Материнский инстинкт (СИ) - Манило Лина - Страница 27

— Привет, дорогая! — услышала бодрый голос любимого и невольно расплылась в счастливой улыбке. Только он один не давал мне утонуть в том море тоски, что ежесекундно плескалось вокруг. — Как твои дела? Мне показалось, что во время нашего последнего разговора ты была несколько не в духе.

Ох, помнить бы еще, о чем мы с ним разговаривали.

— Просто не выспалась, не нужно беспокоиться, — старалась, чтобы мой голос звучал как можно веселее — не хотела, чтобы Рома начал волноваться.

— Смотри мне, — засмеялся мой собеседник, — если узнаю, что ты вздумала грустить, выпорю тебя. Приеду и выпорю!

— Смотрю в оба! Ты, главное, приезжай, хорошо? Я без тебя уже не могу — болит все, и красными пятнами покрываюсь.

— Так, подожди еще немного — совсем чуть-чуть осталось, — засмеялся. — У меня для тебя много сюрпризов. Завтра постараюсь пораньше у тебя быть.

— Хорошо, милый. Ты только когда будешь подъезжать, позвони.

Почувствовала, как он напрягся на том конце провода, как лихорадочно соображает, чем может быть вызвана моя просьба. Я ведь никогда раньше не просила предупреждать о своем приходе, но я не могла позволить, чтобы Рома застал меня врасплох — вдруг он увидит ребенка? Как я ему смогу тогда все объяснить?

— У тебя кто-то гостит? — услышала, как металлические нотки в его голосе ударяют мне в висок. От его подозрений стало так больно, что невозможно дышать, но пусть он лучше подумает, что у меня любовник, чем узнает правду. Время для правды еще не наступило, а когда наступит, не знала даже я.

— Бросай ерунду выдумывать! Я не собираюсь оправдываться — удобно думать, что я что-то скрываю — думай, я тебя переубеждать не стану, даже не надейся. Я просто высказала просьбу, которую очень бы хотела, чтобы ты выполнил. Если для тебя в этом кроется какая-то сложность, тогда вообще можешь не приезжать!

— Ладно, не дуйся! — услышала, как он расслабился. Наверное, у меня получилось изобразить праведный гнев. — Позвоню за два часа до приезда, чтобы у тебя было много времени подготовиться к моему визиту, договорились?

— Договорились, — мне стало немного стыдно за вспышку гнева и дальше мы разговаривали о разных мелочах, сотни раз признавались в любви. Нам было хорошо вместе даже на расстоянии, потому что мы любили друг друга, а все остальное разве имеет значение?

Не знаю, сколько мы разговаривали — время перестало существовать, как вдруг услышала, как истошно закричал ребенок. Я замерла, а сердце от испуга заметалось в груди раненным зверем.

— Ты что, смотришь программы для беременных? Правильно, смотри-смотри, потому что я скоро приеду, женюсь на тебе и в первую же брачную ночь сделаю нам очаровательного карапуза.

— Сам сделаешь? Как папа Карло? Бревно уже купил?

— Конечно, целый куб отборного леса. Потому что на одном ребенке я останавливаться не собираюсь — от тебя я хочу, как минимум, пятерых! — слышала, как Рома смеется своей идее, но это не так смешно, как ему кажется. Пятеро детей? Я очень сильно сомневалась, что выдержу такую ораву разновозрастных карапузов. Но расстраивать любимого не стала — зачем раньше времени толочь воду в ступе?

— Ладно, мне нужно в магазин, а ты меня отвлекаешь, — я старалась как можно быстрее закончить разговор, потому что ребенок с каждой секундой кричал все сильнее и я не в силах уже выносить его плач. Нужно его покормить или переодеть, но пока Рома «висит» на другом конце провода сделать этого не получится.

— Ладно, любимая, — вздохнул. — Не буду отвлекать. До завтра.

— До завтра, — почти закричала и резко нажала кнопку «отбой».

Побежала в комнату и схватила орущего младенца на руки — от натуги его личико покраснело и он похож сейчас не на новорожденного, а на взбесившийся помидор. Приложила к уже изрядно наполнившейся груди, и за сосок тут же ухватились крошечные губы. Мне неприятно кормить ребенка. Мне тяжело, неудобно, плохо. Почему-то бросает в пот и начинает чесаться все тело. Хотелось оторвать его от себя и швырнуть куда подальше, чтобы больше никогда ничего подобного не испытывать. Но я держалась из последних сил, стараясь потушить в себе приступ ярости. Знала, что он поест и снова уснет. Главное не думать о нем. Старалась думать о чем-нибудь приятном — о том, как встречу любимого завтра, как мы будем разговаривать всю ночь обо всем на свете и не сможем наговориться. О том, как смогу прислониться к его широкой груди, уткнуться в нее носом и, закрыв глаза, забыть обо всех проблемах, что накопились за последние месяцы.

