Всё о приключениях Электроника
(Повести) - Велтистов Евгений Серафимович - Страница 46

— Не только предупредил, — отозвался Гель Иванович, — но и получил задание. Завтра улетаю с Электроником в Индию.

— С Электроником? — Светловидов от неожиданности привстал со стула.

— С вашего разрешения, — иронически поклонился Громов и от души рассмеялся, увидев недоумение на лице коллеги. — В этой истории все непостижимым образом переплелось: дети, звери, сфинксы, тропики и еще один старый рассеянный профессор. Авторитетно могу вам заявить, что еще не научился вещать формулами, как Электроник. Моим Рэсси удивительно управляет именно Электроник. И еще его давний приятель Сыроежкин.

— Тот самый, — вмешался академик, — что выдавал себя за Электроника?

— Совершенно верно, только все было наоборот… Кроме того, я уже рассказывал, как Электроник держит связь с машиной фон Круга и получает все отчеты сонных стрелков. Как видите, я буквально ни на один день не могу расстаться с Электроником.

— Кое-что начинаю понимать в этой истории, — кивнул Немнонов. — Ну а вы-то, дорогой Гель Иванович, ни с того ни с сего и вдруг — в Индию?

— Завидуете путешественнику, да? — хитро спросил Громов. — А я рад: проблемы, волновавшие меня в молодости, не утратили всей остроты и поныне. Раз уж есть на свете Рэсси, надо посмотреть его в действии!.. А если говорить серьезно, то именно в Индии наиболее активны сонные стрелки. Международный Совет разделяет мои опасения: посланы экспедиции в места промысла стрелков, усилена охрана заповедников. И самое главное — должна быть кем-то создана теория, которая не только покажет всю лживость доводов фон Круга, но положительно решит проблему. Что вы на это скажете, Николай Николаевич?

— С удовольствием наблюдаю вашу юношескую задорность и потому не сомневаюсь в успехе. — Академик Немнонов встал. — А пока вы не улетели, нам надо решить очередное уравнение Громова — Немнонова.

И они стали ходить по комнате, говоря друг с другом на точном языке математики. В разговоре среди прочих строгих законов мелькало и уравнение Громова — Немнонова; оно произносилось обычным тоном, как самые простые слова, — ведь им давно уже пользовались ученые разных стран. Сейчас коллеги разрабатывали новую теорию. Если ее удастся доказать, мир еще больше откроется человеку.

— На чем мы остановились в прошлый раз?

С этими словами в восьмой «Б» вошел математик Таратар, и класс отозвался дружным смехом: «последний раз» был весной.

— От имени учителей и редколлегии стенной газеты «Программист-оптимист» поздравляю с началом новой жизни! — продолжал шутливо-серьезно старый друг программистов Таратар Таратарыч, и распущенная щеточка его усов подчеркивала торжественность момента. — По вашим лицам я вижу, что вы решили завоевать мир формулами и уравнениями. Похвальное намерение!

Новая жизнь, а для Сыроежкина — конец приключениям. Каникулы окончились, начинались трудные времена, а все были почему-то радостно возбуждены. Все, кроме Сыроежкина. Даже вынырнувший из толпы обугленный до черноты Макар Гусев, который насмешливо приветствовал Сережку: «Это кто — Сыр Сырыч Сыроежкин или Электрон Электроныч Электроник?» — получил от него только дружеский хлопок по спине.

— Все на месте. Не вижу одного Электроника, — сказал Таратар, оглядывая класс. — Если мне не изменяет память, на последнем уроке именно Электроник был назначен моим помощником — за выдающиеся успехи в математике.

— Он в Индии, — буркнул Сыроежкин, вызвав неудержимое веселье товарищей.

Усмехнулся и Таратар, дернув густыми усами, подумал: «Сколько в ребятах веселой энергии!»

— Чего тут смешного? — нахмурился Сыроежкин. — Я ведь русским языком сказал: он в Индии, выполняет важное задание. — И махнул рукой: разве все объяснишь!

— Хорошо. — Таратар привычным жестом успокоил класс. — Пока не вернется мой знаменитый ассистент, на эту неделю помощником назначается… — Он обвел взглядом загорелые лица. — Будет назначен тот, кто отличится сегодня!

