Назад дороги нет (СИ) - Манило Лина - Страница 24

— Прошу, валькирия, — улыбается, указывая рукой на сидение. — Садись и ничего не бойся, я же рядом.

И с ним я действительно, кажется, могу ничего не бояться. Разве что самой себя, но и этот страх я, кажется, почти поборола.'

12. Жанна

Если Витя решил, что может так просто отделаться, то у меня для него плохие новости — не для того я вернулась в этот чёртов город через столько лет из столицы, чтобы выслушивать претензии, нет у меня для этого лишних сил и терпения. Ну вот, что Жданов за человек? Неужели так нравится тыкать другим в нос их грехи? Добрее нужно быть, терпимее. Но Вик этого не понимает и никогда не понимал — слишком принципиальный, чёртов моралист. Только с друзьями своими носится, как с писаной торбой — последнюю рубашку готов ради них отдать и всё им простить. И хоть они далеки до идеала, но почему-то от них готов всё вытерпеть, а мне мои ошибки прощать не собирается, придурок злопамятный.

Понимаю, что решение пойти к Вику на поклон — однозначно не самая лучшая идея в жизни, но у меня на самом деле не осталось никого, кроме бывшего мужа. Такая дурацкая ирония… и во что превратилась моя замечательная жизнь, скажите на милость?

Вдруг возникают непрошенные воспоминания, как родители поставили на мне крест, когда я ушла от Жданова, оставила ему сына. Мать сказала, что дочь — шалава и кукушка — им не нужна. И в самом деле, оказалась не нужна, не шутила мать. Впрочем, чего-то подобного я и ожидала, когда решила уйти от Вика, я была готова к этому, потому не сильно-то и расстроилась — всё равно ничего хорошего мои предки мне не дали, кроме извечных упрёков и требований.

Но как бы мать не бушевала и не давила мне на совесть, ребёнка я всё равно не собиралась забирать с собой, потому что моему любовнику не нужны были дети, а мне нужны были его деньги. Из этих вводных исходило, что сына я оставила, и поступок этот, на тот момент, казался самым логичным из возможных. Я ведь была молода, мне хотелось роскошной и красивой жизни — всего того, чего была лишена всё детство и юность и чего была, как никто другой, достойна. Витя, конечно, тогда влез тогда в криминал, молотил бабки ради нас с Яном, но мне было мало — я заслуживала гораздо большего. Да и почему нет? Ребёнку уже исполнилось тогда три, он был почти взрослый, самое тяжёлое осталось позади, вот и решила, что могу позаботиться о себе и своём будущем. Ни о чём другом тогда просто не думала, а потом ни разу не пожалела, что сделала именно такой выбор. Я вообще не очень способна жалеть о чём бы то ни было — не тот склад характера. Сделанного всё равно не воротишь, так какой толк убиваться и заниматься самоедством?

Все эти годы я была счастлива: рядом был заботливый и любящий мужчина, не жалеющий для меня денег и внимания. Правда, расстались мы некрасиво — настолько, что даже вспоминать нет никакого желания, и вот теперь мне приходится крутиться, словно белке в колесе, чтобы добыть средства к существованию. А я ведь так от этого отвыкла, так наловчилась чувствовать себя хозяйкой жизни… эх.

Сейчас, когда вся жизнь пошла под откос, мне очень нужны деньги, и Жданов — или как он любит именовать себя Викингом, позёр чёртов — мне поможет. Во всяком случае, я знаю парочку секретов его и его придурочных дружков, которые, уверена, не обрадуются огласке. Не захочет Вик со мной делиться, пострадают те, о ком он слишком уж переживает — его приятели, чтоб им икалось и не спалось, терпеть их не могу. Особенно того красноглазого блондина — Карла, кажется. Уголовник и отщепенец, но Витя дорожит дружбой с ним, хотя, спросите моего мнения, зря — слишком опасный этот альбинос, непредсказуемый.

— С вас двести рублей, — отвлекает от раздумий таксист, повернувшись ко мне всем корпусом.

Вздыхаю, потому что у меня осталась последняя пятисотка. Но делать нечего, за комфорт нужно платить — не на трамвае же тарахтеть, в самом деле, да и отвыкла уже от этого. Отдаю деньги, забираю сдачу и выхожу на улицу. Такси отъезжает, а я смотрю на здание “Бразерса” в свете полуденного солнца и улыбаюсь. Витя никуда не денется, и я способна подождать столько, сколько нужно — главное, добиться своего, а остальное меня мало волнует.

