Назад дороги нет (СИ) - Манило Лина - Страница 15

— Привет, Витя.

Я смотрю и не верю своим глазам.

— Жанна, — выдыхаю, а она улыбается, обворожительная, как и целую жизнь назад.

Твою мать.

— Не узнал, что ли? — смеётся, и звук этот — ржавым гвоздём в сердце.

— На память пока не жалуюсь. Да и тебя сложно не узнать, на самом деле.

Не знаю, где нахожу в себе силы вести эту чёртову почти светскую беседу.

— Приятно слышать, что в твоих глазах я всё такая же красивая.

Никогда не перестану удивляться способности Жанны слышать только то, что ей удобно. Она из тех, кто не способен измениться и снизить своё эго хотя бы на немного — всегда уверена в себе, всегда мнит себя королевой школьного бала. И вот эту эгоистичную суку я когда-то любил без памяти? И где были мои мозги?

Внутренний голос подсказывает, что в то время они надёжно спрятались за ширинкой, и да, это воистину так.

— Ты зачем пришла? — спрашиваю, чтобы повернуть разговор в нужное мне русло.

— Странный вопрос, честно признаться, — передёргивает худыми плечами и смотрит на меня всё теми же прозрачными голубыми глазами, склонив голову набок. — Всё-таки Ян такой же мой сын, как и твой.

Поднимаюсь на ноги, а Жанна напрягается, зная, что могу быть поистине страшен в гневе. Отступает назад, когда делаю шаг в её сторону. Съёживается, становясь совсем маленькой.

— Твой сын, говоришь? — подхожу к ней вплотную и убираю блондинистые волосы, упавшие на лицо. Вглядываясь в знакомые до боли черты, пытаюсь вспомнить, за что любил её когда-то. Мы не виделись десять лет, за которые я отрастил бороду и заимел морщины вокруг глаз, а Жанна, кажется, не изменилась ни на грамм — всё такая же красивая почти до головокружения.

Избалованная эгоистичная сука, которую я уже даже разучился ненавидеть.

Вздрагивает, когда сжимаю пальцами её щёки, привлекая к себе. Второй рукой беру за затылок, сжимаю, а она сдавленно пищит, упираясь лицом мне в грудь.

— Ян перестал быть твоим сыном, когда ты оставила его одного в квартире и уехала с хахалем, — шепчу ей на ухо, а она от каждого слова вздрагивает. — Помнишь это? Помнишь? Отвечай!

Жанна пытается вырваться, молотит руками воздух, что-то говорит придушено, а я поднимаю её лицо, замечая панику в голубых глазах. Боится, что убью? Правильно делает.

— Витя, отпусти! — почти орёт, но я закрываю ей рот ладонью.

Никому не позволю повышать голос рядом с могилой моего сына. Даже той идиотке, между ног которой он вылез.

— Ты какого хрена припёрлась? — Нависаю над ней, прижимаюсь лбом к её, и со стороны мы, наверное, смотримся почти мило. Мне не нужен лишний шум, да и скандала здесь не потерплю. — Только учти, если скажешь, что пришла сюда ради Яна, я тебе голову откручу и лично закопаю, ты меня знаешь. Поняла?

— Сдурел, да? — шипит, когда отпускаю её, а она оправляет светлую блузку. — Я что, не имею права сюда прийти?

— Ты должна была, как минимум, не бросать его. Или потом хотя бы с праздниками его поздравлять. Или на похороны, твою мать, прийти!

Теряю терпение, чувствуя как гнев, огненной волной поднимается из самых глубин души. Слишком тяжело сдерживаться, когда она смотрит на меня, упорно не понимая, почему злюсь.

— Ты сам виноват! Во всём виноват только ты!

И почему я совсем не удивлён?

Жанна обнимает себя за плечи, а в глазах плещутся слёзы, но верить им — всё равно, что верить обещаниям депутатов. Моя бывшая жена насквозь фальшива, наиграна. Жаль, я слишком поздно это понял.

— Перестань ломать комедию! Мне твой театр ни в одном месте не нужен.

— Витя, постой! — кричит, когда уже почти вышел из ограды. Понимаю, что Жанна не просто так сюда пришла, что-то ей от меня нужно, но выяснять подробности совершенно нет никакого желания. Мы уж давно чужие друг другу люди, а проблемы посторонних людей меня не колышат. — Подожди ты!

Она догоняет меня, хватает за руку, пытается остановить. Она настойчива, всегда такой была.

— Отвали, хорошо? Вообще сгинь.

— Витя, пожалуйста, — почти плачет, а я вздыхаю. Какой-то отвратительный театр, не иначе. — Давай поговорим. Что тебе стоит? В знак общего прошлого, просто выслушай меня.

