Война за погоду - Прашкевич Геннадий Мартович - Страница 10

Нарты тряхнуло.

Вовка как проснулся.

Ему впервые стало страшно.

Он будто впервые увидел пепельный снег вокруг, ледяной туман, услышал короткий лай собачек, шипение снега под полозьями.

«Мама…»

В Перми у него часто не было бумаги, чтобы даже написать письмо Кольке Милевскому. А иногда и карандаша не было. И не всегда была возможность переправить письмо в Ленинград, который снился ему почему-то осенний, в легком дожде; всегда почему-то тот, что лежит за Литейным мостом, тянется вдоль замечательной Кутузовской набережной…

Но в Перми у него была мама.

И в Перми он часто менял красные коленкоровые флажки на потрепанной географической карте. «Люблин наш… – отмерял освобожденную территорию. – И Шяуляй наш… И Львов, Брест, Перемышль наши…» И внимательно прислушивался к голосу Левитана, что там происходит на Волховском и Ленинградском фронтах? Даже перепугал маму девятнадцатого января одна тысяча девятьсот сорок четвертого года, выскочив навстречу:

«Ура! Ура!»

«Что ура?» – перепугалась мама.

«Петергоф отбили! Красное Село наше!»

И вот на тебе… Ни мамы… Ни «Мирного»…

Еще вчера не было для Вовки судна более скучного, чем «Мирный».

Еще вчера бегал он от грубого боцмана Хоботило. Еще вчера не понимал – зачем, собственно, ходить в море, если только и делаешь, что прячешься от невидимых подлодок трусливо в сплошную жмучь, морозгу?

Но сейчас бы он все отдал за то, чтобы очутиться на деревянной палубе…

18

– Перекур!

Лыков вогнал остол в снег, тормозя нарту.

– Вон уже за тем увалом откроется станция…

Он тревожно обернулся, будто кто-то мог их преследовать.

– Считай, добрались…

Какая-то тень прошла по его лицу.

Вовка устал, но готов был и дальше бежать рядом с нартой без всяких перекуров, так хотелось поскорее увидеть бухту, обрадоваться отражению буксира в воде. Лыков молча сворачивал «козью ножку» и не смотрел на него. «Отстучим сегодня в Карский штаб… Может, прорвем, наконец, молчание…»

А вслух сказал:

– Отдышись, малец.

– Я не малец! – огрызнулся Вовка.

– Да вижу, вижу! Не малец ты, а Пушкарев Вовка. Не злись. Но здесь тоже не курорт, не Северная Пальмира…

Похоже, Вовкино молчание задевало Лыкова.

– Думаешь, полеживаем в спальниках, поплевываем в низкое небо?… Вижу, вижу, что думаешь… А это не так… Не спорю, было время – ели пельмени, закусывали икрой. Но сейчас не брезгуем и гагарой. Кричат они ку-ку-лы, а мы их в кипяток, в кипяток… Да еще держимся на траве-салате… Растет тут такая, из крестоцветных. Даже при сорока градусах ниже нуля остается зеленой. И стебель зеленый. И листья зеленые, и цветы. Лучшее противоцинготное. Нельзя нам без травы-салаты. Отмечаем все места, где прячется под снегом… Мы – люди нужные… Без нас, Пушкарев Вовка, – он все еще поглядывал недоверчиво, – нельзя фронту… Адольф Гитлер лучшую дивизию отдал бы за такую станцию, как наша. Точный прогноз погоды решает успех авиационных частей, понимаешь? Погода фронту всегда нужна! Никакой самолет не поднимешь в воздух, если впереди растет грозовой фронт. И танки не пустишь в прорыв на болотистую долину, если знаешь, что в ближайшую неделю хлынут ливневые дожди. Торпедник, и тот не выпустишь в море, если знаешь – шторм на носу… Всем нужна погода…

Он взглянул на Вовку, но тот даже не поднял голову.

– Ладно, – сплюнул Лыков. – Если не глупый, поймешь.

– Ага, – согласился Вовка.

И тихо спросил:

– Можно, мы поедем?

Лыков хмуро взмахнул остолом.

Взметывая снег, собаки одним махом вылетели на высокий снежный гребень.

– Дядя Илья! – заорал Вовка.

На вольной черной воде бухты Песцовой, будто тушью залили, лежало длинное серое тело чужой подлодки. Вокруг палубного орудия суетились люди в незнакомых комбинезонах, с рубки свисал чужой флаг.

– Дядя Илья!

Но ударили автоматные очереди.

Покатились с визгом, пятная снег, расстрелянные собаки.

