Легенда о Чёрном ангеле (СИ) - Манило Лина - Страница 17

Но вот появился Карл, занял собой мысли. Даже в сны проник, негодяй. Неприличные, между прочим, сны. Мне давно не двадцать, и я прекрасно понимаю, к чему идут наши отношения. Странные, непонятные, сложные, как и сам Ворон, в котором тьма плещется, и никогда не знаешь, чего ожидать.

Он сложный. Всегда таким был. До головокружения и лёгкой тошноты, когда в каждый момент можно сделать неосторожный шаг, и Ворон отвернётся и уйдёт, чтобы больше никогда не возвращаться. Девочкой я часто ловила себя на мысли, что Карл — это мираж, способный растаять от любого резкого движения. И да, однажды всё-таки растворился в липком мареве рассвета.

Я знала, что его посадили. Об этом знали все, потому что всех воспитанников интерната, от мала до велика, собрали тогда в полуразрушенном актовом зале и, как называли это они, провели беседу. Воспитатели долго вещали с трибуны — наследие Советского прошлого — по очереди, что Карл Воронов отныне сгниёт в тюрьме. Потому что он отщепенец и дебошир, моральный урод и подонок, которому ничего не поможет.

Я не верила ни единому слову. Нет, это не о нём они говорят, не о моём Карле. Мне было всего тринадцать, но за прошедший год я сильно изменилась и резко как-то повзрослела. Но всё равно не верила.

О причине его судимости нам не сказали. Я пыталась выяснить — всегда была настойчивой и упорной, но никто так и не рассказал. Даже подслушивала, пыталась найти какие-то бумаги, возможно, остатки его личного дела, но все поиски, какими бы тщательными они ни были, успехом не увенчались. Карла будто стёрли из моей жизни мягким ластиком.

Потом, через несколько лет я просила тётю помочь мне найти его. Просто, чтобы понимать: он не сгнил, он выбрался. Она долго отказывала, считая, что тот период жизни мне лучше забыть. Но разве это было возможно? Смерть родителей, одиночество и интернат отравили меня, изменив навсегда. Наивная девочка Риточка, обожающая сказки, давно исчезла. И я всё-таки добилась от тёти того, чему она так яростно сопротивлялась. В итоге узнала, что Карла Воронова выпустили по амнистии, а дальше его след терялся.

И пусть я не знала, где он и чем занимается, очень хотела верить, что у него всё хорошо.

Мотоцикл тем временем сбавляет скорость, и уже не свистит ветер в ушах, а сердцебиение постепенно замедляется.

— Куда ты меня привёз? — спрашиваю, когда мотоцикл останавливается в сосновом бору.

— Ничего криминального, не бойся, — говорит, а на губах играет лёгкая улыбка.

Карл совсем не красавец, но что-то в нём есть такое, что приковывает к себе взгляд, не оторваться.

Но я заставляю себя, чуть не силой, отвернуться и оглядываюсь вокруг. Мы в лесу, за городом, а впереди стелется узкая тропинка. Меж высоких сосен виднеется небольшое строение.

— Знаешь, у меня бизнес… разный, — делает ещё одну паузу, глядя куда-то в сторону поверх моей головы. — В ряду прочего я владею парой ресторанов. Ничего особенного или очень шикарного, но всё-таки.

— Ты привёл меня в ресторан? — удивляюсь, потому что совсем не ожидала, что мы будем не просто кататься, а ещё и заедем куда-нибудь.

— Пошли, сама посмотришь.

В глазах мелькает хитрое выражение, а я улыбаюсь. Карл загадочный и с ним никогда не знаешь, чего можно ожидать, но именно эта невозможность что-либо спрогнозировать жутко привлекает.

Словно на американских горках, когда в любой момент вагончик может изменить траекторию движения.

Карл разворачивается ко мне спиной и идёт вперёд, подбрасывая на ходу ключи в воздух. Они звенят, приземляясь на раскрытую ладонь, а под ногами хрустят ветки и палки, ломаясь под подошвой обуви.

Идти совсем недолго, и вот через десяток-другой шагов мы оказываемся у входа в невысокое бревенчатое строение, больше похожее на домик егеря или лесника. Никогда здесь не была, хоть и живу в этом городе всю сознательную жизнь.

— Внутри там симпатично, — замечает Карл, бросая на меня долгий задумчивый взгляд.

Мне интересно, что в понятии Ворона “симпатично”, но молчу, чтобы не нарушать лишними словами эту странную, почти интимную, тишину, что царит сейчас.