— Клуб закрыт, — отрезает стриженный плешивым ежом здоровяк на входе. Ручищи у него, как два столба и все в цветных татуировках, аж в глазах рябит.

Поднимаю голову, пытаюсь поймать взгляд охранника и обворожительно улыбаюсь — всё-таки я красивая женщина, с этим сложно спорить.

— Я к Виктору Андреевичу по очень важному… личному делу.

— Ничего не знаю, — заявляет, даже не соизволив посмотреть на меня, будто бы я пустое место.

Ах ты, зараза такая! Так и хочется его двинуть между глаз или по яйцам.

— А можно Виктора Андреевича сюда позвать? — наглею, но у меня нет другого выхода, мне очень нужны деньги, и я готова ночевать под порогом, лишь бы добиться своего. — Скажите ему, что Жанна пришла.

— Женщина, — хам! — Ещё раз повторяю: клуб сегодня закрыт для любых посетителей, даже с очень личными и важными делами. Всё, до свидания!

Он мягко, но решительно отталкивает меня в сторону и захлопывает дверь прямо перед моим носом. Проклятие, ненавижу их всех!

Что же делать? Топтаться у порога, в глупой надежде встретить Жданова? Лезть в окно? Прорываться с боем? Нет, ни один из этих вариантов мне явно не подходит — выкинут в два счёта и слушать не станут.

Достаю из сумки пачку, в которой сиротливо забилась в угол последняя сигарета. Трясущимися руками вытряхиваю её, нахожу на дне сумки зажигалку и, спрятавшись от посторонних глаз в небольшой нише слева от входа, прикуриваю. С каждой затяжкой руки дрожат всё слабее, а в голове проясняется. Нет, не на ту напали — я обязательно найду способ поговорить с Виком, чего бы мне это ни стоило.

На улице удивительно тепло, почти по-летнему, и я подставляю лицо лёгкому ветерку и солнцу. Шум города угнетает, мне бы сейчас на курорт — лечь на белоснежный песок, раскинуть руки и загорать, загорать до золотистой корочки. Там, на шикарных пляжах, водятся шикарные мужики, но я застряла между прошлым и будущим, словно лягушка в молоке и всё взбиваю проклятое масло, только толку — чуть. Пока не раздобуду денег, так и буду бегать, как ощипанная курица.

Выбрасываю окурок на землю, не найдя урны, и выхожу из своего укрытия. Надо что-то делать, нужно найти Витю и всё-таки поговорить. В кафе он не захотел меня выслушать, но он, наверное, ещё не понял, что я не намерена шутить. Даст денег, тогда отстану. Всё-таки у нас общее прошлое и сын, хоть Жданов и не верит, что я любила Яна. Но за свои грехи расплачусь сама, без его на то воли, хоть, знаю, найди Вик в себе силы — убил бы меня, но не выйдет — слишком порядочный для этого.

Ладно, раз тот упырь не пускает меня с центрального входа, зайду с тыла — мне нечего терять. Вдруг какой-то шум привлекает меня: ругань, приглушённые отборные маты, сдавленный крик. Ускоряюсь, потому что очень любопытно, что происходит во владениях бывшего мужа. Вдруг увиденное можно будет использовать для пользы дела?

Чуть не бегом огибаю здание и утыкаюсь в сетчатый забор, за которым происходит что-то на самом деле интересное. Двое, по всему видно, охранников, не сильно, но неприятно лупят какого-то парня. Ну, как лупят? Пару раз двинули под дых, в морду — причём, абсолютно молча и с непроницаемым выражением на лицах. Непонятно, что им сделал этот бедняга, но достал, наверное, крепко. Или, может, что-то украл — кто их знает, почему они решили начистить ему физиономию.

— Ещё раз сюда сунешься, голову открутим, — обещает один из охранников, стоящий слева. Солнце отражается от блестящей лысины, а воловья шея покраснела. Злой настолько, что аж кожа дымится.

— Мне нужно с Викингом поговорить! — вопит бедняга, взмахивая рукой. Мне не видно его лица, но, наверное, кровь с лица вытирает. Крепко ему, похоже, досталось.

— Его нет, тебе же сказали, — говорит второй охранник и разворачивается лицом к чёрному ходу.