Поединок со смертью - де Куатьэ Анхель - Страница 21

— Иди за мной, — тихо сказал он. — Держись сзади, в паре метров.

Я пошел.

Мы оказались на улице. Парень свернул в переулок. Подошел к машине — желтая «Волга», такси. Сел на водительское место, я открыл заднюю дверь и тоже забрался в салон.

Парень посмотрел на меня через зеркало заднего вида и сказал:

— Ну что? Прокатимся? Я кивнул.

Мы ехали молча. Центр остался позади. Машина въехала в промзону. Остановилась перед огромными бордово-ржавыми воротами.

Парень вытащил телефон, набрал номер, но ничего не сказал.

Ворота медленно открылись.

За забором оказалось огромное количество складских ангаров. Между ними оживленно сновали автопогрузчики. Мы ехали мимо. Впереди показалось двухэтажное административное здание из серого кирпича. На всех окнах белые решетки.

Мой провожатый вышел из машины. Я последовал за ним. Он нажал на звонок домофона. Висевшая над входом камера повернулась и уставилась на нас своим круглым глазом. Раздался легкий щелчок. Проводник открыл дверь, и мы вошли внутрь.

Здесь не было ничего особенного. Пустой, длинный, полутемный коридор с коричневыми дверями. Все они были заперты. Мы дошли до самого конца. Открылась последняя дверь. Рыжеволосая девушка скользнула по мне равнодушным взглядом и вышла.

— Входите, молодой человек, — раздался низкий, очень хриплый голос.

Я перешагнул через порог.

Видимо, когда-то это был кабинет директора складской базы. Стены обшиты пластиком под дерево, два стола стоят буквой «Т», старенький красный диванчик, портрет Ленина на стене, дисковые телефоны красного и белого цвета.

У окна сидел человек в инвалидной коляске. Плотный, совершенно лысый, с густыми черными бровями, очки в золотой оправе на мясистом большом носу.

Таких инвалидных колясок, как у него, я не видел никогда в жизни. Кожаное сиденье, множество кнопок на боковинах, большие колеса. Человек нажал одну из кнопок, и коляска с мягким жужжанием повернулась.

Оказалось, что у того, с кем мне предстояло разговаривать, нет обеих ног.

— Присаживайтесь, — незнакомец указал мне диван.

Я сел.

— Зовите меня Виктор Петрович, — представился безногий. — Как зовут вас и подробности вашей биографии мне известны. Время дорого, во всяком случае мое, поэтому давайте сразу перейдем к главному. Вы готовы принести к себе домой бомбу и в указанный час взорвать ее?

Он уставился на меня не мигая поверх своих очков.

— Да, — я ответил не задумываясь, словно он спрашивал у меня, буду ли я пить чай.

Виктор Петрович недоверчиво повел бровью и склонил голову.

— Ой ли? Неделю назад на вашем месте сидела девушка. Она тоже говорила, что готова. Что ненавидит всех и себя больше всех. Что хочет прекратить свое «гнойное существование», как она выражалась. Я в жизни не видел человека, который хотел бы смерти сильнее, чем она. Но когда пришел день и час, она не смогла запустить механизм. Она не смогла победить в себе животное. Животное, что живет в каждом из нас и цепляется за жизнь, какой бы бессмысленной и жалкой она ни была.

Я покачал головой:

— Для меня это не эмоция, для меня это вопрос принципа.

— И в чем принцип? — поинтересовался мой безногий «работодатель», словно это имело хоть какое-то значение.

— Принцип? — удивился я. — Принцип — это принцип Разве вы не знаете?

Виктор Петрович почему-то улыбнулся.

— То есть никакой гуманистической чепухи? — он свел свои густые черные брови. — Так?

— Именно. Никакой.

— Никого не пожалеешь?

— Никого.

— Вам позвонят.

Парень, что встретил меня у вокзала, подошел ко мне сзади и молча вывел из кабинета.

В фильмах после такой фразы — «Вам позвонят» — герой обычно произносит: «Я так и не понял — приняли меня на работу или нет». Но я не стал переспрашивать или что-то уточнять. Он видел мои глаза. Если он не дурак, он все поймет…

— Гуманистической чепухи… — глухо, словно бы в никуда произнес Данила.

— Что? — Павел вышел из глубокой задумчивости и недоуменно уставился на Данилу. — Чепухи?..

