Вавилонская блудница - де Куатьэ Анхель - Страница 19

– Да, да, – Гаптен обхватил руками голову. – Ты прав. Вы абсолютно правы. Это провокация. Господи! Но что же нам делать, Господи! Смотреть и ждать?! Смотреть и ждать?!

– Я думаю, – сказал Андрей, – проблема в том, что мы ищем внутреннюю логику этой Печати. Мы пытаемся понять ее рассудком. А она безрассудна. В ней нет никакой внутренней логики. Она захватила нас всех. Действительно, вы подумайте! Во-первых, что случилось с Данилой. Во-вторых, что предлагаем и обсуждаем мы с вами. В-третьих, что происходит там, в самом Нью-Йорке. Это какой-то ад! Здесь нет логики. Нет здравого смысла. Только, вот, одна проблема.

– Какая, Андрей? Ты понимаешь, какая?! – мы с Гаптеном буквально взмолились, надеясь услышать подсказку, которыми обычно так богаты рассказы Андрея.

– У нее должен быть мотив. Понимаете? Из-за чего-то же это все началось…

– Я должен попытаться войти в ее сновидение… – сказал я.

– Но это может быть опасно! – возразил Гаптен, он очень испугался. – Ниной овладевает Тьма! С каждой минутой! Анхель, ты собираешься войти в астральное поле сгущения Тьмы! Это может быть очень опасно!

– Гаптен, там Данила… И если я этого не сделаю… Я все понимаю. Ты прав. Но я должен.

– Спокойно ночи! Пусть тебе приснятся хорошие сны… – сказал Мартин и повернулся на другой бок, к стене.

– Спокойной ночи… – ответила Нина, глядя в потолок. – Только вот сны мне никогда не снятся. Никогда.

– Человеку всегда снятся сны, – Мартин звучно зевнул. – Просто некоторые люди их не помнят. Просто им снятся плохие сны, и они вытесняет их в бессознательное. Известный механизм. Спи. Хороших тебе снов.

Нина странно посмотрела на Мартина, на его голую, грузную спину. И снова подняла глаза к потолку. Он сказал ей, что у нее плохие сны? Это прозвучало так, будто бы она сама – плохая… Да как он посмел?! Кто – он? А кто – ОНА! Нет, Нина не любит его! Нет. Ей почудилось. Он отвратительный.

Нина закрыла глаза.

Она стоит по щиколотку в воде. Темно. Холодно. Ветра нет. Даже легкого дуновения. Никаких признаков жизни. Нина обернулась: сзади нее отвесный песчаный обрыв. Посмотрела перед собой – бескрайнее, необъятное море. Нина делает шаг вперед и оказывается уже не по щиколотку, а по колено в воде.

Нина идет дальше и постепенно начинает понимать, что это не вода. Это какая-то жижа. Что-то плотное, густое, маслянистое, абсолютно черное. Словно нефть. У Нины начинается паника. Она делает последний шаг и перестает ощущать под ногами почву. Пытается плыть, взмахивает руками, но тщетно. Топкая жижа тянет ее вниз.

Мгновение – и Нина идет ко дну. Бесконечное падение в пустоту. Она задыхается, заглатывает жижу. Гадкое чувство. У Нины начинается рвота. Ее выворачивает наизнанку. Она продолжает падать. Жгучее, мучительное чувство безысходности. Она скована по рукам и ногам, она тонет!

– Нина! – страшный, идущий из глубины Голос. – Нина!

– Да! Да! – пытается кричать Нина.

– Нина, ты в утробе мира! Не сопротивляйся! – требует Голос. – Ты маленькая девочка! Ты совсем маленькая! Ты помнишь, Нина?!

– Да, я помню! Я помню! – отвечает Нина, чувствуя, что с каждой секундой дышать становится все труднее и труднее.

Масса черной жижи растет над ней с каждой секундой и давит на грудь. Не продохнуть.

– Ты понимаешь, что тебя не любят, Нина? Ты для них «сложный ребенок». Они не хотели тебя, а теперь отвергают. Им плохо и тяжело жить. Они не хотели тебя. Ты «сложный ребенок». Они отвергают тебя, Нина! Они считают тебя «взбалмошной» и «капризной». Они думают только о себе. Ты помнишь?!

– Да, да! – Нина начинает плакать.

Она не хочет вспоминать родителей, детство. Теперь ее душат еще и слезы. Давление изнутри, давление снаружи. Еще мгновение – и она не выдержит… Это невыносимо!

– Тебя никто не любит, Нина! Ты никому не нужна!

Мощный, тяжелый, глубинный Голос сотрясает вокруг Нины массу черной жижи. Она слышит этот Голос своей кожей, телом. Он со всех сторон.

