Корсар (СИ) - Манило Лина - Страница 3

Мне противно от самой себя, но мозг соображает плохо, и я умоляю этого подонка, не бросая попыток вырваться. Руками бью по широким плечам, чем вызываю тихий смешок. Он играет со мной, полностью уверенный, что никуда не денусь. Я, распластанная на стене, сжатая в тиски чужих объятий, слабая и безвольная при всём своём жгучем стремлении — не смогу вырваться.

Когда ветровка задирается выше, а холодные пальцы блуждают под тонкой футболкой, мужик смеётся, и этот противный каркающий звук наждаком по нервам. Господи, за что мне это? Я же никогда никому не сделала ничего плохого.

А ещё одна мысль раненой птицей бьётся в черепной коробке: если будет насиловать, пусть хоть вырубит, а потом убьёт. Это почему-то мне кажется самым лучшим вариантом.

— Поверь, милая, твоих денег не хватит, чтобы рассчитаться со мной. И лучше бы тебе не дёргаться, потому что моей доброты надолго не хватит. Ты же не хочешь, чтобы твоё нежное тело украсила парочка симпатичных надрезов?

От этих слов, сказанных ласковым, даже нежным тоном кровь стынет.

— Что вам нужно от меня? — Может быть, хоть разговором, вопросами отвлечь получится? И кто-то пройдёт мимо, напугает извращенца, и тогда вырваться смогу.

— От тебя мне ничего не нужно, — отпускает подбородок, чтобы в следующее мгновение сжать мою шею. Нет, несильно, но весьма ощутимо, словно власть свою демонстрирует. Всхлипываю, когда пальцы второй руки, блуждающие по обнажённой коже, достигают пуговицы на брюках. — Хотя нет, вру. Тебя бы я трахнул с огромным удовольствием, прямо здесь. Так, чтобы у тебя голос сорвало от криков, но не время. К сожалению.

Наклоняется к моему уху и чуть прикусывает мочку, от чего спазм отвращение скручивает тело. Он такой сильный, что легко сделает со мной всё, о чём говорит, а после этого только в петлю останется.

— Ты же Ева, правильно? — тяжело дышит, но пуговицу не расстёгивает. — Ева-а… имя такое красивое.

— Да, — пытаюсь кивнуть, но не выходит, настолько крепко меня держат. — Мы знакомы?

— А хочешь? — смеётся, а у меня мороз по коже. — В общем, так, красотка. Передай своему брату, что свои обещания нужно выполнять. Запомнила?

— Да.

Смысл его слов доходит не сразу, а когда понимаю, по чьей вине со мной это произошло, горло сжимается. От отвращения и ненависти, жалости к себе и отчаяния.

— Вот и славно. Тихо-тихо, не плачь, красавица, — снова целует в шею, туда, где бьётся пульс, а я вздрагиваю. — Пусть позвонит по известному ему номеру как можно скорее, а иначе хуже будет.

Отпускает так же резко, как до этого схватил, и через секунду исчезает, а я пытаюсь отдышаться и хоть немного в себя прийти. Перед глазами плывут радужные пятна, но паника постепенно отступает, заменяется злостью, яростью даже. Артём! Снова куда-то вляпался, и из-за этого меня кто-то лапал только что в тёмной подворотне. Ненавижу! Ведь просила взяться за ум, но этот придурок снова нашёл проблемы на свою голову. И на мою заодно.

Злость кипит внутри и клокочет, и я бегу к дому, если эту полуразрушенную халупу можно так называть. Хлипкий забор, который может рассыпаться от любого дуновения, прохудившаяся крыша, щели в оконных рамах. Но это хоть какой-то, но кров, пусть и мало подходит для званых ужинов и уютных вечеров у камина. Просто однажды мне стало всё равно, где жить, главное, чтобы всё было тихо и спокойно, однако мой братец так не умеет.

Распахиваю входную дверь, но в доме тихо и безжизненно. К нам не ходят гости, мы не устраиваем праздников, и родственники из далёких деревень не навещают сироток в большом городе, потому что некому навещать.

— Артём, ты дома? — кричу, скидывая конверсы у порога. Вешаю ветровку на гвоздь и иду искать брата. Надеюсь, он дома, но в ответ тишина. Где он ходит, почему его ищут какие-то странные люди? Что он им обещал и не сделал?

