Подари мне надежду (СИ) - Манило Лина - Страница 23

Пока болтаем, ужин полностью готов, а за болтовнёй не заметили, как тихо подкрался вечер. Летом сумерки поздно наступают, но на часах уже шесть, значит, до заката всего пара часов.

Накрываем на стол в большой комнате, и Лена лихорадочно бегает с подносами, чтобы ничего не забыть и не пропустить. Смеюсь про себя над её суетливостью, но понимаю, что этот вечер — важен для них с Игорем, потому не высказываю мысли вслух. Пусть у них всё получится, а начальник окажется на самом деле адекватным.

Когда в дверь звонят, Лена подскакивает на месте и несётся к двери, встречать пришедших. Я же остаюсь в комнате, попивая слабоалкогольный коктейль, и размышляю о том, что за сюрприз мне приготовил Влад. Сейчас, когда благодаря Лене и её словам, я успокоилась, думаю, что у нас с Владом может действительно что-то получиться. А почему нет? Если я ему действительно нравлюсь. Сама-то я и правда, влюбилась по уши, как бы ни пыталась не обращать на это внимания.

Визитка не даёт покоя, и я даже пару раз порываюсь позвонить Владу. Но нет, я решила взять время подумать, значит, не стану торопить события. Утром, всё утром.

Голоса всё ближе, но я не вслушиваюсь, находясь во власти сладких грёз о будущем, а когда начальник Игоря появляется на пороге, сначала не узнаю его. Но проходит мгновение, второе, и я, наконец, соображаю, кто это.

— Анна? — улыбается гость, а я киваю. — Какой приятный сюрприз.

Чёрт. Кажется, вечер перестаёт быть томным.

16. Влад

После того как отвёз Аню к её подруге, долго ещё сидел в машине, курил и думал. Всё так стремительно завертелось, но у меня и не бывает по-другому: я не склонен к долгим раскачиваниям и любым проволочкам предпочитаю действия. Таким меня создала природа, а опыт и служба добавили.

Служба… Когда мне исполнилось четырнадцать, я сам захотел поступить в Суворовское. Просто пришёл однажды домой и заявил с порога, что ничего не знаю, ни о чём не ведаю, а стану военным, чего бы мне это ни стоило. В итоге, матери ничего не оставалось, как пойти на поводу у своего слишком упёртого сына. Даже тогда я уже умел настоять на своём.

Потом было много всего: и бунты подростковые, настигшие меня уже после выпуска из училища, и служба по контракту, когда я, казалось, наконец, нашёл своё место в жизни.

И я ни секунды не жалел, что выбрал такую судьбу. Мне нравилась та простота и кристальная ясность, что царит в отношениях сослуживцев. Словно я нашёл всё-таки своё место в жизни, стал наполненным и цельным. Изо дня в день, с редким отдыхом, мы месили берцами грязь, веря, что так правильно. Даже мать смирилась с моим выбором, хотя поначалу слишком много причитала и охала, заламывала руки и угрожала. Со временем я понял, что лишь страх за меня был всему причиной, но тогда знатно психовал. В двадцать лет мы кажемся себе бессмертными и неуязвимыми, осознание приходит позже.

Но потом многое изменилось: контракт закончился, я женился, отучился заочно в институте и нашёл работу по душе — с моим опытом довольно быстро сделал карьеру. Да и что Служба безопасности сети книжных в сравнении со службой там, на грани жизни и смерти? Херня.

Иногда я скучаю по тем временам. Тогда всё было просто и понятно, без виляний задами и фальшивых улыбок. Жизнь по уставу — чёткая и ясная, и я бы многое отдал, чтобы и на гражданке было поменьше лицемерия и толчков в спину от якобы друзей и любимых.

Вот только рядом с Аней мне кажется, что жизнь ещё можно прожить так, чтобы не бояться предательства. Она чистая, такая… не изгаженная налётом лживого кокетства и жеманности. Когда-то я повёлся на блеск и мишуру Алисы, довольно быстро разобравшись, что под павлиньим хвостом в самом деле скрывается обычная куриная жопа.

Но, чёрт, нудистке всего двадцать один, а мне несколько — намного, блядь — больше, и это охренеть как портит настроение. Потому что у меня за плечами много всего, а её жизнь лишь только начинается. Но хочу ли я повернуть вспять и поменять коней на переправе? Нет. Аня неожиданно стала мне необходима, будто долбанный воздух, и с этим я не могу и не хочу что-либо делать.

