Севильский любовник (СИ) - Адлер Ева - Страница 27

Она не сможет жить с чувством унижения. И она не позволит вытирать об себя ноги! В конце концов, в ней тоже течет кровь гордого испанского гранда, и наверняка в ней заговорила именно она, требуя, чтобы девушка вела себя достойно своего старинного рода. Иначе она просто не имеет права считать себя частью этой страны и этой семьи.

Воздух будто бы загустел — словно ножом режь. Время замерло. Слышно стало лишь, как скрипит кресло-качалка на втором этаже — наверное, это сын бандитки там сидит. И как ветка какого-то дерева скребет в окно. Как вдалеке громко кричат птицы. Все чувства обострились до предела, и Марианне казалось, что она — натянутая гитарная струна, которая лопнет от малейшего прикосновения. Казалось, она хрустальная подвеска, которая упадает на мраморный пол и разлетится сверкающим крошевом. Казалось, она штормовая волна, вот-вот готовая разбиться о каменный утес… и исчезнуть.

И дальше все происходящее Марианна видела кадрами, словно в черно-белом старинном фильме, словно вокруг нее был оживший синематограф.

Вот она сама тянет руку к бумагам. Вот Эстер протягивает ей со снисходительной ухмылкой красивую блестящую ручку, явно коллекционную. Вот она прикрывает свои черные глаза и вздыхает с облегчением, явно наслаждаясь моментом своего долгожданного триумфа. Странно, подумалось в это миг, почему от нее сразу не потребовали подписать отказ? Может, нужно было дождаться, пока люди Эстер справятся с тем, чтобы получить эти документы от ее матери, которая находилась в Москве?..

Вот молниеносным движением старуха Санчес выхватывает из складок своей широкой юбки сверкающий узкий кинжал. Вот подхватывается телохранитель, чтобы заломить ей руку, но не успевает — сеньора не растеряла былую хватку, и нож ее упирается в смуглое горло испанца, а сам он растеряно скашивает взгляд на смелую женщину, которая явно наслаждается моментом.

Вот оборачивается на шум Эстерсита, изумленно глядя на происходящее, а Марианна, откинув разлетевшиеся белым веером бумаги, бросается вперед, повиснув на кузине. Она тянет Эстер за волосы, слыша ее истошный визг и задыхаясь от тяжелого аромата духов. Краем глаза видит стремительную тень — Энрике с пистолетом в руке, который явно снят с предохранителя, выскакивает из своего укрытия и тут же оказывается перед бывшей невестой, направляя на нее узкое дуло своего оружия.

И Марианна отпрыгивает в сторону, чтобы не мешать, потому что Энрике кивком показывает ей, чтобы она отошла. А он ведь просил его слушаться, она помнит. И если она выполнит его просьбу, то он поможет ей выбраться из этой передряги.

И она решила, что будет ему доверять. Даже если простить не сможет.

Эстер кричит и оскорбляет Альмавиву последними словами, и «сын старой шлюхи» — самое ласковое, что слышит Марианна, сеньора Санчес ржет, как старая кляча, телохранитель молча смотрит на нее странным непроницаемым взглядом, явно все еще не веря, что попался такой с виду хилой бабе, а где-то на втором этаже вдруг раздается хриплый голос Альберто-дурачка, затянувшего старинный испанский романс про конницу и жандармерию. Ему нечем аккомпанировать себе, гитару-то он разбил, и эта песня кажется самым правильным и радостным, что только может сейчас звучать под крышей этого сумасшедшего дома.

Марианна чувствует приступ тошноты и едва справляется с ним, глядя на весь этот цирк. Вот уж, съездила, отдохнула! На всю жизнь наотдыхалась…

ЭПИЛОГ

Анечка смотрела на Марианну широко открытыми глазами и что-то вещала про новую жизнь. Но Воронцова, делая вид, что слушает, пыталась сообразить — не забыла ли она чего-то? Казалось, больше ничего не волнует. Хотя странно — у нее сейчас на счету появилась довольно внушительная сумма — впрочем, обязанностей тоже прибавится, а она думает о том, нужна ли ей вот эта рамочка, в которой на рабочем столе последние два года стояло фото родителей.