Карл толкает деревянную дверь, и мы попадаем в царство сумрака и разбитого на разноцветные осколки солнечного света, проникающего сквозь витражные стёкла.

— Проходи, — говорит Карл, а голос его кажется чуть ниже, чем обычно, и в нём явственно слышится характерная хрипотца.

Карл снимает куртку, вешает его на ветвистый олений рог, торчащий из стены, и остаётся в простой белой футболке. И да, я впервые вижу его не в броне из чёрной кожи, потому на мгновение замираю.

— Что? — спрашивает, делая небольшой шаг в мою сторону.

— Ничего, — отвечаю, поднимая взгляд, — просто не ожидала, что у тебя столько татуировок.

— Я плохой мальчик, — тихо смеётся и упирается рукой в стену рядом с моей головой. — Очень плохой.

И не дав мне ничего сказать, накрывает мой рот поцелуем, болезненным и сладким одновременно. Тянусь к Ворону, обнимаю его за шею, зарываюсь пальцами в волосы на затылке. Карл сминает мои губы, прикусывает, пьёт дыхание, а я отвечаю жадно на каждое его движение, каждый порыв зеркалю. Мы, словно два голодных зверя, готовые разорвать друг друга на части, но не отпустить, не отступиться.

Кажется, из моей груди вырывается стон, а ответом ему служит глухое рычание. Поцелуй с каждым мгновением, каждым жестом и движением становится всё глубже и откровеннее, и я уже не понимаю, что творится вокруг, кто я и что делаю.

Карл проводит пальцами по моей щеке, опускается медленно вниз, очерчивая линию подбородка, ещё ниже, а мне кажется, что под его пальцами остаются огненные следы. Почти больно, но и невыносимо приятно. Я не знаю, что делает со мной этот мужчина одним прикосновением, но не хочется, чтобы он останавливался.

Повожу вниз пальцами по его спине, резким движением вытаскиваю из брюк и касаюсь горячей кожи. На ней неровности и бугры застарелых шрамов, но это всё проходит фоном, почти не затрагивает сознание. О том, как он жил все эти годы пока не думаю. Сейчас это неважно. Главное, чтобы не прекращал целовать, хоть это и похоже на безумие.

— Ты мне в печёнку залезла, Маргаритка, — говорит, разрывая поцелуй, а я утыкаюсь носом ему в плечо. Вдыхаю аромат кожи и закрываю глаза.

Хорошо всё-таки.

— Ты не мастер комплиментов, как я посмотрю, — смеюсь, а Карл хмыкает.

— Я вообще не мастер разговоров.

— Главное, чтобы действия были красноречивыми.

Поддевает пальцем мой подбородок, заглядывает в глаза, а сам хмурится, о чём-то размышляя. И спросить хочется, что на душе у него творится, и спугнуть боюсь.

— Зря я тебя сюда притащил, — говорит тихо, а голос севший, хриплый. — Ты обязательно пожалеешь, но я ничего не могу с собой поделать.

— Ты не можешь точно знать, пожалею я или нет.

— Ты просто плохо знаешь меня, чем живу, в каком дерьме варюсь ежедневно. Но ты мне нужна.

— Правда?

— Да. Нужна.

И снова целует, но на этот раз нежно, почти невесомо касается губами моих. Мысли становятся вязкими и тягучими, как патока, а я почти забываю обо всех проблемах и неприятностях, тревогах. Кажется, даже забываю постепенно того неприятного типа, что тряс кошельком в моём баре. Потом, всё потом.

— Маргаритка, я закрыл на сегодня ресторан. Тут нет никого, даже персонала.

— Мы совсем одни здесь?

— Точно… ты голодна?

— Не очень.

На самом деле совсем не хочу есть, но мы же, вроде как, в ресторане. Или?

— Я тоже, — усмехается и вдруг подхватывает меня на руки, а я инстинктивно обнимаю его за шею.

Наши лица оказываются на одном уровне — глаза в глаза. Прислоняюсь своим лбом к его и тихо спрашиваю:

— Тогда чем займёмся?

— Сексом, — отвечает, смеётся и несёт меня куда-то.

Ох ты ж чёрт.

Я тону в его невозможных, нереальных глазах, будто бы меня засасывает на дно глубокой бездны. Мне сорок лет, я взрослая и умная женщина… вроде бы, а тут потеряла голову, словно девчонка.