На изнанке чудес (СИ) - Флоренская Юлия - Страница 70

Майя тщилась вывернуться, царапалась, плакала. Как будто плачем можно кого-то пронять! Кекс тоненько поскуливал за деревом. Чем он — от горшка два вершка — способен помочь? Когда его отправляли на секретное шпионское задание, никто не предупреждал, что будет страшно.

Теору била дрожь. В мыслях творилась неразбериха. Пока главный пересчитывал монеты, руки ей завели за спину и сковали наручниками. От охотника, который ее обыскивал, несло перегаром и прогорклым машинным маслом, в лицо ему смотреть не хотелось. Вторая тень по непонятной причине бездействовала, расстелившись по снегу, точно грифельный рисунок. То ли копила силы, то ли ждала, что ее вежливо попросят. Осознание беззащитности просочилось в ум скользкой ядовитой змеёй. Но не столько отравлял яд, сколько гнело разочарование: людям в средних мирах нельзя верить, их опасно прощать.

— В корзине глянь, — басовито прогудел напарник. И, мазнув по Теоре безразличным взглядом, пнул плетенку носком сапога. Из плетенки вывалился кинжал и свернутая в трубку записка.

37. Скованная

— Ну-ка, что тут у нас? Заказ от ведьмы? — иронично уточнил он. — «Кровь арнии собери в склянку. Для зелья вырежи желчный пузырь. Еще две птицы нужны живьём. В полночь, при полной луне проведем обряд».

Охотник скомкал записку, отшвырнул, словно она кишела паразитами, и злобно сплюнул.

— Слыхали, а?! Ведьмовские оргии в глуши!

Мороз сговорился с наручниками и жёг кожу запястий ледяным огнем. На глазах Теоры закипали слёзы. Оправдываться? Зачем? И так ясно, что всё подстроено. Она припомнила бой с Незримым на мечах и, метнувшись в просвет между охотниками, использовала метод ускользания, как учил заступник. Метод не сработал. Мощный удар кулака под дых согнул ее пополам.

— На такую даже патроны изводить жалко, — раздался рядом насмешливый бас.

Теора выдохнула всего одно слово:

— Эремиор…

Дальше было как в страшном и одновременно чарующем сне. Бандиты разом отпрыгнули от пленницы, словно та готовилась взорвать бомбу. Тень Незримого отделилась от снега и приобрела трёхмерные очертания, по-прежнему верная одному-единственному ониксово-черному цвету. Если в отблесках праздничных фонариков его еще можно было спутать с любителем диковинных маскарадных костюмов, то оставаться в счастливом неведении при свете дня мог бы разве совсем слепой. Бесстрашных бородачей прошиб пот. Но это не помешало главарю взвести курок, нацелив дуло на Теору.

— Не дёргайтесь, иначе ваша песенка спета!

Эремиор предостережению не внял: подхватил подопечную на руки, стремительно развернулся, хлестнув главаря по ногам черной полой. Из-под одежд с леденящим кровь шелестом выпростались бугристые чернильные плети и выстрелили по направлению к охотникам, точно стрекательные нити гидры. Обвились вокруг ружей, сминая их, точно податливый воск. «Воск» накала не выдержал — начал плавиться, закапал на землю горячей жижей, образуя проталины. А в следующий момент Незримый вместе с Теорой рванул ввысь чёрной молнией, унося за собой остатки плетей, расплавленного металла и обрывки текучих смоляных одежд.

На протяжении всего инфернального действа Яровед стоял точно громом оглушённый (хватку он, правда, нисколько не ослабил). Майя не смела шелохнуться — ее сердце попыталось ухнуть в пятки, но застряло и теперь трепыхалось где-то на уровне почек. Она и раньше знала, что спутник Теоры не из простых. Но чтобы вот так материализоваться посреди бела дня, да еще и злодеев обезвредить! Какая же таилась в нём сила?

Охотники растерянно переводили взгляд со своих ладоней на лужи посреди снега. Теперь в городе наверняка поползут толки о чёрном призраке-спасителе или о призраке, который, не сходя с места, превращает оружие в разжиженную массу. Если, конечно, эти верзилы признаются в своем позоре. Да только кишка у них тонка. Нипочем не проговорятся.

— И как теперь быть? — с раздражением обратился к Яроведу главный. — Улики без девицы с тенью…

— Веса не имеют, — закончил за него старик. — Да и нет больше улик. Вон что с ними тень сотворила!

