Севильский любовник (СИ) - Адлер Ева - Страница 25

— А чего ты от меня ждешь? — огрызнулась Марианна, дернувшись. Вырвалась из его рук, потерла запястье — он слишком крепко схватил ее. — Что я буду тебе оды петь в благодарность за спасение? Так сначала спаси! Ты сам виноват, что это все произошло. Если бы я хоть что-то знала о своей настоящей семье, если бы могла хоть на минуту представить… да разве я ходила бы в одиночестве по городу, зная, что на меня идет охота? — и тут ее осенила одна догадка. Она широко распахнула глаза и стукнула Альмавиву по груди, разозлившись еще сильнее. Изо всех сил пыталась говорить тихо, чтобы никто не услышал. — Так ты понимал, что мне грозит опасность, да? Поэтому увозил то в Ронду, то еще куда-то тащил, прятал как будто… И в тот день, когда ты должен был уехать, ты же просил оставаться в гостинице. Я вспомнила!

— Да, я догадывался, — вынужден был признаться он. — Но даже предположить не мог, что кто-то пойдет на кардинальные меры. Дальней родни у твоего деда хватало, у тебя есть кузины и кузены, и они… — он вдруг задумался о чем-то, словно бы вспомнил какую-то деталь, мелочь, на которую прежде не обращал внимания.

— Что — они? — уже более спокойно спросила Марианна. — Могли желать моей смерти?

— Нет, это слишком фантастическая версия, — отмахнулся Энрике. — Слушай. Я сяду под лестницу, чтобы меня в тени не слишком было видно… Эта таинственная заказчица может знать меня. Я-то знаком почти со всеми твоими родственничками… И запомни. Что бы ни случилось — молчи. И беги, если скажу бежать. Беги так быстро, как сможешь. От того, как ты будешь действовать сегодня, наверняка будет зависеть твоя жизнь. А может, и моя, и старухи с ее сыном…

— Мне страшно, — призналась Марианна и посмотрела на дом.

На первом этаже, в маленькой гостиной, зажегся свет, и на крыльцо скользнула тень, в которой без труда можно было узнать старуху Санчес. Она явно волновалась, куда запропастилась ее пленница. Вглядывалась в сумерки и ругалась себе под нос. Марианна с усмешкой подумала, что за эти недели, проведенные с бандиткой, она пополнила свой словарный запас испанских ругательств, кои оказались весьма колоритны и цветисты. Прежде девушка думала, что русский мат сложно чему-то превзойти, но звучание некоторых слов в таком вот контексте… Это было неподражаемо, особенно для слуха русского человека, ведь даже простые слова на этом языке звучат очень любопытно и похожи на ругань.

— И если ты думаешь, будто случившееся у скалы означает, что я тебя простила, — шепнула она Альмавиве, бросив на него полный ярости взгляд, — то ты ошибаешься. Я ненавижу тебя и никогда не прощу! Никогда!

И она приложила парочку фраз, что слышала от сеньоры Санчес. Они вызвали у Эрике удивленный возглас. Видимо, он даже предположить не мог, насколько хороши ее познания в испанском.

— От любви до ненависти — один шаг, — философски заметил он тут же и белозубо улыбнулся.

— Тело иногда важнее души и разума, оно честнее и справедливее. И оно одно не лжет. Мы, испанцы, легко относимся к любовным связям, не спорю. Нас считают ветреными и непостоянными. Но если мы любим, то до последнего вздоха, до последнего стука сердца, и ради любви можем убить или умереть. Недаром именно у нас прижилась коррида, а наши стихи! Ты читала наши стихи? Ты слышала наши песни? В них наша любовь и страсть, наша жизнь и смерть. И я умру, если понадобится, но вытащу тебя отсюда. Я клянусь тебе, Марианна.

У девушки внутри что-то дрогнуло, будто бы он этими словами коснулся чего-то тайного, разбудил в душе то, о чем она и сама не догадывалась. Будто бы зазвучали в ней гитарные струны, которых коснулась рука музыканта. Будто реки потекли по венам. Будто розы расцвели в сердце или дикие ирисы, цветы тоски и разлук… Она любит его? Да, любит.

Но никогда не скажет об этом. Никогда. И никогда не простит.

— Пройдем в дом, пока это не стало слишком подозрительно, — потянул ее за руку Энрике, и она покорно пошла следом, жалея, что вообще когда-то узнала этого мужчину. Ведь это принесло ей только боль и разочарования.

— Где вы так долго были? — ворчливо спросила старуха. — Я просила вас погулять, но не так же, до самой ночи! — она буравила взглядом Марианну и ее спутника, будто поняла, чем они только что занимались.

