Узоры на коже (СИ) - Манило Лина - Страница 66

— А я Егор. — Отец протягивает широкую ладонь и, взяв миниатюрную кисть Поли, целует её. — Обойдёмся без отчеств и других условностей. Просто Егор.

Отец всегда галантен, корректен сверх всякой меры и умеет найти подход к любому человеку, кем бы тот ни являлся. В свои слегка за шестьдесят он умеет очаровывать, и меня совершенно не удивляет, что тётя Зина так и не нашла кого-то, кто смог бы хоть немного, но сравниться с ним.

— А теперь пойдёмте к столу, — говорит отец, — а то всё остынет. Извини, сын, не смог встретить тебя из больницы. Дела, сам понимаешь.

Я понимаю, всегда и постоянно. Знаю, что только работа вытащила когда-то отца из депрессии, потому грех гневаться. А я, предоставленный сам себе в сложные пятнадцать? Кто об этом будет переживать, да и рядом всегда была тётя Зина. И именно этот факт не сможет меня заставить злиться на неё, хоть порой и следует.

Стол ломится от приготовленных заботливыми руками деликатесов, и живот невольно сводит от голода. Больничные харчи всё-таки не пища богов, как ни крути, да и как удержаться, когда всё так аппетитно выглядит, а аромат щекочет ноздри? Тётя Зина ставит в центр стола бутылку любимого вина и графин с клюквенным морсом. Замечаю, каким счастьем горят её глаза, когда меня замечает.

— Павлуша, милый мой, дорогой, — всхлипывает и всплёскивает пухлыми ладонями. — Я так рада, что ты наконец-то вернулся, так рада.

Обнимаю за плечи, а она утыкается мне в грудь носом и причитает, какой я у неё красивый, большой и сильный, и даже болезнь не смогла испортить сего факта. Эту бурю проще переждать, потому молчу и лишь поглаживаю впечатлительную соседку по спине. Ну вот как злиться-то на неё?

В итоге всё-таки рассаживаемся за столом, и три часа без остановки в квартире царит смех, радостные возгласы и звучат тосты о моём здоровье, процветании всех бизнесов на свете и успехе в любовных делах. Отец шутит, спрашивает о свадьбе, прося не затягивать, чтобы такой "старый башмак, как он" смог дотянуть до сего события. Полина смущается, а я сжимаю под столом дрожащую ладошку, чтобы волноваться не вздумала, а на душе так хорошо, что даже петь хочется.

А когда отец, сославшись на дела и невозможность побыть дольше, уезжает, и тётя Зина, грустно вздохнув, уходит к себе, мы остаёмся с Полиной наконец-то одни. Она моет посуду, напевая что-то себе под нос и периодически поправляя согнутой в локте рукой надоедливую прядь, падающую на глаза.

Делаю шаг в её сторону, всего один и этого оказывается достаточно, чтобы расстояние между нами исчезло. Полина охает, когда прижимаюсь к ней сзади и, протягиваю руку, чтобы выключаю воду. Когда кладу ладони на упругую аккуратную грудь, которую так люблю целовать, Полина подаётся чуть назад и кладёт голову мне на плечо. Сжимаю податливое тело, точно впечатать в себя пытаюсь, и Полина чуть выгибается, когда сильнее сжимаю грудь. Мне мало чувствовать её через ткань, мне всегда нужно больше. Смогу ли когда-нибудь насытиться? Загадка века, не иначе. Разрываю эту чёртову футболку, оголяю округлые плечи и целую, исступлённо, неистово, прикусываю бархатистую кожу. Мне мешают её шорты, мои брюки, но избавиться от них — дело секунды. Когда одежда летит на пол, а Полина поворачивается ко мне, в глаза заглядывая, губу закусывая, все тормоза улетают в кипящую огнём пропасть. Подхватываю под задницу, усаживаю на стиральную машинку, разведя стройные ноги в сторону.

— Ты нужна мне, — произношу за миг до того, как ворваться в обжигающую плоть. Полина уже готова для меня, моя девочка выгибается дугой, когда наращиваю темп.

Она кричит, что любит меня, а у меня от этих слов мозги плавятся. Оргазм накрывает обжигающей волной, выбивает дух, тормозит сердце. Кажется, что сдохнуть готов, если вот этого лишусь.

— Ты всё-таки чертовски потрясающий мужик, — смеётся Полина. Потом выравнивается, берётся ладошками за мои небритые щёки и внимательно заглядывает в глаза. Высокая грудь вздымается в такт прерывистому тяжёлому дыханию, а в комнате весь кислород наэлектризован и искрит.