И словно пробили невидимые склянки. Плавание в неведомое началось.

— Мы познакомимся с новейшей математикой и ее важнейшим разделом — теорией управляющих машин. Это могущественная теория, так как с ее идеями можно смело браться за изучение мозга, давать задания машинам, самим строить электронно-биологические системы…

«Рэсси! — подумал после этих слов учителя Сережа. — Где он сейчас, крылато-хвостатая система? Летит в далекую Индию? Или атакует новый отряд сонных стрелков? Теперь ничего не узнаешь про Рэсси — как там его успехи, пока не вернется Электроник».

— Итак, о формулах, — продолжал математик. — Лучше всего, на мой взгляд, о них сказал знаменитый Генрих Герц. Когда он узнал, что свет — лишь частный случай электромагнитных волн, открытых математиком Максвеллом, то заметил: «Нельзя избавиться от ощущения, что эти математические формулы имеют независимое существование и собственный разум, что они мудрее, чем мы; мудрее даже, чем их первооткрыватели; что мы получаем из них больше, чем в них было первоначально заложено…»

Сыроежкин поднял руку.

— Пожалуйста, Сыроежкин.

— Герц сказал правильно, но он был знаком только с первой частью работы современного программиста, — решительно заявил Сергей.

Гул удивления пролетел над партами. Сыроежкин поправляет Герца!

— Если на основе формул построить электронную модель, — спокойно пояснил Сергей, — она может дать неожиданные результаты.

— Ты что, агитируешь за монтажников? — ехидно бросил Вовка Корольков.

Класс насторожился: вечный спор между программистами и монтажниками, возникший вместе с рождением школы юных кибернетиков, спор о том, кто важнее для науки — теоретики или практики, учителя или конструкторы вычислительных машин, продолжался.

Сергей обернулся к соседу по парте.

— Сто лет назад, — спокойно ответил он Профессору, — сразу же после спуска на воду утонул вместе с экипажем английский броненосец «Кептен». Утонул только потому, что лорды адмиралтейства осмеяли опыты с моделью броненосца. Модель-игрушка переворачивалась даже при слабых волнах. А потом пошел ко дну и сам броненосец. И ты знаешь, Профессор, какая мемориальная доска висит в Лондоне?

Профессор, не ожидавший такого вопроса, молчал. Вокруг него была такая пустая тишина, точно он внезапно очутился на необитаемом острове.

И громом прозвучал голос учителя математики, цитировавшего первый исторический параграф устава современного кибернетика:

— «Вечное порицание невежественному упрямству лордов адмиралтейства!»

От грохота задребезжали стекла. Казалось, вместе с классом хохочут над своей глупостью сами невидимые лорды адмиралтейства. Вечный вопрос на сегодня был решен. Сыроежкин сел с видом победителя.

— Ну зачем ты так? — проговорил, хихикая, Вовка Корольков. — Шепнул бы мне на ухо…

— Читать надо, Профессор, — строго сказал Сережка. — И не одни только логарифмические таблицы…

Таратар, подождав, пока класс успокоится, вновь обратился к победителю:

— Но ты не закончил, Сережа. Идея твоя интересная. А доказательства?

И Сыроежкин, став у доски, начал рассказывать о сложной биоэлектронной системе — то, что он знал о Рэсси. И хотя он ни разу не назвал его имени, ребята почувствовали, что речь идет о какой-то необычной личности: вот она, набросанная в уравнениях, обретает плоть в электронных схемах, учится распознавать образы, обнаруживать цель, формирует свои понятия о внешнем мире, тренируется в математических играх, изучая полет, движение в воде, погоню, пожар, ранение, аварийное состояние, даже землетрясение, — и все запоминает.

Каждый, кто слушал Сергея, как он рассказывает о следах памяти, представил снежный рисунок на стекле, или серебристую паутину, натянутую между деревьев, или звездную нитку Млечного Пути — словом, какой-то сложный, мгновенно сверкающий узор, — так запоминает важные события память машины и человека. Хитросплетенные узоры остались после обучения в схемах Рэсси, сложной модели, которая должна принести миру новые важные открытия.