Чужие люди, истошно крича, бежали от бревенчатых домиков метеостанции.

Краем глаза Вовка увидел упавшего с нарты Лыкова, но Вовку уже схватили. Мелькнуло перед глазами чужое лицо. Промасленные меховые куртки, небритые лица, чужой запах. Эр ист…

Точно! Так и Леонтий Иваныч говорил.

Мальчишка!.. Всего лишь мальчишка он!..

Глава пятая

ЕДИНСТВЕННОЕ РЕШЕНИЕ

19

Вовка будто ослеп.

Единственное окошечко склада, прорубленное под самым потолком, было заколочено. Переполз через какой-то мешок, ткнулся растопыренными пальцами в бороду Лыкова, обрадовался, услышав:

– Не лапай! Сам поднимусь!

По шороху определил – поднялся.

Сел, кажется, Лыков, скрипнул зубами. Медленно, постанывая, вытянул перед собой (достал до Вовки) неестественно вытянутую задетую пулей ногу.

Не выдержал, застонал.

– Кто тут еще?

– А ты как думаешь, Илья? – сухо ответил низкий простуженный голос.

– Римас? Проспал? Не уберег станцию!

– Подлодка подошла… Высадили десант… Мы с тобой две недели пытались пробиться в эфир, а они, наверное, слышали… Знали, где высаживаться… Мыс прикрыл… А я за пищиком сидел, в наушниках… Рацию разнесли в мелкие обломки, только эбонит полетел… А мне по пальцам… Прикладом…

Темнота чуть рассеялась.

Можно было угадывать тени.

Кто-то (видимо, радист), белея повязками (обе руки обмотаны), сидел, откинувшись к стене, на куче каменного угля, а Лыков устроился на полупустых мешках у дверей, совсем недалеко от Вовки.

Ну да, двое.

Вовка помнил.

С третьим на станции что-то случилось.

Лыков специально просил Главное Управление Главсевморпути оставить его на острове. Чтобы смыть вину. Или помочь смене. Вроде погиб кто-то на острове. Может, по его вине? Об этом мама не рассказывала… А теперь Лыкова ранили… И смены нет… И нет мамы…

– Когда высадились?

– Через час после того. Как ты отъехал… – Невидимый Римас выругался. – Угораздило тебя вернуться!

– А я и не собирался с ночевой.

– Знаю…

– Руки как?

– За ключ точно не сяду.

– Ну, может, повезло…

– Это почему?

– Ну, будь пальцы в порядке, могли бы посадить за ключ… Заставили бы работать на них… Сам понимаешь… Явились не на прогулку…

– Я бы не сел! – выругался радист.

– А я и не говорю. Посадили бы.

– Думаешь, за погодой пришли?

– Не знаю.

– А на Угольном? Что там?

– Ничего не видно… Изморось в воздухе… Правда, мальца привел…

– С Угольного?

Радист явно вложил в вопрос что-то особенное.

И Лыков ответил с тайным значением:

– С Угольного…

– Как выглядит?

– Да обычно…

– Что говорить?

– Говорит, что с «Мирного» он…

– А следы?

– Ну, есть следы… Следы сурика на льдинах, будто днище судна притерлось… И еще… Мы на Угольном боцмана схоронили…

– Откуда знаешь, что боцман?

– Ну. в кирзе… В бушлате… И малец говорит…

– Значит, не придет «Мирный»?

– Придет, – не выдержал Вовка. – Он во льдах от подлодки прячется!

– Ишь, горластый, – неизвестно чему удивился радист. – Ты, паря, тише! Тут за дверью не повара! Тут за дверью фашисты с автоматами.

– Да брось, нет там никого за дверью, – недовольно заметил Лыков. – Не дураки фрицы, чтобы торчать на морозе.

– Ну, надо же, – не удержался радист. – Вчера еще пусто… А сегодня на острове не протолкнешься…

– Всех погода интересует.

– Всех?

Они будто поняли друг друга.

– Ишь, «не протолкнешься»! – сразу обозлился Лыков. – Война к концу, вот мы и раззявили рты! Совсем бдительность потеряли… Моя вина… Нас тут по всякому пугали, вот мы и потеряли бдительность… А фрицы, – кивнул Лыков в сторону невидимой двери. – Им что? Они не торопятся. Раз сразу не сожгли станцию, значит, собираются принять на баланс. Оставят на острове своих метеорологов. Нам будут дезу гнать, а своим – точные сводки. Ради погоды фрицы гоняют сейчас в Арктику специальные транспортные самолеты с приборами… Не жалеют горючки… А тут полностью укомплектованная станция… За такой подарок они нам руки целовать должны…