Генералиссимус Суворов - Раковский Леонтий Иосифович - Страница 54

– Ну, Матвей Егорыч; ты что скажешь? - обратился к нему Суворов.

– Не могу знать, ваше сиятельство! - поднялся капитан.

Суворов разом помрачнел. Он закрыл глаза, что делал всегда, когда ему что-либо не нравилось, а потом взглянул на оробевшего капитана своими зоркими, молодыми глазами. Взглянул неласково, сердито. И быстро зашагал из угла в угол.

– Немогузнайство - чума! Немогузнайство - позор! Немогузнайство робость, трусость! Из немогузнайки - какой солдат? Вот неожиданный вопрос и пришел в замешательство. А что ж будешь делать, ежели вдруг - неприятель! Нас не спросивши, валит на тебя? Тоже - не могу знать? Лучше ошибись, но не жди, как-нибудь поступи! Лучше обмолвись, но не молчи! Не промолвился тем, что обмолвился. На обмолвку есть поправка!

Капитан стоял, готовый провалиться сквозь землю от стыда.

– Сиди! - махнул на него Суворов.- Ну, кто ответит на мой вопрос?

– Ваше сиятельство, у Аннибала в Альпах было так,- поднялся фанагорийский поручик, которому Суворов часто поручал чтение.

– Верно, верно. А еще? -говорил уже более веселым голосом Суворов.

– Леонид при Фермопилах,- вырвалось у Лосева.

– Молодец, правильно! Ксеркс не мог взять Леонида с фронта,- глянул на Лосева генерал-аншеф.- Вот и нашлись и отбились, а то - не могу знать. Учиться, учиться надо!

Суворов секунду помолчал.

– Ну, а теперь - пора спать. На сегодня довольно.

Офицеры стали расходиться по домам.

III

Суворов растворил настежь дверь, чтобы проветрить комнату, и ходил из угла в угол. Думал все о том же, что больше всего волновало его.

Безрезультатно кончался еще один год войны с Турцией, которая велась Потемкиным так бездарно.

Суворов с одной самой слабой дивизией громил главные силы турок, а Потемкин с громадной армией в это же время занимался осадой второстепенных турецких крепостей.

Год назад Суворов нанес страшное поражение туркам при Рымнике. Императрица щедро наградила его за это - дала орден Георгия 1-го класса и титул графа Рымникского, а Иосиф Австрийский присвоил Суворову титул рейхсграфа Римской империи. И все-таки Суворов не был удовлетворен: главнокомандующий Потемкин никак не воспользовался его победой.

Если бы Потемкин послушался Суворова и тогда же двинул войска за Дунай к Балканам, война была бы давным-давно окончена - после Рымника турецкой армии не существовало, солдаты разбежались по домам. Но Потемкин не отправил за Дунай Суворова и сам не двинулся с места. Это была грубейшая, непростительная ошибка. За год турки сумели оправиться от рымникского поражения. Они собрали силы и снова сосредоточились на Дунае.

На Дунае все так же стоял грозный, несокрушимый Измаил. Крепость не так давно - лет пятнадцать назад - была заново укреплена французским инженером де Лафит-Клове, гарнизон имела большой, и не считаться с ней было невозможно. Разве поставишь против Измаила заслон и пройдешь мимо?

Потемкин любил возиться с крепостями. Он полгода простоял под Очаковом, и это стоило здоровья и жизни пятидесяти тысячам человек. А потери союзников при Рымнике не доходили даже до одной тысячи.

После того как летом австрийцы заключили с турками перемирие, по которому обязались не пускать русских в Валахию дальше реки Серет, положение русской армии ухудшилось. Действия ее ограничивались теперь узким пространством между Галацем и морем. Театр войны на нижнем Дунае был очень труден - здесь тянулись пустынные болота.

Думая об австрийцах, Суворов невольно вспомнил о своем друге, принце Кобургском. Суворову жаль было лишаться такого милого, умного, покладистого товарища.

Кобург получил новое назначение. Они часто переписывались друг с другом. Принц Кобургский в письмах неизменно называл Александра Васильевича своим "высоким учителем". Недавно, перед отъездом к новому месту, принц прислал Суворову хорошее письмо. Александру Васильевичу захотелось еще раз прочесть его.

