На изнанке чудес (СИ) - Флоренская Юлия - Страница 60

Сожаления отозвались в глубине существа невыносимой болью. Вскрылись гнойным нарывом стыд и отчаяние, смешанное с вязкой ревностью. Боль подтолкнула Мерду, повлекла в заросли, навела на след. Прежние ошибки не повторятся. Киприан должен принадлежать только ей.

— Бросили меня в такой ответственный момент! — пожаловалась Пелагея Майе и полезла по призрачной лестнице на чердак за фонариками. Тучи над крышей расступились, хотя в округе лило как из ведра. Сквозь просвет на землю тихо глядела ночь, засыпанная звездами, точно черничное варенье — сахаром.

Чтобы добыть фонарики, пришлось буквально перевернуть чердак вверх дном. Майя слышала, как с визгом ездят по полу тяжелые лари, как ломаются ветки смородины и малины, которые без надобности пролёживали в сушильне. Затем раздался приглушенный вскрик, звук падающего тела и неожиданно радостный возглас:

— Ах вы, сыроежки трухлявые!

Пелагея неспроста употребила это выражение. Под слоями одеял и подушек обнаружились настоящие грибные джунгли, где господствовали главным образом сыроежки. Правда, вовсе не трухлявые. Они вымахали высотою с вершок, проросли грибницами сквозь щели в половицах и чувствовали себя как дома. Пелагея набрала их полное лукошко, поздоровалась с арфой, пару раз оступилась и, наконец, явила миру гроздья из дутого цветного стекла.

— А вот и фонарики! Пыльные немного, но не беда, — сказала она, спускаясь по ступенькам. — Сейчас протрем, вставим новые фитили, заправим маслом — и будет загляденье!

Обормот потянулся на своем «незыблемом постаменте», с упоением раздирая диванную обивку. Он уже предвкушал, как превратит фонарики в мелкие цветные осколки.

— Даже не надейся, котяра! — пригрозила ему Пелагея. — А будешь безобразничать, отправлю жить в почтовый ящик.

Когда пожаловали первые гости, гирлянды фонариков качались между столбами на расчищенной от подсолнухов поляне. Ветер играл со скатертью на длинном дубовом столе и пытался поднять в воздух печенье с корицей, но оно оказалось ему не по зубам. Вслед за тремя подносами печенья Теора вынесла два тыквенных пирога и оладьи из кабачков. Накрыла каждое блюдо железным колпаком, чтоб не поклевали вороны, и поспешно схоронилась на кухне, подальше от чужих глаз.

— Проходите, проходите! — донесся до нее радостный голос Пелагеи. — Вы мерки снимать?

Сверчок оголтело надрывался за печкой, устроив запоздалые проводы лета. Спустя пару куплетов он затих, чтобы придумать продолжение. Вновь послышались шаги.

— Вы устраивайтесь, угощайтесь! Скоро остальные соберутся, — сказала Пелагея гостям вдогонку и заперла дверь. А затем, пятясь, приволокла на кухню огромный полотняный мешок.

— Так и знала, что ты здесь, — сказала она, промакивая рукавом лоб. — Вот, погляди-ка. Маски и костюмы на любой вкус. Выбирай любой, переодевайся и марш к столу! Нужно граммофон завести. А то сидишь, как мышка в норке. Не дело.

— Но ведь они увидят мою тень… — Теора с содроганием вспомнила, как в первый день встретила ее уличная голытьба.

— Не бойся. Сколько бы теней у тебя ни было, главное — внутренний настрой. Люди сразу чувствуют, где у кого уязвимость. Добрые стараются не замечать. Злые бьют по больному. Но если будешь всю жизнь прятаться по углам, твоё солнце никогда не засияет.

— Незримый говорил, природа как зеркало. А мы ее часть, — пробормотала Теора, осторожно дотрагиваясь до мешка. — Если людям улыбнуться, думаешь, они улыбнутся в ответ?

— А ты сходи да проверь, — предложила Пелагея. И, надев маску владычицы морской, убежала примерять платье с темно-синими кружевами.

За пределами поляны, вдали от света фонариков, метались густые сумерки вперемешку с дождем. Когда Теора — в костюме феи-крёстной — вынесла на улицу граммофон, гостей было уже гораздо больше — по пальцам не сосчитать. И все без исключения в масках: ушастых, черных бархатных, белых с прорезями для глаз, пёстрых «коломбинах» с перьями. Был даже «лекарь чумы» в широкополой шляпе, длинном вощёном плаще и с вороньим клювом вместо лица. Гости поглощали пироги с оладьями, оживленно обсуждая сплетни о каком-то гигантском дереве, которое якобы раздавало на площади сироп. Прибывший на торжество профессор погоды (именно он вырядился в «чумного доктора») сплетни решительно отверг и настаивал на том, что есть вещи поважнее.