— Вы сказали — до заката, — спокойно ответил Энрике, проходя вперед и пытаясь не смотреть ни на кого — явно просчитывал, как ему проскользнуть под лестницу. — Может, мне не отсвечивать, чтобы ваша донна не наказала вас с сыном за самоуправство?

— То есть? — отозвалась та, поворачиваясь вслед за ним, будто не боялась, что Марианна убежит.

Впрочем, куда тут бежать? Девушка с тоской оглянулась на темнеющие в густой синеве сумерек горы.

— За какое еще самоуправство? — напомнила о себе старуха.

— Вы же сами наняли меня, не советуясь, а вдруг она будет недовольна? — сверкнул глазами Энрике, обернувшись, и в этой позе, со сложенными на груди руками, в длиннополой шляпе, скрывающей черты его красивого лица, показался Марианне похожим на статую командора, высеченную из гранита.

— А ты умный, — усмехнулась старуха, поднимаясь выше. — Хорошо. Если спросит, скажу, ты мой племянник, помогал по хозяйству. А пока можешь притаиться где-нибудь.

Энрике кивнул и сразу направился к лестнице, чтобы в темноте скрыться от лишних глаз. Оттуда он мог наблюдать через неширокий арочный проход за гостиной, где сейчас удобно расположилась в кресле черноволосая женщина со своим спутником — высоким и худым парнем в стильном деловом костюме.

Марианна, приближаясь к ним на негнущихся ногах, решила, что он, должно быть, телохранитель этой дамочки. Бандитка шла чуть впереди, спешила. Видимо и так заставила донну ждать, переживала, что та рассердится. Лоб сеньоры Санчес покрылся бисеринками пота, она тяжело дышала, то и дело поглядывая на двери кухни. Там наверняка сидел ее сынок, которого показывать таким важным гостям не стоило.

— Сеньора… — начала было старуха, но ее прервал резкий возглас донны.

— Сеньорита! — крикнула, словно плетью ударила она и резко повернулась, вскочив с кресла.

А Марианна при виде ее лица застыла, едва успев закрыть рот. Удивление, изумление, страх и неверие — все эти эмоции закружили в ней ураганом, и она растерянно оперлась о перила лестницы, под которой сидел Энрике. Он, наверное, тоже не ожидал увидеть Эстер Марию Домингес Кастро — ту самую сеньориту, которую они встретили в ресторане Ронды.

Она сложила руки на груди и с высокомерным видом посмотрела на Марианну. Высокая, стройная, затянутая в черный атлас строгого узкого платья, Эстер была похожа на гадюку. На ней не было украшений, а волосы она заколола в высокий хвост.

Марианна так и стояла, едва дыша и боясь, что сейчас сорвется и натворит глупостей. Например, бросится на эту холеную дамочку, чтобы стереть с ее лица презрительное выражение. Или сорвет с пояса бандитки кинжал и метнет его в эту женщину, из-за которой так долго пришлось сидеть на чертовом чердаке в этой чертовой дыре!

И тут Марианна замерла, невольно посмотрев на ступеньки — а ведь Энрике говорил, что это его бывшая девушка. И что его семья хотела, чтобы они поженились. Или ее — она уже не помнила в точности. И что сама Эстер тяжело переживала их разлуку и все время пыталась подловить его в ресторане или на вечеринке, чтобы напомнить о себе. И о том, чего он лишился.

Не действовали ли они заодно? Может, все то, что говорил ей, Марианне, Энрике — лишь изощренная ложь? Попытка поразвлечься с наивной русской? Говорят же, что испанцы любят блондинок, потому что в их стране такие девушки — редкость. И Энрике мог всего-то играть ее чувствами. Чему же верить?..

Марианну затрясло от нахлынувших эмоций, и она схватилась за перила, чтобы не упасть. Схватилась так сильно, что костяшки пальцев побелели. Руки свело судорогой.

— Ненавижу тебя… — едва слышно прошептала она, опустив голову на грудь, волосами отгородившись от всего мира.

Перед глазами летали цветные мотыльки, накатывала тьма, потом она сменялась странной радугой, и Марианне казалось, что сейчас она просто потеряет сознание. Как-то отстраненно подумалось, что это или давление упало, или от волнения приступ. Дышать стало тяжело, грудь сдавило. Она тяжело вздохнула, пытаясь прийти в себя. Не хотелось так опозориться перед этой женщиной, которую она сейчас действительно ненавидела так, как никого и никогда. Перед глазами стало проясняться, и Марианна с усилием нацепила на лицо равнодушное выражение, посмотрев прямо на Эстер.