На изнанке чудес (СИ) - Флоренская Юлия - Страница 16

Жизнь Теоры — огранённый алмаз. Ей не нужно бороться за выживание, потому что Энемман — край вечного достатка. Она ничего не знает о тьме, потому что защищена. Шеоред часто повторяет: за клумбой нужен глаз да глаз, иначе вырастут сорняки — забот не оберешься. Если сорная трава вырастет в душе, любая трудность в чужом мире покажется непреодолимым препятствием. А измученным жителям чужого мира перво-наперво нужен свежий взгляд со стороны.

«Береги свой ум, — наставляет Шеоред. — Прочерти межу, установи пограничные пункты и ни под каким предлогом не пропускай внутрь злые мысли».

Теора готова следовать любым советам. Лишь бы приблизиться к недостижимому совершенству, лишь бы хоть немного стать похожей на того, с кем вскоре предстоит объединиться.

Глубокой ночью, прислонившись к гладкой стене чаши, на улице караулил Незримый. От его длинного одеяния во все стороны исходило свечение. Прямые волосы, затянутые в тугой хвост, ниспадали на плечи, а в ножнах надёжно сидел отточенный меч Корут. По ночам в зарослях стояла мёртвая тишина. Но следовало быть начеку. В тишине чёрные мысли копили силу.

Незримому ничего не стоило пройти чашу насквозь. Он существовал вне пространства и времени, однако при желании мог легко брать в руки предметы и даже становиться подобием человека. Теора была далеко не первой его подопечной. Он посетил многие миры и много чего повидал. Однажды рожденный из воздуха и лучей Антареса, он жил на протяжении вечности, нисколько не старясь и не страшась смерти. Увядание и болезни не имели над ним власти. Возможности Незримых, их бесспорное совершенство и сила пленяли воображение смертных и приводили их в трепет. Но при всём своем великолепии Незримые умудрялись считать себя слугами людей.

От созерцания его отвлекли шаги. Сперва шаги, а затем грубый голос.

— Эй, ты, дылда блестящая! Я к тебе обращаюсь!

Незримый чуть было не выхватил из ножен меч. Последний раз он сталкивался с такой наглостью веков пять назад. Напротив стояла Антея. Небрежно заплетенные косички, черные, совершенно дикие глаза и неуёмная дрожь по всему телу. Антея была в пижаме и босиком.

— Скажи этому приставале, чтобы проваливал! Я из-за него спать не могу, и аппетит пропал. Да что там! Все, кому не лень, наперебой твердят мне о Часе Встречи. Голова трещит, как костёр! А вы, светлые пятна, вы же вроде на одном языке общаетесь? Вот и передай ему: пусть катится!

— Успокойся, — сказал Незримый и выставил ладонь. Но потом вспомнил, что Антея его ни слышать, ни видеть толком не может. Обратил взгляд на товарища. Тот плыл над землей в светящемся облаке и был как в воду опущенный. За ним невесело волочились полы пурпурной одежды, печально свешивались на лицо огненные пряди.

— От меня еще ни разу не отказывались! — пожаловался он. — Я тщательно ее оберегал…

— Да, видно, не уберег, — гулко ответил Незримый. — Антея уже несколько раз обводила тебя вокруг пальца. Как думаешь, куда она отлучалась?

Шевелюра собеседника сделалась на несколько тонов светлее.

— Неужели в заросли?

— Я свидетель. Она слишком близко подпустила к себе тамошних обитателей. В ее уме бродят черные мысли. Чтобы их выдворить, одного желания мало. Понимаешь?

Незримый Антеи кивнул с убитым видом. Если от него и отрекутся, то из-за его же недосмотра.

Зашуршала пригибаемая ветром трава. Теора уронила букет увядающих цветов, перебросила через плечо белый водопад волос и прибавила шагу. Быстрее, еще быстрее. День прошел как в тумане, и только теперь она ясно осознала: медлить больше нельзя. Заря догорает, звезды висят так низко, что кажется, достанешь рукой. Антея не должна лезть на башню.

Мысль о том, что близкая подруга может разбиться насмерть, мутила рассудок, ускоряла биение сердца и застилала глаза пеленой.

Здание гудело и качалось. Где-то в вышине, в недосягаемом мраке, скрывались его последние этажи. Башенный страж, свирепый ветер Вирр, свистел меж толстых серебряных балок, ожесточенно дуя в лицо. Но Антее ветер был нипочем. Благодаря усердным тренировкам она почти не устала. Только в основании шеи нет-нет да и проскакивал укол иглы.