— Что? — Выгибаю бровь, потому что понять не могу, что она рассмотреть на дне моих глаз пытается.

— Я хочу от тебя ребёнка.

А у меня в голове щёлкает что-то. Ребёнка? От меня? Чёрт…

— Поля… У меня слов нет.

В синих глазах тревога смешивается в адском коктейле с обидой.

— Ясно. Прости, это я так ляпнула. Я ж понимаю…

Порывается встать, высвободиться, а я опираюсь руками по бокам от неё и в шею целую. Вздрагивает, но напряжение не рассеивается.

— Моя фарфоровая балерина, какая же ты глупая…

— Сам такой, — бурчит себе под нос, но больше вырваться не пытается, уже хорошо.

— Ты правда хочешь от меня ребёнка?

— Уже и не знаю…

— Не знает она. — Целую плечо, оставляя засос клеймом на коже. — У нас обязательно будут дети, очень скоро. Но вначале мы поженимся. Ты возьмёшь мою фамилию, скажешь в ЗАГСе чёртово "да" и проведёшь со мной медовый месяц в доме у озера. А там, уж поверь мне, всё сделаю, чтобы через девять месяцев ты родила мне сына.

— Или дочь.

— И её тоже можно.

— Ты вот это всё серьёзно сейчас говоришь? — В глаза заглядывает, точно найти в них подтверждение хочет, что лгу.

— Ты даже представить себе не можешь, насколько.

Когда Полина взвизгивает и обнимает меня за шею, чуть не выбив дух, в дверь настойчиво кто-то принимается трезвонить.

— Не будем открывать, — шепчет мне в шею, дыханием обжигает.

— Согласен. Ну их.

Когда названный гость прекращает звонить, мой мобильный оживает, а на дисплее незнакомый номер.

— Это Юрий Обуховский, — раздаётся в трубке знакомый голос. — Я знаю, что вы дома. Впустите, поговорить нужно.

Молча кладу трубку и отвечаю на вопросительный взгляд Полины:

— Отец твой пришёл.

— Ой, — произносит Поля и закрывает рот ладонью.

Поднимаю с пола одежду и только тогда вспоминаю, что порвал футболку Полины и теперь ей нечего надеть. Вот же гадство.

— Так, сиди здесь, чаю попей, телик посмотри, я сам с ним поговорю. — Беру Полю за плечи и легонько встряхиваю. — Всё будет хорошо, не волнуйся. Не знаю, зачем он пришёл, но разберёмся.

Полина кивает и обнимает себя за плечи.

— Там в шкафу мои футболки, можешь любую надеть, только рад буду.

— Нет, Паша, я всё-таки с тобой пойду!

Спрыгивает на пол и, упрямо вздёрнув подбородок, стоит, подбоченясь. Зубы сводит от того, какая она сейчас сексуальная, хоть, наверное, и не задумывается над этим. Хочется послать всё к чертям и потащить Полину в комнату, или в ванную, хотя нет. После того, как увидел там Машу, в душевой кабине у меня ещё долго не встанет.

— Нет, ты останешься здесь, и это не обсуждается.

Мечет в меня молнии, спорить пытается, упрямица моя.

— Брэйн, но я его лучше знаю…

— Наплевать, веришь? Он пришёл в мой дом, значит мне с ним и разговаривать, а снова доводить тебя до истерики я ему не позволю. Т. ч. сиди здесь и не высовывайся, хорошо?

Полина хмурит брови, но всё-таки кивает.

— Вот и умничка.

И, быстро напялив на себя шмотки, иду к входной двери, за которой, знаю это, топчется Полин отец. Да уж, точно не так я представлял в своей жизни общение с родителями невесты, но даже, если Юрию не понравится перспектива видеть меня своим зятем… Срать я хотел на его мнение. Полина будет моей женой, она родит меня сына и дочку, а потом снова сына. А дедуля моих детей, коли выделываться не перестанет, пусть катится лесом.

Распахиваю дверь и натыкаюсь взглядом на своего гостя, стоящего спиной, облокотившись на перила.

— День добрый, — говорю, хотя он ни хрена не добрый, если ко мне приходят без приглашения такие гости. Но, ладно, не зря же меня вежливости и хорошим манерам родители учили.

Обуховский медленно поворачивается и бесконечно долгое мгновение смотрит прямо мне в глаза.

— Здравствуйте, Павел, — кивает, а во взгляде лёд. На идеально выбритом лице ни единой эмоции, а на светло-голубой рубашке и летних брюках в тон ни единой складочки. Не человек, а манекен из ЦУМа. На мне же мятая майка и старые, но удобные джинсы, что, впрочем, роли никакой не играет.