Узоры на коже (СИ) - Манило Лина - Страница 40

— Юра, прекращай, — произносит мама, сжав губы в тонкую ниточку, побелевшую от напряжения. — Она взрослая девочка, вполне способна своей головой думать.

— Ничем она не способна думать! — ярится отец, бросая на маму убийственный взгляд. — Я что не понимаю? Увидела такого всего из себя необычного и втрескалась по уши! Одним местом она думает, а придурку тому только это и нужно.

Это уже слишком. Он ещё о всяких местах о моём теле не рассуждал.

— Папа, не доводи до греха! — Мой голос становится обманчиво тихим, и отец прекрасно знает, до какой черты довёл меня, но останавливаться вовремя не умеет, когда находит малейшую возможность устроить мою жизнь и надиктовать ворох своих правил.

— Ты сама себя доводишь, когда в имбицилов всяких влюбляться себе позволяешь. — Он холоден, словно айсберг, а глаза сузились, и сквозь тонкие щелки наружу просачивается гнев.

— То есть влюбляться я имею право только в тех, на кого твой сиятельный перст укажет? Хватит того, что ты выбрал за меня профессию, запретил поступать в художественный, вечно «нужные» книжки для внутреннего роста подсовывал, досье на моих парней собирал. Хватит! Надоело!

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Полина, не кричи, — советует мама, стремительной походкой направляется ко мне и, подойдя, обнимает за плечи. — Дочь, нужно успокоиться, пожалуйста. И уже к отцу: — Юра, нам всем нужно поговорить, а криком и скандалом точно ничего не добьёмся.

— Здесь не о чем разговаривать, — фыркает отец и подходит к бару, чтобы достать бутылку коньяка. Видно, на взводе, раз пьёт с утра. Всё-таки мы с ним слишком похожи не только внешне. — Я запрещаю ей с ним встречаться, до добра это не доведёт! И это моё последнее слово.

— Да чихала я на твои запреты, понял? — Готова сорваться и кинуться на него. То ли в ноги упасть и рыдать в коленях, то ли по плечам бить, чтобы понял, что я уже выросла и могу отделить зёрна от плевел. А ещё до одури обидно, что не слушает, понять не хочет. И оскорбляет тех, кто так неожиданно стал мне дорог.

Мне бы понять, что он заботится обо мне, добра желает, но столько лет он навязывал мне свои правила и порядки, что почти разучилась думать своей головой. И впервые мне хочется настоять на своём, поспорить. И это желание не могу одолеть.

Тяжело дышу, чтобы не сорваться на крик, визжать не начать, раскидывая кругом семена злобы, которые обязательно прорастут, стоит только удобрить обидами и ненавистью. Мама — моя нежная и добрая мама — гладит по спине, пытается успокоить.

— В общем, так, нам всем нужно привести нервы в порядок, а ничего лучше не приводит организм в благостное состояние, чем хороший завтрак. — Мама хлопает в ладоши и улыбается, и на долю секунды становится светлее, хотя это лишь мираж. Глядя в ледяные глаза отца, понимаю: Карфаген должен быть разрушен.

— Здесь он хоть орать себе не позволит, — шепчет мне на ухо мама, когда мы выходим из отцовского автомобиля, припаркованного возле уютного кафе с романтическим названием «Парижский завтрак», — хотя успокоится он ещё не скоро.

Молча киваю, понимая, что мама абсолютно права: никакие разносолы, совместные обеды в семейном кругу и прекрасный кофе не переубедят отца. Юрий Обуховский не из тех, кого возможно переубедить. Да только и я не лыком шита и впервые в жизни готова драться с ним до последнего. Пока не услышит, пока не поймёт.

Пока размышляю, отстаю от дражайших родственников на несколько шагов. Безумно хочется спать, но лучше решить все спорные вопросы быстро, чем растягивать эту, высосанную из пальца, драму во времени и пространстве.

— Поля? — раздаётся совсем рядом удивлённый голос того, с кем рассталась всего несколько часов назад, хотя, была б моя воля, никуда от него не уходила. Поворачиваюсь и вижу улыбку, расцветающую на любимом лице. — Не ожидал тебя здесь увидеть.

— Ха, наверное, с бабами тут обжимался, да? — смеюсь, потому что отчётливо понимаю: мне очень не хватало Брэйна.