Он подошел к столу, достал из ящика письмо и с удовольствием прочел:

В будущую пятницу я уезжаю к моему новому назначению в Венгрию. Путешествие это тем тяжелее для меня, что еще более удаляет от Вас, мой дорогой и достойный друг. Я узнал цену Вашей великой души. Наш дружеский союз развился среди явлений величайшей важности, и при всяком новом случае я научался удивляться Вам, как герою, и уважать Вас, как достойнейшего человека.

– Вот это - искренние, настоящие слова! Полководец не бог весть какой, но сердечный человек! И - умница: коли сам не знает, то по крайней мере не мешает другим! Не то что Потемкин, этот светлейший заносчивый Полифем!

Суворов сунул письмо в ящик, схватил каску и вышел. "Проверю посты и спать!"

…Еще не начинало светать, а Суворов, по обыкновению, был уже на ногах. Он встал, полчаса побегал по комнате, чтоб расходилась кровь, умылся, окатился холодной водой и сел пить чай. И тут нежданно-негаданно прискакал от Потемкина гонец с пакетом.

"Что еще он там выдумал? На какой праздник меня просит?" - подумал Александр Васильевич, вскрывая пакет.

Суворов поднес бумагу к свече, прочел и не поверил своим глазам: Потемкин поручал ему взять Измаил!

В секретном ордере так и было сказано:

"…для сего, Ваше сиятельство, извольте поспешить туда для принятия всех частей в Вашу команду".

У Суворова даже захватило дух. "Наконец-то! Вот оно! Разбить с двадцатью пятью тысячами сто тысяч турок у Рымника, конечно, не шутка. Но ведь и Румянцев бил их почти так же у Кагула! А вот взять Измаил - с этим ничто не сравнится! За такое дело-конечно, фельдмаршальство. А тогда у Суворова будет не какая-нибудь жалкая дивизия, а целая армия. И тогда-то славу русских знамен должны будут признать все!"

К ордеру было приложено собственноручное письмо светлейшего:

Измаил остается гнездом неприятелю, и хотя сообщение прервано через флотилию, но все он вяжет руки для предприятий дальних, моя надежда на бога и на Вашу храбрость, поспеши, мой милостивый друг. По моему ордеру к тебе присутствие там личное твое соединит все части. Много там разночинных генералов, а из того вы- ходит всегда некоторый род сейма нерешительного. Рибас будет Вам во всем на пользу и по предприимчивости и усердию. Будешь доволен и Кутузовым; огляди всю и распорядись и, помоляся богу, предпринимайте; есть слабые места, лишь бы дружно шли.

Вернейший друг и покорнейший слуга

князь Потемкин-Таврический.

"Он мне рекомендует Кутузова! Я Михаила Илларионовича тридцать лет знаю! А пойдут у меня - дружно!" - думал Суворов.

– Прошка, где чернила? - нетерпеливо спросил он.

– Да вот они, аль не видишь? - неласково сказал Прохор, пододвигая пузырек.

Александр Васильевич присел и написал Потемкину ответ:

"Получа повеление Вашей светлости, отправился я к стороне Измаила".

IV

Суворов поместился в одной мазанке с вестовым и казачьим сотником, который, боясь стеснить генерал-аншефа, все порывался уйти ночевать к своим казакам.

– Да полно, ложись здесь! Хватит там и без тебя народу! - сказал Суворов.

Сотник послушался и лег вместе с генеральским вестовым на лавке. А Суворову принесли соломы, и он расположился на полу.

Целый день ехали к Измаилу. Когда уже стало настолько темно, что задние не видели едущих впереди, остановились в молдаванской деревушке на ночлег.

Александр Васильевич проспал часа три и проснулся - больше спать не мог.

Суворов лежал, глядя в темноту. Он ждал, когда хоть немного четче обозначатся окна, - их было, как во всякой молдаванской хате, три, в честь святой троицы.

Сотник и вестовой, уставшие за день, спали крепким молодым сном. Им не надо было думать о турках, об Измаиле.

Суворов же не мог спать. Он думал о том громадном, ответственном деле, которое ему поручали, думал о славе России.

Вся Европа знала, что Измаил - неприступная крепость. Враги России надеялись на нее. Штурмовать Измаил решились бы немногие генералы.