Когда докуриваю пятую за полчаса сигарету, завожу мотор и возвращаюсь на работу. Здесь всегда можно найти, чем заняться, и это здорово отвлекает от всякой ереси, что лезет бесконечно в голову. Я привык рвать жилы, пахать без продыху, маршировать строем, прыгать по окопам и вытирать рукавом кровавые сопли. Это мой способ борьбы с природным идиотизмом и глупостью, способ не замечать всей дерьмовости окружающего мира.

Подготавливаю отчёты, просматриваю список дел на завтра, а где-то за плотно прикрытой дверью, отделённые от меня четырьмя грубо оштукатуренными стенами, шуршат и перемещаются из кабинета в кабинет подчинённые. Меня почти никто не трогает, разве что донимают бесконечными звонками, и это раздражает. Меня вообще очень многое раздражает, стоит только подумать, что в семь встреча с Алисой. Даже гадать не хочу, что она там мне приготовила. Терпеть не могу сюрпризы, если их делаю не я сам.

Рабочий день стремительно подходит к концу, и в половине седьмого запираю кабинет. Мне душно и тошно, и очень хорошо, что на пути не встречается никто, желающий со мной пообщаться. Я могу в быту быть разным: дурашливым, несерьёзным, безрассудным, отчаянным, но на работе раз и навсегда поставил себя так, что без особой надобности ко мне никто не лезет. У меня свои обязанности, у них свои.

В машине снимаю галстук, кидаю на заднее сидение вместе с надоевшим хуже горькой редьки пиджаком. Все эти доспехи из деловой одежды, наверное, единственное, что так сильно угнетает в моей работе, но дресс-код есть дресс-код, иначе никак.

По пути заезжаю в Мак, покупаю на вынос пару бургеров и кофе и, остановившись за углом, съедаю всё, до последней крошки. По сути, просто тяну время, стараясь не думать, как вести себя на одной территории с бывшей. Еда помогает успокоиться, привести мысли хоть в какой-то, но порядок. Главное, не пороть горячку и не делать резких движений, тогда получится обойтись малой кровью.

Ровно в семь паркуюсь у дома, из которого так позорно сбежал несколько дней назад, а телефон уже вибрирует, разукрашивая экран улыбающимся фэйсом Алисы. Сбрасываю звонок и удаляю на хер фотку жены из галереи. Не хватало мне ещё натыкаться на неё даже случайно.

Возле подъезда тусит непобедимый пенсионерский десант, бдительный и беспощадный. Бросаю на ходу короткое “Вечер добрый” и проношусь мимо, чтобы избежать ненужных разговоров. Сейчас у меня лишь одна мечта: поскорее разобраться с женой, чтобы она в обозначенный срок стала бывшей на законных основаниях. Никакой лишней болтовни, никакой натужной вежливости и фальшивых улыбок. Чётко, быстро и по существу.

Минуя лифт, вбегаю по лестнице на пятый этаж, весь переполненный чёрной энергией, от которой меня распирает, рвёт на куски. Накрываю ладонью звонок, и его звук дребезжит в недрах квартиры, действуя на нервы. Торопливые шаги служат мне ответом, но я физически не могу оторвать руку, точно приклеило.

— Влад… — выдыхает Алиса, вздрагивает, когда я поднимаю на неё взгляд, и отходит назад. — Проходи. Боялась, ты не придёшь.

Она ещё что-то лепечет, но я не слушаю. Делаю шаг в знакомую до боли прихожую, второй, десятый, и вот уже сижу в комнате на диване, который сам же, чёрт его возьми, покупал.

В этой квартире мне противно всё: фальшь, пропитавшая стены, отзвуки воспоминаний, порой даже счастливых, призраки ошибок и радостей. Продам её к чертям, при первой же возможности продам. Ноги моей здесь больше не будет.

— Ты хотела меня видеть, я пришёл, — говорю, постукивая пальцами по согнутой в колене ноге, а Алиса присаживается на краешек журнального столика напротив.

— Спасибо тебе за это. — Её голос тих и спокоен, а в глазах ни тени сомнения.

Алиса красивая: тёмно-каштановые с красноватым отливом длинные волосы, которые она всегда любила заплетать в причудливые косы; голубые огромные глаза в обрамлении угольно-чёрных ресниц; аккуратный “кукольный” чуть вздёрнутый носик и пухлые тёмно-вишнёвые губы. Когда увидел её впервые, казалось, что влюбился. Жаль, поздно понял свою ошибку, потому что за внешней почти идеальной красотой скрывалась пустота.