Не называй меня по имени (СИ) - Франц Анастасия - Страница 31

Осторожно кладу её на мягкие покрывала, накрывая её тело своим. Мишутка не сопротивляется, только ближе жмётся ко мне. Кладёт маленькие пальчики мне на спину, прижимая ближе.

— Я люблю тебя, — шепчу в губы и накрываю их своими. Смакую, кусаю, ласкаю языком, пробуя сладкое лакомство. Она восхитительна, моя девочка. Мой маленький кусочек Рая. Мишутка отвечает мне. Такая открытая, податливая, очаровательная, что кружится голова от неё.

Обхватываю девочку за талию, вдавливая в себя. Малышка стонет мне в губы, обхватывая мои бёдра своими ножками, и я загораюсь, как спичка от эти этого движения.

— Моя девочка, — шепчу в шею, прикусываю жилку на ней. Мишель выгибает спинку, издаёт протяжный стон. Да моя хорошая, да моя девочка.

Ласкаю её тело руками, то проводя по бедру, то поднимаясь к животу, то рукам. Такой кайф быть с ней рядом и чувствовать свою девочку там близко к себе. Между нами нет преград. Ни одного миллиметра. Она вся Моя.

Мы медленно наслаждаемся друг другом, а где-то вдали горит камин.

Я выныриваю из воспоминаний, с силой бью в стену, так что на месте удара большая пробоина.

— Прости меня… Я так сильно люблю тебя, Мишель… — хрипло говорю, поднимая голову к потолку. Я всё так же сижу на коленях. Они давно затекли, но я ничего не чувствую. Душа замёрзла, минус сорок внутри. — Забери меня с собой, любимая. Я без тебя не могу!

Глава 31

Мишель

Сердце пропускает первый удар. Медленно приоткрываю глаза. Всё плывёт. Пытаюсь сфокусироваться, но ничего не выходит. Перед глазами одни сплошные мошки. Вновь прикрываю веки с силой зажмуриваюсь и резко открываю. Уже лучше. Намного лучше. Только не могу понять, где я. Всё чужое, не моё. Ничего не помню.

— А-а-а, — издаю протяжный стон. Как голова болит.

Слышу, как приоткрывается дверь. Я замерла, боясь пошевелиться. Вдруг меня похитили и держат здесь в заточении.

— Мишель, — слышу недалеко от себя знакомый голос. Резко открываю глаза и поворачиваюсь на звук. Влад.

— Влад, — радостно пищу. Голоса почти нету, но хоть какие-то звуки я могу издавать. Вербинский подлетает тут же ко мне. Берёт мою руку в свою и аккуратно сжимает.

— Ну наконец-таки ты проснулась. Мы все забеспокоились уже.

— Проснулась? Все? — удивлённо спрашиваю.

— Да. Ты ничего не помнишь?

— Смутно. Где я?

— Ты в моём доме, о котором никто не знает. Так что не беспокойся, — нежно поглаживает тыльную сторону ладони и от этого жеста хочется прикрыть глаза и замурлыкать.

— Сколько я здесь нахожусь?

— Если быть точным почти два месяца. Мы все уже забеспокоились.

Дверь вновь скрипит. Я перевожу голову на звук. В дверях стоят двое мужчин, мне совсем не знакомых. Вновь возвращаюсь к лицу Влада и задаю немой вопрос. Он всё понимает.

— Это друзья, Мишутка. Не беспокойся.

— Как ты себя чувствуешь? — спрашивает мужчина с широкими плечами и почти серыми глазами. Они словно лёд, но в них виднеется интерес ко мне и некая забота, что я тут же расслабляюсь. — Ты долго спала. Что-ни будь помнишь?

— Спасибо. Чувствую себя сносно, но терпимо. Память обрывками возвращается, но до конца ещё пока всё не вспомнила. А кто вы?

— Я Кир, а эта, — кивает на мужчину рядом стоящего. — Егор. Мы друзья Марка.

Марк. Резко подрываюсь. Марк. Совсем забыла о нём. Дура. Как он там? Хочу немедленно его видеть. Он, наверное, беспокоиться, переживает обо мне. Какая же я дура.

Любимый мой, хороший… Почти два месяца… Не может быть.

Последнее что я помню белый снег и тьма, которая окутывает меня в своеобразный кокон. Мне страшно и больно. Я зову его, кричу, но он меня не слышит, а потом Мама. Моя любимая и родная мамочка.

Слёзы потекли из глаз ручьём. Ребята забеспокоились, подорвались ко мне.

— Мишель, что случилось? — спросил Кир.