А может, плюнуть на все разговоры с родителями, на попытки унять бушующий шторм и просто уйти сейчас с Пашей, пока меня не остановили? Пусть ярятся, устраивают скандалы — мне давно уже пора съехать из отчего дома, зажить самостоятельно без извечного контроля. Отгоняю от себя непрошеные мысли, потому что Брэйн ничего мне не предлагал. Мы и знакомы с ним меньше недели, а ведь кажется, что долгие годы. Но это только кажется.

— Точно, у меня в этом районе десяток любовниц живёт, вот и наведываюсь регулярно, чтобы никому обидно не было, — вторит мне и протягивает руку, притягивая к себе. Ныряю в его объятия в поисках безопасности, которую они могут мне дать и, вдохнув знакомый аромат, зажмуриваюсь.

Так, надо уходить, а то мои скоро хватятся и начтётся второй акт Марлезонского балета, но с каждой минутой, проведённой с Брэйном, навалившиеся проблемы кажутся всё нереальнее и призрачнее. Но вдруг шальная мысль рождается в голове — назойливая, глупая в своей сути, способная всё только лишь осложнить, — и у меня уже не получается от неё отмахнуться. Не успеваю остановить себя, затормозить на лихом повороте, после которого могу оказаться вверх ногами на обочине и выдаю самую большую глупость, что способен сгенерировать мой придурочный мозг:

— Паш, а как ты смотришь на то, чтобы познакомиться с моими родителями?



24. Брэйн

Нет, эта девушка меня точно с ума сведёт — никогда не угадаешь, что в следующую секунду выдаст.

Вот и сейчас, предложила с родителями познакомиться, а я, мать его, понять не могу, как на это реагировать. Первой накатывает паника: ни разу в жизни не испытывал потребности сближаться с семьями девушек, с которыми романы крутил. Обычно, расставались ещё до того, как в чью-то светлую голову приходила подобная мысль. Если видел, чувствовал, что дело идёт к окольцовыванию, бежал дальше чем видел. А тут…

А тут растерялся, потому что, чёрт возьми, это же Поля — девушка, с которой согласен дойти до самого конца.

─ Ты уверена? ─ крепко держу пальцами за подбородок, чтобы взгляд не отводила. Мне важно знать, чем именно вызвано это предложение: сиюминутной блажью или взвешенным решением. ─ Понимаешь, я ведь не мальчик, который будет плясать под чью-то дудку. Полина, вздохни поглубже и подумай получше: оно на самом деле тебе нужно? Если нет, то просто забудем этот разговор и дальше будем жить, точно не предлагала ничего.

─ А ты не хочешь? Боишься?

Кто из нас двоих боится, так точно не я. Это не в моих синих глазах плещется паника, а голос дрожит. Нет уж, милая моя, вариантов не осталось — придётся знакомиться.

─ Да причём тут я? ─ целую в лоб, не выпуская из объятий. ─ Если ты не забыла, я пришёл в твой дом, совершенно не зная, как меня там примут и что скажут. Просто взял и пришёл. Поверь, мне как-то до одного места, что обо мне подумают, но если ты не заметила, панамку себе так и не купил.

Полина шумно сглатывает, пару раз моргает, а потом смеётся.

─ Чёрт, я и забыла, что просила тебя купить головной убор, но наплевать, пошли. Если не боишься.

─ Опять двадцать пять! Вот делать мне нечего — бояться.

─ Только… Паша, ─ замирает и смотрит на меня как-то испуганно, будто боится в чём-то признаться, ─ папа у меня… в общем, он узнал, что мы встречаемся. А он… в общем, не всегда приятный человек, понимаешь? Он может тебя провоцировать на скандал, потому что для него самое важное ─ статус и внешний вид человека, его "приличность".

Вот примерно что-то такое и предполагал, когда дом Поли изнутри увидел. Люди, в таких хоромах живущие, слишком ценят внешнее — наносное и лишнее.

─ Ну? И что мне с этими вводными делать? За пять минут всё равно другим не стану.

Вся эта ситуация кажется странной до головокружения. Я ведь просто вышел купить молока, а попал хрен знает во что. Не просто попал, вляпался — даже ушей не видно, одна макушка торчит. Ну и хрен с ним, так даже интереснее.