Но тут я с ужасом осознала, что дети иногда еще и ходят в туалет. Пощупала пеленку и поняла, что он сделал сразу два дела, пока кушал. Одно дело мокрое, а другое грязное. Ребенок продолжал основательно подкрепляться, а я не хотела отвлекать его и снова слышать вой. Мне было наплевать на его мокрые пеленки — если они ему сейчас не мешают, то почему они должны мешать мне? Делать нечего, сидела и ждала, пока он наестся.

Впервые за то время, что он родился, я решила его рассмотреть. Да, действительно, как и в моем сне, он на сто процентов похож на меня. Те же глаза, губы, нос, овал лица. Даже моя родинка на щеке досталась в наследство. Я никогда не считала себя роковой красавицей, однако с юношества мужчины обращали на меня внимание. И если бы не моя излишняя разборчивость в выборе спутника жизни, то, скорее всего, уже давно была бы замужем. Но я постоянно выбраковывала потенциальных претендентов в мужья. Вот только с Ромой не получилось — полюбился уж очень.

В глубине души была удовлетворена осмотром. Конечно, не смотря на то, любила я его или нет, не хотелось знать, что у меня родился урод. Хотя учитывая мое к нему отношение во время беременности — то, как много пила и курила, как с ненавистью высказывалась в его адрес, как утягивала изо всех сил живот, — удивительно, что внешне он был абсолютно здоров. И даже весьма миленький и симпатичный.

Пока я рассматривала малыша, он наелся и уснул. Это был все-таки странный младенец — его вообще, похоже, не волновало, что пеленки можно было выжимать. Главным было наесться. Такое чувство, что привыкший к ненависти и издевательствам с моей стороны, он ничего не требовал. Наверное, смог бы обходиться без еды и ее перестал бы просить.

Я осторожно поднялась, поддерживая малыша. Кровати у него не было и мне пришлось снова положить его на стол, который ночью служил ему постелью. Положила, развернула, но он так и не проснулся. Я достала из упаковки влажную салфетку для снятия макияжа и вытерла младенца. Потом взяла кусок чистой марли и завернула в него ребенка, который продолжал спать крепким сном. Вот если бы меня мотыляли из стороны в сторону и укладывали спать на жесткий стол, то вряд ли я продолжала спать, а этому ничего — сопит в две ноздри. Странный все-таки ребенок.

Удостоверившись еще раз, что малыш не собирается в ближайшее время просыпаться, пошла готовиться к скорому визиту Романа — нужно как можно тщательнее убрать в квартире, отмыв следы, оставшиеся после родов.

Что делать с ребенком старалась не думать.

Глава 20

— Доброе утро, солнце! — Рома весел и бодр, а на часах только шесть утра. Я мало спала ночью — ребёнок часто требовал, чтобы его покормили и мне ничего не оставалось, как удовлетворять его потребности. С каждым разом кормление давалось всё легче, но спать хотелось безумно. Мы заснули только на рассвете, и телефонный звонок вырвал меня из сна, в котором снова где-то бродила, искала какую-то дверь, но найти так и не смогла.

Эти сны, из которых, казалось, нет выхода, преследовали меня постоянно. Стоило хоть ненадолго закрыть глаза, и я оказывалась в каких-то тёмных коридорах, по которым бегают крысы, что-то шуршит, а стены — сырые и заплесневелые.

— О, ромашка, — проговорила, тщетно пытаясь подавить зевок. В тот момент мечтала лишь об одном: уснуть крепким сном, чтобы ничего не тревожило, не снилось и не будило. — Уже приехал?

Как ни была рада его слышать, как ни мечтала об этой встрече и ни радовалась его приезду, именно в тот момент поняла, что усталость всех предыдущих месяцев лишила последних сил. Я устала притворяться, утомилась что-то изображать. Хотелось просто лечь и сдохнуть, потому что все внутренние резервы организма, что поддерживали во мне жизнь, словно топливо в печи, разом иссякли.