Волки и вепри (СИ) - Альварсон Хаген - Страница 2

— Ну так поведай нам сегодня о слабом детёныше и о барсах моря, — сказал Сторвальд.

— О барсах, о воронах да о вепрях китовой тропы, — эхом отозвался Гест.

Пряжа норн

Прядь 5: За час до рассвета

С причала шёл человек, ведя под уздцы навьюченную лошадку. Лошадка была хороша: невысокая, с пушистой, расчёсанной гривой, белая как молоко и упитанная. Всякий сказал бы, что ей повезло с хозяином. Пожитки чужака тоже наверняка были хороши: седельные сумки распирало, словно сытое брюхо. На передней луке сидел ворон. Самого же пришельца не назвали бы хорошим человеком. Во всяком случае, не в славном городе Гримсале, столице Коллинга.

Здесь не жаловали викингов.

Что чужак был разбойником с побережья — нетрудно было догадаться. Чёрные штаны тюленьей кожи и такая же куртка, расшитая серебряной плетёнкой. Схожий узор, только золотой, вился по канту чёрной рубахи, сплетаясь на груди в причудливый рисунок. За хитроумным плетением угадывалась яростная схватка хищных зверей, изгибы змеиных тел средь волн морских. Не каждый решится носить подобный узор! Остроносые туфли украшали серебряные пряжки. На богато отделанном узком поясе пряжка была золотая, круглая. На пальцах сверкали перстни — золотой, с чернёной руной «Хагаль», и железный — с выпуклым черепом посреди крюкового креста[4]. Тот же белый крест украшал обитый алой кожей малый щит, притороченный к седлу поверх сумок. Оружия при путнике не заметили, кроме ножа-скрамасакса. Руки из-под закатанных рукавов были бронзовые от загара и жилистые, как канаты из китовой кожи.

На вид чужеземец был не старше двадцати зим, хотя усы и ржавая щетина и добавляли годок-другой. Тёмно-медные пряди падали на длинное узкое лицо, не скрывая, впрочем, старый шрам через бровь. Обветренный нос торчал, как одинокий камень посреди равнины. Солнце играло в серо-зелёных глазах, словно на глади моря. Путник щурился по сторонам и улыбался. Казалось, он весел и доволен жизнью.

— Хорошая у тебя лошадка, — заметил Свейп Мешок, перегораживая дорогу.

Рядом стояли, поигрывая дубинками, ещё четверо. На поясах тускло поблескивали ножи, на бородатых лицах — ухмылки. Впятером можно было не опасаться большой крови, да и городской стражи поблизости не было. Стражи теперь сильно поубавилось в славном Гримсале.

— Нравится? — неожиданно хриплым голосом спросил чужак, всё так же радостно улыбаясь.

— А то! — хмыкнул Свейп. — Да и торбы твои мне приглянулись…

— Ну, коли нравится, так и бери.

С этими словами странный странник протянул Мешку поводья. Тот коротко кивнул, оценив благоразумие гостя столицы — викинг, не викинг, а один не стоит пятерых! — и протянул уже руку, но пальцы не сомкнулись на вожделенной добыче. Добыча вдруг заржала, встала на дыбы и, даром что была под грузом, ударила копытами, разбила Свейпу голову. С седла сорвался ворон, вцепился в лицо одному из подельников Мешка, а пришелец выдернул из-под сумки боевой топор и двинул обухом в челюсть второму. Остальные двое переглянулись и занесли дубьё, но чужак уже успел расчехлить оружие. Грипир Заноза встретился с ним взглядом — и вздрогнул. Чужак улыбался. Чужак хотел убивать. Грипир отскочил, заходя справа, чтобы солнце било в глаза противнику, а Даг, младший брат Свейпа, замахнулся на лошадь — отогнать от Мешка, который валялся на земле и стонал. Чужак перестал улыбаться — и всадил топор в голову юноши. Арнульф сэконунг учил не убивать без надобности, но викинг слишком хорошо помнил, как наставник сам щедро лил кровь и наслаждался этим. Грипир выронил дубину, поднял Ракни, ослеплённого болью в сломанной челюсти. Хавард же, отгоняя настырного ворона и утирая кровь с разодранного лица, помог Свейпу подняться на ноги. После чего добрые горожане спешно, как могли, покинули поле боя, громко призывая стражу:

— Хэй, сюда! Сюда! Убийство! Среди бела дня! Люди, люди, на помощь, наших бьют…

Дело было на главной улице города, у въезда на рынок. Людей там было порядком, но, разумеется, на помощь никто не спешил. Свейпа и его шайку знали, побаивались, но мало любили. Да и не нашлось охочих лезть под кровавый топор — или под копыта белой лошади. Впрочем, с рынка уже бежали стражники, грохоча сапогами. Пришелец вытер кровь с топора, проверил пожитки, похлопал коняшку по шее. Улыбнулся:

— Да, Сметанка, вляпались мы с тобой в йотунову кучку. Как бы не увязнуть…

Обнаружив себя в окружении копейный наконечников, чужак улыбнулся ещё шире:

— Привет вам, доблестные вардинги! Вас-то мне и надо. Проводите меня к вашему старшему…

— Это к какому же старшему? — осведомился десятник, жестом приказав опустить копья. — К начальнику городской стражи? Так нет его в городе, он уехал на рыбалку…

— К самому старшему, — едва ли не пропел чужак, вызвав одобрительные смешки в толпе: мало кто отваживался так издеваться над вардингами. — К местному градоправителю.

И, глядя на вытянувшиеся в недоумении лица, добавил доверительным полушёпотом:

— Верно ли слыхал я, будто бы у вас неспокойно на курганах?

Пришелец не нуждался в ответе: стражи побледнели и как один схватились за обереги. И позабавило викинга, что молоты Тэора соседствовали с крестами ионитов.

Спустя полчаса человек уже сидел в личном приёмном зале городского главы, Сельмунда Сигмундсона, который был также правителем всего Коллинга — до совершеннолетия законного наследника престола, Кольгрима Тиварсона. Всесильный, как поговаривали, регинфостри[5] — опекун сына конунга — и градоначальник столицы, муж лет сорока, напоминал гостю двух людей из его прошлого. Властный и властолюбивый, как Сигурд ярл, что правил на Талсее, — и достаточно разумный и ответственный, чтобы использовать эту власть во благо подданных, как Буссе Козёл, хозяин сожжённого Сельхофа. Правый глаз у правителя заметно косил, отчего лицо приобретало плутоватое выражение. Тёмную окладистую бороду прорезали пенные гребни седины. Тяжёлые густые волосы — расчёсаны и заложены за плечи. На побережье мог бы сойти если не за конунга, то за уж всяко — за вождя викингов. Одевался Сельмунд скромно, но добротно: самой дорогой вещью на нём был перстень с королевской печатью, который он носил на шее, на золотой цепи городского советника.

«Сойдёмся», — подумал гость.

— Ну, говори, — регинфостри двинул рукой широким приглашающим жестом.

— Клянусь богами, добрый герре Сельмунд, — начал путник, поглаживая ворона, что уселся у него на колене, — я не хотел гибели того юноши, и мне очень жаль…

— А мне вот не жаль, — глубоким голосом перебил Сельмунд. — Они жалкие голодранцы, от них нет проку, кроме убытка, и чем их меньше, тем лучше. Прекрати, во имя Фрейра, лить всё это дерьмо. Говори по делу. Кто ты таков, откуда родом и чего ищешь в Гримсале? По порядку.

— По порядку, — кивнул моряк. — Друзья зовут меня Хагеном сыном Альвара. Родом я из Равенсфьорда, но это не имеет значения. Потому что я уже давно скитаюсь без приюта, и по большей части — на китовой дороге. Наш хёвдинг именуется Хродгаром, сыном Хрейдмара, с острова Тангбранд, а до того я служил Арнульфу Иварсону, прозванному Седым Орлом. Если это имя тебе, конечно, знакомо.

— Конечно, знакомо, — в свою очередь кивнул Сельмунд, не изменившись в лице. — Кто же не слыхал о морском короле, что разграбил Эрвингард на Эрсее. Ты тоже там был, юноша?