Марианна усмехнулась, глядя на свою роскошную красивую мать — вот и сбылась ее мечта увидеть дочку успешной и знаменитой. Но желать нужно осторожно — путь к успеху и большим деньгам лежал через большие проблемы. Чудо, что удалось выбраться из той проклятой испанской деревушки целой и невредимой. Вспомнив про кузину, которую скоро будут судить за похищение, Марианна нахмурилась, и все ее веселье как ветром сдуло. Ей почему-то было жаль Эстерситу, несмотря на все, что она сделала.

А еще мысли тут же метнулись к Альмавиве. Тайна загадочного портрета была раскрыта. Тайна его внезапной влюбленности и столь быстрых ухаживаний — тоже. Было горько и грустно, но поделать с этими чувствами Марианна ничего не могла. Как и со своей любовью. Да, она не смогла вырвать из сердца Энрике, как ни пыталась, но ему об этом знать необязательно. Простить его не получилось — все время в памяти всплывали злые слова кузины о том, что Альмавива просто обыкновенный жиголо, бросивший Эстер ради новой наследницы.

— Кстати, раз уж ты у нас теперь принцесса, как обстоят дела с принцем? — подмигнула Анечка, отбирая у подруги рамку. — Почему молчишь и ничего не говоришь о своем маленьком приключении? Тут Стефочка всем уши прожужжала, что ты у нее увела винодела. И это ведь он тебя спас? Мама твоя рассказывала, что спас. Как это было? Почему ты молчишь и совершенно ничего не рассказываешь о своем мачо?

— Мачо — это оскорбление, — холодновато ответила Марианна, но увидев обиженный взгляд подруги, смягчилась: — Я молчу, потому что не о чем рассказывать да и… неприятно мне, понимаешь?

— Стокгольмский синдром? — протянула Анечка.

Марианна лишь головой покачала — какой еще синдром! Они ведь с Энрике до похищения познакомились, да и не так уж и долго был он ее охранником. Воспоминания о том времени в Ронде и Севилье ранили, заставляли сердце болезненно сжиматься, появлялась странная боль в подреберье, словно ее кто ножом туда пырнул. Вот бы забыть все! Но нет — слышится сквозь время и расстояние стон гитары, плеск речной волны, шелест листьев, летящих по набережным, низкий голос Энрике, шепчущий о любви и страсти… видятся его черные глаза, его узкое смуглое лицо с четкими линиями бровей, его острые скулы… его волосы, небрежено собранные в хвост на затылке — он редко носил такую прическу, но Марианне нравилось, так Альмавива еще больше походил на Антонио Бандераса, которого девушка с детства обожала.

Как забыть, если любишь? Как простить, если к этому чувству примешиваются еще и обида со злостью?

— Мне кажется, ты очень сильно изменилась, — сказала Анечка, ничуть не обидевшись на молчаливость и холодность подруги. — Но я не сержусь, что ты такая… ты всегда была странной, я привыкла к тебе. А сейчас… сейчас я понимаю, что ты просто сходишь с ума от своей любви и себя же проклинаешь, что прогнала этого испанца. Ведь так? Признай это, и станет легче.

Марианна заметила, что на них посматривают — в офисе все уже знали о ее приключениях, правда, она так и не поняла, откуда распространились слухи. И сейчас коллегам было весьма любопытно узнать все из первых рук, но они явно не решались посреди рабочего дня окружать Марианну, приставая с расспросами. Анечка же сейчас крутилась рядом, пока она собирала вещи, на правах лучшей подруги.

— Если я это признаю, то мне придется что-то с этим делать, — пробормотала Воронцова, перебирая ящики стола, чтобы освободить их для своей преемницы — кандидатуру нового переводчика уже нашли и одобрили, он скоро должен будет занять это стол, и почему-то Марианне было грустно. Она любила свою работу. Но сейчас они с матерью поедут в Испанию — нужно вступать в права наследования и с помощью поверенных деда пытаться сообразить, что делать с внезапно свалившимся на них состоянием. Воронцова надеялась лишь на то, что рядом не окажется мошенников или тех, кто желал бы поживиться за чужой счет, как ее кузина.

Как ни прискорбно было это признавать, но опыт Альмавивы и его умение вести бизнес в Испании сейчас бы очень пригодились.

Но может ли она доверять ему? Сердце твердило — да, может! А вот разум скептически спрашивал — давно ли Энрике пытался охмурить по очереди всех наследниц?