— Просто поговорить, говоришь? А оно мне надо?

— Ты жесток, Витя…

— Слушай, перестань. Какой я тебе, на хрен, Витя? Он остался там, в прошлом.

— Но для меня ты всегда будешь им — хорошим мальчиком из соседнего двора…

Мать её, нашла, что вспомнить.

Ухожу всё дальше, а она кричит мне вслед. Оборачиваюсь, а Жанна бежит ко мне, застревая каблуками в многочисленных ямках разбитого тысячами шагов асфальта.

Нет-нет, всё-таки ничего общего, кроме цвета волос между ней и валькирией нет. И как я сразу этого не понял? Что я за тупой ублюдок?!

— Ладно, от тебя как от холеры не отцепишься. У меня есть полчаса, не больше. Надеюсь, управишься.

Жанна улыбается, а мне что-нибудь разбить хочется.

***

— Я следила за тобой, — говорит, размешивая ложечкой сахар в чашке с кофе. — Уже неделю… подойти только не решалась.

— Жанна, давай вот сейчас договоримся кое о чём, да?

Она кивает, глядя на меня испуганными круглыми глазами.

— Во-первых, ты не тратишь моё и своё время на ложь. Хватит, наелся по самые уши. В то, что ты там чего-то боялась, я никогда не поверю. Во-вторых, поменьше лирики, у меня нет желания выслушивать сопливые истории. Ясно?

— Господи, ты вообще не меняешься, — фыркает, почти возмущённая мною, но потом быстро берёт себя в руки и улыбается.

— С хера ли мне этим заниматься? Меняться… Я ведь и не сдох тогда, восемь лет назад, только потому, что вот такой.

Жанна молчит, всматриваясь в мои глаза, размышляет, но, когда пауза затягивается, говорит, тяжело вздохнув:

— Ладно, если хочешь сразу к делу, то приступим. Мне нужны деньги.

Ну, чего-то именно такого я и ожидал.

— Меня это должно каким-то боком касаться?

— Но… мы же всё-таки не чужие люди…

Запрокидываю голову и начинаю смеяться, потому что эта хрень вообще уже ни в какие ворота не лезет. Не чужие мы, понимаешь ли. Комедия.

— Почему ты смеёшься?

— Жанна, скажи мне, ты на самом деле такая тупая?

— В смысле?

— В самом прямом. Ладно, допустим, твоя жизнь пошла по звезде, ты вернулась в город, чтобы… чтобы что, кстати?

— Ты же совсем не даёшь мне ничего рассказать! Только отделаться пытаешься! — Жанна дует пухлые губы, словно ей не сорок один, а десять. Такая очень обиженная вечная девочка. — Я осталась одна, мне не на что жить! Я поэтому и приехала сюда, вернулась, потому что думала… думала, ты мне поможешь. В память о Яне.

Сцепляю зубы с такой силой, что, кажется, слышится хруст.

Резко протягиваю руку через стол и хватаю Жанну за тонкое запястье. Она сдавленно ойкает, а я почти ломаю ей кости.

— Никогда — слышишь? — никогда не смей спекулировать памятью сына. Ты ему никто, просто баба, которая его родила.

— Я его мать! Это всё ты виноват, с тобой невозможно было жить! Ты не давал мне свободу, а я была молодая, мне гулять хотелось!

— Даже так? Я виноват? А в том, что Ян ждал тебя каждый день, притулившись носом к окну, а потом плакал, думая, что его никто не видел, тоже я виноват? А Дни рождения, во время которых он так и засыпал в обнимку с телефоном, потому что надеялся, что мама позвонит? Тоже моя вина?

— Ты не давал с ним видеться! — выплёвывает мне в лицо, пытаясь вырвать руку. — Ты тиран!

— Ты невменяемая, да? Когда я не давал тебе с ним видеться? Больная ты, шалава подзаборная.

— Да! Да! Может быть, я и шалава, но я узнала, что такое счастье! Или ты хотел, чтобы я похоронила себя под грудами пелёнок-распашонок?! Я личность!

Отпускаю её, а она прижимает руку к груди, потирая покрасневшее запястье.

— Псих, чуть руку мне не сломал.

— Я тебе шею сломаю, так надёжнее.

Бросает на меня испепеляющий взгляд и что-то бурчит себе под нос.

— В общем, так, Жанна. Проблемы твои мне до сраки. Я сейчас ухожу, а ты живи себе своей жизнью, как тебе нравится. А ко мне не лезь, потому что в следующий раз точно рукой не ограничусь.