– Да, да! – Нина плачет, давится жижей, ей хочется умереть.

– Нина, но почему ты сама не любишь себя?! – голос вокруг становится зычным. – Тебя никто не любит, Нина! Но ты нуждаешься в любви! Так люби себя! Люби!

– Да, я буду… Я буду… – Нина продолжает давиться отвратительной черной массой.

– Нина, ты достойна любви! Это говорю тебе Я! – резонирует Голос.

– Да…

– Нина, те, кто не любит тебя, недостойны жизни!

В черной массе проявилось три мужских черепа.

– Да!

– Нина, ты все сделала правильно! Теперь они сами себя погубят! Они убьют друг друга! Это твоя месть, Нина!

– Да!

– Нина, люби себя! Не дай им сделать себя несчастной!

– Да! Да! Да!

– Помни: твои несчастья в твоем детстве! Помни! Ты любишь себя! Помни! Никто не причинит тебе вреда! Помни! Только твоя страна, твое детство! Помни! Не подпускай к себе! Ты под моей защитой! Я спас тебя! Помни!

– Да, Катар! Да!

Нина вскакивает на постели и тут же, как подкошенная, падает на пол. Ее выворачивает наизнанку. Лишь с третьим залпом зеленой, скверно пахнущей рвоты ей становится чуть-чуть легче.

– Да, да, да… – шепчут ее губы.

У меня тоже была рвота. Я задыхался. Мне казалось, что я никогда не избавлюсь от этого ужасного чувства липкой, маслянистой жижи с привкусом смерти на моих губах. Андрей и Гаптен были рядом. Они помогали мне как могли. С трудом я приходил в себя. Но чувства, что этот кошмар закончился, у меня не было.

– Анхель, у нас для тебя две новости, – сказал Гаптен, когда я начал понимать, что вокруг меня происходит. – Хорошая и плохая.

– Давайте с хорошей, – попросил я.

Горло саднило, словно кто-то взял слесарный ерш с металлической щетиной и отполировал его изнутри.

– Данила благополучно добрался до Нью-Йорка…

– Слава богу… – выдохнул я, ощутив небывалое облегчение. – А плохая?

– Катар тоже в Нью-Йорке…

И снова этот мертвящий холод. И снова ощущение этой жижи. И снова невыносимая боль в груди…

– Свами переслал нам письмо, – тихо сказал Андрей. – От Данилы. Он написал его в самолете. На, прочти.

Он протянул мне факс. Я схватил этот лист и прижал к себе. Сил не было. Но это письмо возвращало меня к жизни.

«Вероятно, вы придете или уже пришли к выводу, что она эгоистка, – писал нам Данила в своем письме. – Правильно. Она думает только о себе. Вокруг нее нет живых людей, только куклы. Она не понимает, что им тоже больно. Она не знает, что счастье – это не когда тебе не больно, а когда ты кого-то защищаешь от боли. Да, она эгоистка. Это так. Это Вторая Печать. Это второй великий грех человека, после желания властвовать и подавлять.

Но посмотрите шире – я ведь тоже эгоист. Ведь я хочу ее переделать. Я хочу переделать ее по своему образу и подобию. Чтобы она думала так, как я думаю, чувствовала то, что я чувствую, понимала жизнь так, как я ее понимаю. Да, я влюблен в нее. Но я люблю ее не такой, какая она. Я влюблен в ту, которой она могла бы быть. Я влюблен в ту, которая за ней. В ту, которой нет. Как писал Андрей в своей книге: «Нет ничего по ту сторону, по ту сторону только та сторона».

И я не знаю, что мне делать. Я не знаю, как мне поступить. Отказаться от своей любви, потому что это грозит обернуться страшными несчастьями? Наверное, это правильно. Я попытался объяснить себе это. Я сказал себе, что я дурак и что любовь моя – бред и вымысел. Я объяснил себе все. Но я все равно еду. Я не знаю, зачем. Это шаг отчаяния. Шаг бессмысленный и безрассудный. Шаг, ведущий к еще большей боли и к еще более страшным последствиям.

Я словно наказываю себя. Наказываю – за свой эгоизм. Я хочу, чтобы она была другой – в этом мой эгоизм. Но она не будет другой – и в этом мое наказание. Я еду на свои похороны, друзья. Не серчайте. Но мне просто надо ее увидеть. Мне это нужно. Вдруг я смогу ей все объяснить? Вдруг, увидев мои глаза, она изменится? Вдруг она увидит и поймет мою любовь? А после этого захочет жить. Жить, а не бегать от жизни, как она это делает? Вдруг?..