— Ты сам-то понял, о чем он тебя спросил? — Данила с какой-то невыразимой болью в глазах посмотрел на Павла.

— А о чем он спросил? — Павел даже как-то поежился от этого взгляда. — Об этом и спросил — о любви к человеку. Я после этого, знаешь, ходил каждый день по городу, смотрел на людей. Искал того праведника, ради которого можно остальных пощадить. Иногда выбирал в толпе человека и следовал за ним, пытался понять, что он из себя представляет. И чем больше я присматривался к людям, тем больше убеждался — нет этих праведников. Нет! Ты вот радеешь за людей, а знаешь ты, какие поступки они совершают, когда думают, что их никто не видит?.. Я помню почти всех. Помню мужчину, который выгреб из коробочки для милостыни два червонца у слепой старухи. Мальчика помню, скинувшего в открытый канализационный люк котенка — так, ради забавы. Старуху, которая зло и намеренно ткнула палкой в живот беременную. И многих, многих, многих других. Мать помню, жестоко и молча бившую своего малыша только за то, что тот плакал. Все они были «нормальными», «простыми людьми», у которых есть дом, семья, работа! Каждого из них я приговорил к смерти и теперь жалею только об одном: что не смогу уничтожить всех! Вот о чем он спрашивал. Вот о чем.

— Хочешь, повторю? — почему-то спросил Данила.

— Что повторишь? — не понял Павел.

— Ваш разговор, — ответил Данила и тут же продолжил: — Он спрашивает: «В чем принцип?» Ты отвечаешь: «Принцип — это принцип». И он уточняет: «То есть никакой гуманистической чепухи?» И ты соглашаешься: «Да. Никакой».

— И что с того? — Павел продолжал непонимающе смотреть на Данилу. — Что с того?

— Ты спрашиваешь? — удивился тот. — Он тебя экзаменовал. Про девушку сначала рассказал, что она за себя, за свою жизнь испугалась. А потом спросил — принцип выше человека? И ты сказал — да.

— Ну?.. — неуверенно протянул Павел.

— Ты не чужие жизни, ты свою жизнь продал. Понимаешь? Свою! Ты сейчас рассмеялся, когда я сказал, что тебя буду защищать. Рассмеялся… А кого, Павел? Кого еще, если ты самый несчастный? Тебя нужно…

У Павла на глазах выступили слезы. Но сделал над собой усилие. Он не будет плакать. Нет.

— Есть что-то выше человека или нет? — спросил Давила, глядя Павлу в глаза. — Так есть или нет?

— Выше человека? — переспросил тот, растерявшись от переполнявшей его душу тоски.

— Да, выше человека… — повторил Данила.

— Но я же тебе объяснял, — Павел хотел разозлиться, но из-за возникшей вдруг неуверенности, тревоги — не получилось. — Я же говорил, что нет ничего ниже человека. А ты меня спрашиваешь — выше…

Павел хлопал глазами и даже начал оглядываться, не понимая, что происходит.

— Да — выше! — настаивал Данила. — Скажи мне — что?!

— Что выше человека?.. — Павел окончательно растерялся. — А что выше человека?

— Вот ты мне и скажи…

Воцарилась гробовая тишина. Павел смотрел на Данилу, Данила — на Павла. И в ней, в этой тишине, раздался странный писк. Оба инстинктивно повернули головы в сторону шкафа.

Часы на взрывателе начали контрольный отсчет — пятнадцать минут.

15:00, 14:59, 14:58, 14:57…

Виктор Петрович позвонил мне через десять дней. Позвонил в дверь. Молча въехал в квартиру, миновал коридор и остановился в комнате. Я шел следом. Сел на диван напротив своего гостя. На коленях у него лежал серо-стальной кейс. Его содержимое сейчас у меня в шкафу.

— Это бомба? — спросил я. Виктор Петрович кивнул и спросил:

— Не передумал?

— Нет.

— Тогда смотри.

Он стал объяснять мне, как работает механизм. Буднично. Словно давал инструкции по эксплуатации стиральной машины.

— Все понял? — уточнил он. — Перескажи последовательность действий.

Я повторил все, что услышал.

— Хорошо, — Виктор Петрович поставил бомбу передо мной и чуть отъехал назад. — Пакеты со взрывчаткой в подвале. Сам поднимешь. Ночью. Если передумаешь, позвони, Вопросы есть?