Сжав зубы, она подтянулась и сумела добраться до десятиметровой точки, выше которой начинались крюки. Под ногами колыхался океан тёмного разнотравья.

«Не смотри туда, только не смотри», — шепчет Антея и делает еще рывок. За крюк уцепиться куда легче. И нога, соскользнувшая с балки, вновь обретает опору, пока сердце делает отчаянный кувырок. Башня Карема не стоит на месте. Движется по лугу, словно ее отовсюду гонят. И утробно воет, будто изголодалась по крови смельчаков.

Вирр швыряет в лицо горсть льдистой пыли. По ночам он вырывается из нутра башни и без передышки дует до самого утра. А на заре, стоит солнцу наполовину показаться из-за горизонта, ветер делается кротким, как овечка. И крохотные бутоны сиреневых луговых лилий раскрываются при полном затишье.

9. Долгожданная встреча

Теора примчалась к башне, когда та медленно проплывала над мощеной булыжниками площадкой для зарядки. Подпрыгнув, схватилась за холодную трубу и беспомощно повисла. Права была бабушка Медена, когда говорила, что одолеть подъем способен лишь силач. Напрасно Теора это затеяла. Ох, напрасно!

— Поворачивай! — крикнула она. — Спускайся, пока не поздно!

Слова заглушил насмешливый свист ветра. Антею не остановить. Безумная попытка Теоры забраться хоть сколько-нибудь выше потерпела провал. На нежной коже ладоней уже намечались мозоли. Она болталась на перекладине, как марионетка, и ею впервые завладело чувство безысходности, смириться с которой невозможно.

Чьи-то крепкие горячие руки схватили ее за щиколотку и буквально дернули вниз. Ближние звезды обнадеживающе мерцали не для нее. Теора сорвалась и с оханьем покатилась по траве. Счастье, что не по камням. Башня Карема даже не думала сбавлять ход.

Теору вздернули за воротник, и над ухом прогремел раскатистый голос Шеореда:

— Ты что вытворяешь, непослушное дитя?! — грозно осведомился он. Непослушное дитя взмолилось:

— Отец, отпусти! Ну отпусти, пожалуйста!

— Зачем ты туда полезла?! Жить надоело?!

— Там Антея!

— Твоя непутевая подруга может делать, что пожелает. А ты марш домой! — прикрикнул на дочь Шеоред и оттолкнул от себя с такой силой, словно перед ним не дочь была, а заклятый враг.

Тут Теора обнаружила, что растянула связки, и заковыляла по направлению к родительской чаше, поминутно утирая слёзы. Она оглянулась лишь раз. Но этого раза хватило, чтобы понять: Антея всё еще не сдалась. Она непреклонно движется к цели и, может статься, достигнет ее раньше Теоры. Звезда Вааратона — славная зеленая звездочка, которую принято срывать вместе с Незримым, — достанется той, чью волю не сокрушить никаким ветрам.

Теора вспомнила о Незримом и вновь зарделась. Хорошо, что в темноте никто не увидит. Всю жизнь она только и мечтала, что о священном Часе, когда ей наконец-то представят Незримого. Ее защитника и верного друга. Того, кто никогда не предаст и до последнего вздоха будет рядом. Похоже, Антее она теперь не нужна. Мудрецы Энеммана говорят: если пути расходятся, нет смысла бодаться с судьбой и сворачивать с дороги, которая тебе уготована. Каждому — своё.

Теора убрала с лица волосы и посмотрела вокруг. Вот она, ее дорога. На бескрайнем ночном лугу золотятся пахучие цветки верверов, мокрая от росы трава приятно холодит ноги. Сандалии звенят пряжками, сверху на равнину глядят разноцветные звезды-маяки, а впереди белеет родительская чаша. Как только Теору официально представят Незримому, она сможет каждый день наслаждаться его обществом. Какой же глупой она была, когда собиралась рискнуть жизнью ради Антеи!

Среди звезд прочертила полосу огненная комета. Кроме Шеореда и Теоры, все внутри чаши были в сборе и дружно наблюдали, как тает ее оранжевый хвост. Маленькая бабушка Медена так зазевалась, что по дороге к столу чуть не уронила доску для игры в степные шашки.