Призраки
(Русская фантастическая проза второй половины XIX века) - Данилевский Григорий Петрович - Страница 47

— Краля ты моя, Найда, садись возле меня. Да обними, да поцелуй.

Найда вскочила.

— Сгинь ты, окаянный, нечистый! — крикнула она и бросилась в другой угол хаты.

Бес засмеялся и кинулся вслед за нею. Найда, несмотря на то, что приходилось возиться с чертом, ловко увертывалась и отбивалась от него. Уж одна из лап нечистого ухватила ее за рукав рубашки, а другая порвала нитку красных гранатов, и те со звоном посыпались на стол и по лавкам; уж она почувствовала на своих щеках дыхание черта.

— Явтух, Явтух! — закричала она в отчаянии и, одним взмахом руки отбившись от объятий беса, кинулась в темный чулан, заперла за собою дверь и наложила на нее крестное знамение. Черт грянулся в двери и остановился. Найда в страхе смотрела в замочную скважину и увидела странные вещи…

Бес, принявший образ парня, сел за стол, придвинул к себе миску оставленных вареников, достал с полки здоровенную флягу водки и с голоду принялся закусывать. Все было тут же вскоре очищено. Тогда черт принялся выглядывать, как бы удобнее лечь спать. Мостился он долго и безуспешно. Лег на лавку — узко; лег на пол — холодно; лег на печку — жарко… Охмелевший бес подошел к столу, на котором месили тесто, и лег прямо в муку. Только и тут еще провозился немалое время: то ляжет так, что голова свесится, то ляжет так, что свесятся ноги. Наконец, он лег поперек стола, то есть в таком положении, что с одной стороны свесились ноги, а с другой голова, и заснул.

Найда подождала еще несколько времени, усмехнулась, отыскала впотьмах свою шубку, постлала ее на сундуке, начала молиться долго и не спеша, перекрестила все углы, окна и двери, легла тоже, свернулась клубочком и заснула, еще не оправясь от тревоги и волнения той ночи. И долго во сне ей мерещилось все, что она испытала, и пьяный сатана на столе, который храпел не хуже хмельного отца Найды, каким тот возвращался иной раз с ярмарки.

Ни жив ни мертв сидел Явтух на тополе, держась за ствол, и смотрел на непонятные вещи, происходившие вокруг него. Женщины, скинув покрывала, вошли в ограду пруда и стали скидать с себя серьги, золотые шапочки, пестрые туфли, наконец, стали расплетать длинные косы. Надобно сказать, что Явтух был вообще храбр и смел только со своим братом; женская же красота совершенно отнимала у него всякую прыть… «Боже мой, Боже! Что ж это будет?» — думал он, глядя из-за ветвей тополя на толпу раздевавшихся красавиц.

С криками и хохотом кинулись незнакомки к воде. Араб, зевая во весь рот, ушел в терем.

Красавицы между тем уселись на ступеньках ограды и, скидая с ножек башмаки, нехотя и шаловливо опускали ноги в холодные струи. Вот они расстегивают шелковые пояса, готовятся сходить в воду.

«Господи, Боже мой! Что ж это я делаю! зачем я смотрю на этих женщин? Ведь они совсем и не знают, что я тут…»

Недолго думая, спустился он с дерева на землю, поднял одно из покинутых покрывал и, закутавшись в него, сел на берегу пруда. Купальщицы его приметили.

— Это кто? — закричали они.

Явтух закутался с головой.

— Это ты, Ханым?

— Это ты, Шерфе? — заговорили купальщицы и стали плескаться, прыгать и возиться, как маленькие рыбки.

«Ну, — думал Явтух, жмуря глаза, — что-то будет дальше?»

— Да что ж ты молчишь? Выходи, раздевайся и полезай в воду, купаться с нами.

— Ай, усы!!! — закричали вдруг некоторые, и все пугливо бросились в воду.

— Что вы испугались, добрые пани? — проговорил Явтух. — Я — мещанин из Изюма.

— Э! Да это и вправду казак! — сказала одна из красавиц по-русски.

— Ну да, казак! — прибавил Явтух. — Лукавый бес занес меня и опустил вон на ту башню.

Возгласы изумления раздались из воды.

— А скажите, пани, где это мы теперь… то есть какой это город?

— Бахчисарай.

— А далеко это будет от Изюма?

— Считай сам; это — столица Крымского царства…

— Крымского царства! — вскрикнул Явтух, всплеснув руками. — Ведь это еще дальше Мелитополя будет!