— Мама, — всхлипываю, сжимая ладошками одеяло.

— Мишель, — качает головой Вербинский. — Они предали тебя…

И я понимаю о ком он говорит, но нет. Только сейчас я понимаю, что семья, в которой я выросла была на половину моей. Что меня растила не родная мать. Теперь понятно почему она так не любила меня, почему вся любовь доставалась Кире. Я не родная, значит меня можно не любить, но разве так можно, можно не любить ребёнка, пусть и не своего, ведь он от любимого человека.

Конечно, я не имею права судить их, но это низко. После всего того, что произошло и хоть я понимаю, что сама во всём виновата. Полюбила жениха сестры, сводной сестры, но это совершенно не повод меня травить. Я ведь могла не выжать. Могла умереть и меня бы закопали в холодной, сырой земле. Как бы они жили… Как бы жила Кира с этим? Была бы её совесть чиста? И теперь я понимаю, была бы. Она бы продолжала жить вместе с Марком, только жил бы он с ней, любил, старался беречь так же, как и меня?

И я тоже дура…. Оставила любимого одного, а ему теперь там плохо без меня. Ничего не сказала, что чувствую себя плохо, до последнего молчала. Не хотела, чтобы он беспокоился. Дура. Как будто сейчас не беспокоится.

Друзья установились на меня ничего не понимая. И я по порядку стала всё рассказывать. Как мне было плохо, как поняла, что эта Кира мне что-то подмешивает. О сне, в котором была моя родная мама и обо всё том, что она мне рассказала.

Ребята были в шоке. Сидели то открывали, то закрывали рот, не произнося не слова. А я окуналась постепенно в те эмоции, боль, что мне причинили “родные”. Какой же я дурой была.

Но всё это мало меня волновало. Я хотела видеть Его. Марка.

— Где Марк? — парни установились на меня, не зная, что сказать.

— Мишель, — начал Кир, но я тут же его перебила.

— Кир, пожалуйста… Мне нужно знать где он и как. Жизненно необходимо, — покачала головой. Егор вздохнул, потёр лоб и начал говорить за друга.

— Мишель, он уже больше двух месяцев заперт у себя в квартире. Не выходит и нам не позволяет зайти. Пьёт безмерно, — я ахнула, прикрыв рукой рот. Мой родной, мой любимый мальчик. Ему плохо и больно.

— Я должна его увидеть. Прямо сейчас. Немедленно, — стала освобождаться от одеяла, пытаясь встать, но рука Вербинского сдержала меня, схватив не больно, но чувствительно.

— Ты никуда не пойдёшь! — рявкнул так, что я вся сжалась.

— Мишель, Влад прав, — ответил друг любимого. — Здесь ты в безопасности, и никто кроме нас не знает, что ты жива.

— Что?! — я не могла в это поверить.

Как не знают, что я жива? Разве так можно? Значит Марк думает, что я умерла, оставила его одного. Нет. Нет. Нет. Я должна его увидеть, обнять, сказать, что я жива, что со мной всё хорошо. Стала вырываться, просить отпустить. Всё тело стала бить крупная дрожь, словно окунулась в холодный прорубь. Силы мои кончались, которых, по сути, почти и не было, но всё-таки я смогла выкрутиться и побежала к двери, как вдруг она сама открылась, запуская внутрь человека, которого совершенно не ожидала здесь увидеть.

— Ты?! — вскрикнула эхом.

— Да, дочка, — упала тряпичной куклой на пол не в силах больше стоять. Отец присел возле меня и бережно забрал меня в кокон своих объятий, нежно гладя по макушки, а я всхлипывала, жмусь к нему ближе.

Мне так его не хватало. Папа. Папочка. Мой родной и дорогой родитель.

— Ну, принцесса, не нужно плакать, — я подняла на него голову, а он смахнул мои слёзы с щёк, ласково улыбнулся. — Прости меня, родная, — я покачала головой.

— Нет, папочка. Не проси прощения. Я всё знаю. Ко мне приходила мама и она мне всё рассказала, — отец сгрёб меня в охапку, прижав к своей груди, а я так давно об этом мечтала. Знала, что он меня любит. Любит, как родную дочку, охраняет, как зеницу ока, переживал, но не подавал этому вида.

Я не заметила, как мы остались с ним вдвоём. А потом мужчина поднял меня на руки и сел со мной на кровать, усадив к себе на колени, как в детстве, и тихо стал рассказывать о том, как познакомился с мамой, как полюбил её, как место себе не находил, когда она пропала и о счастье, когда появилась. О той боли, когда на последнем вздохе, сказала, как любит и как благодарна ему за меня.