Там, где лежал кинжал, земля была выжжена ровным кругом, а вместо записки обнаружились порхающие в воздухе серые ошмётки. Пахло палёной бумагой, раскаленным металлом, горелой резиной и еще чем-то столь же неприятным. Вероятнее всего, поражением.

— Идите уже, идите! — замахал свободной рукой Яровед. — Притворимся, будто ничего не случилось. — А ты марш за мной! — сквозь зубы выплюнул он и поволок Майю прочь.

Но не тут-то было. Кекс наконец набрался храбрости, подбежал к деду сзади и, совершив отчаянный прыжок, героически вонзил зубы ему в икру. Это вам не солёная куриная шкурка и даже не косточка. Та еще гадость. Но эффект был достигнут. Яровед огласил лесной дворец столь диким воплем, что вороны всполошились и слетелись посмотреть, кто это там орёт. А царственная ёлка не утерпела и сбросила деду на ушанку пуд снега.

— Бежим! — тявкнул девочке пёс. Оттолкнувшись от земли задними лапами, он унесся навстречу приключениям мохнатой белой торпедой. Майя поспешила за ним — куда менее ловко и далеко не столь же проворно. На опушке она притормозила, чтобы перевести дух. В куртке стало жарко, волосы под шапкой намокли и слиплись. Где-то в глубине леса Яровед исходил отборной руганью и прыгал на одной ноге, грозясь не то проломить Кексу голову, не то содрать с него шкуру. А внучке — всыпать плетей. Разумеется, чего еще от старика ждать? Он по пьяни гонял бездомных котов в подворотнях, не однажды подсыпал голубям отравленное зерно в кормушку и мог поднять руку на нищего. А если когда изображал добряка, то лишь затем, чтобы втереться в доверие. В глазах защипало. Майя поморгала, отгоняя наплывающую пелену слёз, и сбежала вниз по холму. Дальше, за прохудившимся частоколом, начиналось поселение отверженных.

Ветер бил в лицо ледяными струями, обволакивая коконом и не давая вдохнуть полной грудью. Боль от удара почти прошла. Солнце в вышине непривычно слепило глаза. Взлёт и стремительное снижение. Из пространства света — в пространство полутьмы. Мрачные стволы копьями впивались в землю, унося к небу заснеженные кроны. Разорвав цепь от наручников, Незримый бережно прислонил Теору к стволу векового дуба. Звякнули на запястьях железные кольца. Дома их нужно будет снять.

— Ты не пострадала?

— С тобой разве получится? — горько усмехнулась Теора и взглянула ему в лицо. Матово-черное, идеальное, без выражения, без жизни в скульптурно вылепленных глазах. — Ты их изрядно напугал. А Майя? Неужели старик ее утащил?!

— Я не вправе помогать кому-то кроме тебя. Только если ты прикажешь. Но в таком случае…

— Не напоминай. — Теора выдохнула облачко морозного пара и зябко обхватила себя за плечи. Мысль о том, что Эремиор по одному ее слову может сделаться хранителем другого человека, бередила душу и повергала в пучину отчаянья.

Тишина накрыла их плотным войлочным куполом. Слишком ненатуральная, искусственная, как театральные кулисы. За кулисами прятался не актер, не кукловод, не зверь, выпущенный из клетки. Существо, обросшее панцирем уродливых мыслей-присосок, который и корутом не проткнуть. Мерда.

Теору прошило сотней холодных игл. Стало быть, пришло время? Она понадеялась на защиту Незримого, но тот отступил, проваливаясь в сумрак леса.

«Сама. Ты должна сама ее уничтожить», — с сожалением прошептал Эремиор. Теора почувствовала себя преданной. Уткнуться бы в мягкую подушку, забыться сном под переливы среброструнной арфы, которую Пелагея держит на чердаке. Навсегда похоронить чувство, разрывающее изнутри подобно шипам терновника.

Провалы глазниц, залитые мертвенно-лиловым светом, пригвоздили Теору к земле. Мерда хищно зашипела из-под капюшона, раскинула руки вширь и, пеленая в страх, стала надвигаться — медленно, неумолимо, как паук, чья добыча надёжно угодила в сети.

«Мне нужен чистый ум, — требовал раздробленный на осколки, скрежещущий голос. — Твой ум. Отдай! Отдай!»