— Тс! что ты! не говори так громко, а то как раз разбудишь всех во дворце, — сказала незнакомка. — Ложись лучше в этот ящик, мы оденемся и тебя потихоньку пронесем в наши комнаты.

— Да кто вы такие? — спросил Явтух, занося ногу в ящик.

— Мы — жены крымского хана! Лежи смирно.

И красавицы бережно понесли его в терем.

Когда Явтух почувствовал, что ящик снова опустили, он приподнял крышку и встал на ноги. Стены гарема, где он очутился, были обтянуты красным сукном. По полу валялись подушки. Зеркало над камином было обито фольгою. Дрожащий свет лампады, из разноцветных стекол, лился с потолка, и легкий дым курильницы, стоявшей у завешанной двери в другую комнату, стлался по полу. Явтух не мог надивиться на все это и, подняв голову, оглядывался по комнате.

— Какой хорошенький! — сказала одна из красавиц по-своему.

— Какой страшный, да усатый! — прибавила говорившая по-русски.

— Давайте, сестрицы, свяжем ему руки да оденем его в наши наряды! Ведь одели же его где-то казачки в юбку.

— Ах, да какой он смешной! — закричали остальные, хлопая в ладоши и еще теснее окружая гостя.

Явтух вежливо и молча стоял перед ними.

Одна из жен обратилась к нему с просьбой:

— Повесели нас твоими рассказами; какою силой занесло тебя сюда?

Просьбу эту ему перевели. Явтух почесал за ухом.

— Да что же такое я вам, пани-матки, расскажу? Я, право, и не знаю; язык как-то… того… не ворочается!

— А вот мы его подмажем! — сказали более догадливые.

И с этими словами его усадили на мягкие подушки, поставили перед ним низенький столик, а на столик большое блюдо с яблоками, персиками, виноградом и татарскими пряниками, и принесли ему ханский кальян.

— Начать с того… — заговорил Явтух.

И всю ночь рассказывал он красавицам свои похождения, которые тут же переводились. Когда на подносе не осталось уже ничего, Явтух встал и, покачиваясь, сказал:

— Теперь уж все! Теперь уж я пойду отсюда…

— Как пойдешь? — спросили с удивлением красавицы.

— Да, мне пора уж домой.

В комнату проникал бледный рассвет зари.

— Ах, какой ты чудной! Ведь сам же говоришь, что от твоей родины до нас чуть не тысяча верст.

— И то правда! — вздохнул Явтух, почесывая за ухом. — А впрочем, нет, уж лучше я пойду!

— Да ведь вокруг дворца течет речка, и часовые стоят у поднятых мостов! Если тебя увидят да поймают, то приведут поутру к хану, на дворцовом мосту отсекут тебе голову, положат тебя в мешок да так, без головы, и бросят в воду.

— Э, нет, я уж лучше пойду! — твердил Явтух, пробираясь сквозь толпу красавиц к двери.

— Так хоть, по крайней мере, погоди ты, бешеная голова! Мы тебя вынесем опять в ящике в сад, и ты опять влезешь на крышу, оттуда спустишься на улицу; авось найдешь в городе какого-нибудь жида: он тебя и вывезет в таратайке, под мешками.

И, уложив его снова в ящик с нарядами, красавицы вынесли его в сад, Явтух толкнул крышку и оглянулся вокруг себя.

Месяц опустился за гору, и румяная полоса на другом конце города выказывалась из-за плоских крыш. В воздухе свежело. Роса сверкала на листьях цветов. Отблеск зари прокрадывался по островерхим минаретам, плоским крышам саклей и по трубам позолоченных кровель ханских дворцов.

Явтух протер глаза: что это такое? Перед самым его носом торчит опять вчерашняя рыжая старушонка.

— Не унывай, казаче! — говорит она. — Прости меня и забудь прошлое; дай только мне найти да порядком проучить того косолапого, что тебя вчера обидел, так и мигом тебя донесу домой.

— Кого найти, какого косолапого? — спросил с изумлением Явтух.

— Черта! — ответила ведьма. — Моего губителя, изверга! Он теперь заперся на мельнице с твоею невестою и сидит там всю ночь, окаянный.

— С моею Найдою? — закричал во все горло Явтух и так ухватился за тоненькую лапу ведьмы, что та невзвидела света. — Неси меня, распропащая твоя душа! Неси, а не то, вот клянусь тебе, измелю тебя в табак!