Сердце сжимается от тревоги. Мы с Артёмом рано остались без родителей, потеряли всё и всегда привыкли рассчитывать только на себя, но несколько лет назад брат сильно изменился: начал водиться со странными личностями, пропадал ночами, а когда возвращался утром, от него пахло алкоголем, а в глазах горел странный огонёк. На все вопросы лишь отшучивался и отмахивался, а ещё любил повторять, что скоро, буквально на днях мы заживём прекрасно. Сначала я верила, надеялась, но очень скоро поняла, что всё это напрасно. И пошла работать сразу после школы, потому что жрать хотелось сильнее, чем учиться.

Меня до сих пор сотрясает крупная дрожь, но о чужих руках на своей коже, влажных противных поцелуях стараюсь не думать. Ещё успею нарыдаться, побиться головой о стену, а пока нужно найти брата. Где он ходит, когда так нужен? Достаю телефон, раз за разом набираю номер Артёма, но безуспешно: мобильный брата выключен, а сам он неизвестно где ищет новую дозу острых ощущений.

Кто был этот человек, что хотел от Артёма? Тысячи вопросов, на которые мне самой ответов никогда не найти, хоть в лепёшку расшибусь. А может, брата убили уже? От этой мысли становится так больно, что дышать невозможно. Несмотря ни на что, люблю этого дурака. Он хороший человек, непутёвый только. И пусть старше на пять лет, иногда ведёт себя хуже ребёнка.

Я давно уже поняла, что брат — так себе надежда и опора, потому и работаю столько, что порой забываю жить. Но я чувствую ответственность за него, как бы это странно ни звучало. Один он пропадёт.

Захожу в кухню, щёлкаю выключателем, и тусклый желтоватый свет, висящей под потолком лампочки, заливает крошечное помещение. Пустота и гора немытых тарелок в мойке. Артём — свинья и с этим бесполезно бороться. Вздыхаю, ставлю чайник и присаживаюсь на невысокий табурет. Распускаю волосы, и они ярко-красным водопадом падают на плечи. Кожа до сих пор хранит следы прикосновений того урода и сейчас, когда оказалась в стенах дома, напряжение спадает, и до меня медленно, но уверенно доходит смысл всего произошедшего. Руки дрожат и покрываются мурашками, а перед глазами мелькают картинки того, что он мог сделать со мной, только пожелай. Страшно.

Скрипнуло что-то за окном, а я вздрагиваю, точно выстрел услышала. Шаги, отблески света, шипение. Вскакиваю на ноги и хватаю с плиты тяжёлую сковородку. Перехватив поудобнее за длинную ручку, застываю, готовая размозжить череп любому, кто решит подойти. Нет уж, больше никому не позволю лапать себя без разрешения, сдохнуть лучше.

Стук входной двери, а внутри радость и облегчение от того, что это брат вернулся, но лучше перестраховаться. После недавнего инцидента осторожность не помешает. Замираю, затаив дыхание, а руки, сжимающие сковородку, дрожат.

— Ева? Ого, — смеётся брат, зайдя в кухню. — Опусти сковородку, это я.

У него на лице довольная улыбка, а мне стукнуть его хочется всё сильнее, но своё "оружие" всё-таки опускаю.

— Где ты был?

— Гулял, — пожимает плечами и запускает руку в порядком отросшие волосы.

От его спокойного тона и улыбки на лице взрываюсь. Не могу смириться, что он так спокоен сейчас, задыхаюсь от несправедливости и обиды.

— Гулял? А ничего, что меня недалеко от дома какой-то упырь поймал и лапал, потому что ты там что-то кому-то задолжал?! Ты слышишь? Меня чуть не изнасиловали только что!

Выпаливаю на одном дыхании, а глаза Артёма округляются. И без того бледное лицо становится белее мела. Одним длинным шагом преодолевает разделяющее нас пространство, сжимает в объятиях и в макушку целует. Ощущаю, знакомый с детства аромат, и слёзы текут из глаз. Мне так хочется снова почувствовать себя маленькой, беззащитной, а не весь этот мрак, в котором жить вынуждена.

— Евочка, прости, милая моя, — бормочет, сжимая до хруста в рёбрах. — Обещаю, что всё теперь точно будет хорошо. Веришь мне?

Не верю, но молчу. Я столько раз слышала эти обещания, что уже и неинтересно. Резко вытираю слёзы, потому что надоело плакать.

— Я нашёл способ заработать деньги, много денег, — заявляет, отпустив меня. Чайник закипел, и свист режет по ушам. — Скоро всё будет хорошо.