— Например, аномальная зона, где мы с вами находимся, — говорил он каркающим голосом. — Вот почему, объясните на милость, повсюду льёт, а здесь ни тучки, ни облачка? Не иначе, руку приложил гениальный экспериментатор!

Его мало кто слушал. Еще меньшее число гостей смогло бы произнести слово «экспериментатор» без запинки. Они прихватили на праздник коктейлей, половина из которых представляла собой в чистом виде ядерную смесь, пили, хохотали, резались в карты. На скромное появление «феи-крёстной» с граммофоном отреагировали бурным весельем. Перед нею мгновенно освободилась часть стола.

— Ставьте его сюда, душечка! — сказал господин в ушастой маске, после чего помог подобрать пластинку. Заиграл осипший блюз, гости повскакивали со стульев, и никто даже не заметил, как скрипнула калитка. В толпу танцующих влились Пересвет с Риной. Неведомо, где эти двое пропадали. Но, судя по их вычурным костюмам, где-то уже завели дело о расхищении культурного наследия. За ними сквозь оставшийся зазор протиснулись Кекс и Пирог.

— А фаршированная утка была что надо, — облизываясь, сказал Кекс и почесал лапой за ухом.

— Жаль, удирать пришлось, — прохрипел Пирог. — На полный-то желудок!

Они обогнули стол с яствами, не проявив к ним ни малейшего интереса. Кое-как вскарабкались на крыльцо и поскреблись в дверь. Открыла им морская владычица.

— Пароль! — потребовала она, давясь со смеху.

— Вот еще! — проворчал Кекс. — Да мы сами себе пароль!

Оставляя мокрые следы, псы лениво проползли у нее под юбкой и, добравшись до камина, с блаженным сопением распластались на коврике.

Следующим из пелены дождя вышел Киприан. Убедившись, что дальше сухо, он поставил Юлиану на ноги — и тут же узнал о себе много нелестного. Во-первых, имя ему — надутый индюк, и этот индюк дальше своего носа ни зги не видит. Во-вторых, мог бы зонт раздобыть, вместо того чтобы своей драгоценной ношей прикрываться. В-третьих… На третьем пункте повисла неопределенная пауза. Пока Киприан оправдывался и доказывал, что вымок ничуть не меньше, Юлиана успела выпучиться на столпотворение за оградой, протереть глаза и выпучиться снова.

— Помнится, Пелагея приглашала всего несколько человек. Откуда такая орава?!

— Щедрая душа! — с уважением отозвался Киприан.

— Не щедрая, а бестолковая. Чем она всю эту армию кормить будет?! — сказала Юлиана и стянула с ноги бесполезный сапог.

Маневрируя между танцующими в одних носках, она едва не напоролась на «чумного доктора», и тот отвесил ей галантный поклон.

— Очумеешь тут с вами, — в ужасе пробормотала она и ринулась в сени за сменной обувью. А затем к столу — проводить инспекцию съестного. Под первым колпаком обнаружилась хилая четвертинка тыквенного пирога.

— Ха! Я была права! — с победным видом возвестила Юлиана. — Гости уйдут голодными.

Киприан заглянул ей через плечо.

— Ой ли?

В этот миг у нее на глазах свершилось чудо: пустота на блюде заросла свежей выпечкой, точно как озеро зарастает льдом в звонкие морозы. Корочка хрустит, аромат — закачаешься. Словом, шедевр кулинарного искусства. Но Юлиану было сложно чем-либо удивить.

— Говори, только честно, — сощурилась она. — Твоя магия?!

— Я так не умею, — покачал головой человек-клён.

— А-апчхи! — возразила та. — Чхи!

В ответ на столь дерзкое заявление Киприан был вынужден принять решительные меры. Он взял Юлиану за плечи, силой отвел от стола (правда, она всё равно умудрилась запихнуть в рот несколько кабачковых оладьев) и лично переправил в гостиную, где заставил переодеваться. Жуткое фиолетовое пальто отправилось сушиться на вешалку, платьем цвета фуксии занялась «морская владычица» (она же Пелагея). Взамен Юлиане предложили костюм девы-воительницы — и не прогадали. Шлем, сверкающая кольчуга и меч, даром что бутафорский, были созданы будто специально для нее. Юлиана вмахнула мечом раз-другой, отработала сокрушительный удар и, сведя брови, двинулась на своих верных псов. Точнее сказать, неверных.