то в сторону.

— Я ведь у себя дома, в кишлаке Ашлак. Да?

— «У волосатых шайтанов», — не поворачивая головы, безучастно ответил Саидка.

Со страхом Роман огляделся по сторонам. Что же случилось? Он шел к дедушке Хвану… А что болтает Саидка? Палит солнце, вокруг немые, дышащие зноем бугры и ненавистный Саидка. Он, как сыч, сидит и поводит туда-сюда глазами. А где же эти «волосатые шайтаны»? «Врет Саидка, чтобы напугать, — думает Роман, и ему становится легче. — Ничего не выйдет».

— Что молчишь? — тихо спросил он. — Где шайтаны? Врешь, да? Ты всегда врешь… Всегда обманываешь…

— Тебе тоже надо молчать, — отозвался Саидка. Потом подполз ближе, прижал к земле куст бурьяна. — Гляди сюда!..

Романа бросило в озноб. Метрах в тридцати-сорока от него стоял шатер, возле которого сидел человек. Он такой же, как Душанба, волосатый и почти голый, только очень большой и черный, точно отлитый из чугуна.

— Гузархан-хальфа, — прошептал Саидка. — Сильный человек. Страсть какой сильный.

Это и видно — широкая спина не так уж далеко от Романа. Сидящий у шатра поднялся, порылся в бурьяне и, выкатив оттуда желтую дыню, принялся за еду. Роман почувствовал, как больно свело челюсти. Он забыл, когда последний раз ел, а лепешки, взятой из дома, за пазухой не было.

— Я тебе покажу, Саидка! — процедил он сквозь зубы. — Береги свою башку…

Саидка молчал, словно эти слова его не касались. Он глядел поверх Романа и думал о чем-то своем.

Ох, как ненавидел сейчас Роман этого бездельника! Не будь того страшного человека внизу, Роман кинулся бы на Саидку. Но сейчас нельзя. Он притих и задумался. Вспомнил Федю и его рассказ о Саидке. «Как же я пропустил мимо ушей такой момент, — думал он, кусая губы. — Лопух, настоящий лопух, смеялся еще над Звонком… Иргаш тоже — „тетка у него в Павульгане живет“. Вон там какие тетки…»

Саидка поднялся, задрал исхлестанные полы халата и скатился с бугра. Роман хотел последовать за ним и тут же упал от сильной боли в щиколотке и колене.

«Наверное, вывихнул, когда на меня тот медведь свалился, — мелькнула тревожная мысль. — Ходить нельзя… Как же мне убежать отсюда?»

Вернулся Саидка, присел, с жалостью глядя на стонущего от боли Романа.

— Спит Гузархан-хальфа… Идем, там землянка есть, лежать тебе надо, — зашептал Саидка.

— Никуда с тобой не пойду, — огрызнулся Роман. — Не обманешь!

— Эх ты, совсем дурной. Идем, идем, полежишь! Пойдем! — и, схватив Романа за руку, потащил его за собой.

— Скорее… Проснется хальфа — очень плохо будет.

Скатившись по песку вниз, они оказались в землянке, довольно просторной, с полуобвалившейся передней стенкой, где должна быть дверь. Здесь пахло прелой травой, полынью, было прохладно.

— Сиди тихо, — приказал Саидка и убежал. Но скоро вернулся с консервной банкой, полной воды. Поставил ее возле Романа. Достал из-за пазухи кусок лепешки и накрыл им воду.

— Твой обед, — сказал он и опять куда-то исчез.

Роман, не поднимаясь, дотянулся рукой до консервной банки и со всей силой, какая еще была в нем, ударил кулаком. Банка отлетела к стенке, вода выплеснулась на жесткую, как камень, землю и долго перекатывалась по ней округлыми, точно ртуть, каплями.

— Пейте и ешьте сами! — со злобой прошептал Роман и заплакал.

ПРОЯСНЕНИЕ ПАМЯТИ

Когда учитель узнал от ребят, что Душанба загрустил и даже заплакал, это его обрадовало и вселило уверенность, что он имеет дело с человеком, которому надоела оторванность от жизни. Он не хотел пока торопить события. Вот почему, когда к нему опять пришли ребята, он дал им книгу «Насреддин в Бухаре» и сказал:

— Книга для Душанбы, ребята, сейчас хорошее лекарство. Отнесите ему.

— Так он же неграмотный, Джура Насырович! — удивленно воскликнул Федя. — Он же не умеет читать.

— В том-то и дело, что он умеет читать и писать, — сказал учитель и загадочно улыбнулся. — Он грамотный!

— Грамотный? — переспросил Иргаш. — Непохоже… А потом, почему он молчит? Он что, глухонемой?

— Все у него есть, ребята. Все для того, чтобы быть человеком. Вы только не торопите его. Так будет лучше…

И вот мальчишки снова в больнице. В узелке, вместе с фруктами и кишмишом, книжка про хитрого, но честного Насреддина. Принял передачу сам доктор Мирзакул. Он стоял в дверях, его глаза улыбались сквозь толстые стекла очков, но к Душанбе не пропустил. Больной спит, сказал он.

— Ему надо было еще сказки принести, — заметил Федя. — Читает, наверно, плохо, по складам. Что серьезное — не поймет, а в сказке просто: про волков, про медведей.

— Ему про людей надо читать, — возразил Иргаш. — И про хороших людей, а не так себе…

— Интересное у нас дело, Капитан. Правда?

— Не знаю.

— Чего не знать? Конечно… Ромки нет — жалко, — с грустью заметил Федя. — Заходил к нему, мать сказала: пошел к дедушке Хвану. От большого дела удрал, обиделся.

— Придет. Позадается немножко. За такую обиду ему надо по шее дать, — сердито сказал Иргаш.

Они присели у карагача в палисаднике и стали ждать, когда появится в больничном окне Душанба. Федя, не отрывая взгляда от окна, продолжал думать о Ромке. Даже не верилось, что его нет рядом, не слышно озорного смеха. Конечно, Ромка есть Ромка, он никуда не денется, но все же раздор такой ни к чему… А Ромка все равно был неправ, когда так нехорошо говорил о Душанбе. Ошибается. Надо слушать, что говорит учитель. Он больше видел, воевал с фашистами, а Ромка — что он знает?