Ветер нашей свободы (СИ) - Манило Лина - Страница 37

© Лингво-лаборатория «Амальгама»

24. Ключ в замочной скважине

*I could stay awake just to hear you breathing

Watch you smile while you are sleeping

While you're far away dreaming

I could spend my life in this sweet surrender

I could stay lost in this moment forever

Where every moment spent with you is a moment I treasure

"I Don't Want to Miss a Thing" Aerosmith

Я не знаю, зачем делаю это, но как возможно удержаться, когда она так близко — смотрит на меня своими глазищами, нервно сглатывает, краснеет. Хоть сто раз зарекался к ней не притрагиваться — не смог устоять. Птичка делает меня слабым, но, черт возьми, мне нравится эта слабость. С Агнией не нужно кого-то изображать, что-то выдумывать — можно быть самим собой. И пусть мы почти ничего друг о друге не знаем, но это пока и неважно. Главное, что мы хотим узнать. Придет ли когда-нибудь момент, когда мы сможем полностью доверять друг другу? Не знаю. Ничего не буду загадывать. Сейчас мне хорошо рядом с ней, а о большем думать не собираюсь.

Могут ли губы быть сладкими? Я не романтик, никогда ни о ком так не думал, но этот поцелуй — слаще любого десерта. Знаю, что должен быть осторожным — нельзя пугать девушку своим напором. Нужно попытаться стать ласковым, нежным, но она сводит с ума — ее глаза, губы, бархатистая, словно персик, кожа — не оставляют во мне места для размышлений. Я хочу ее — так безумно и отчаянно, что пугаю самого себя. В глазах темная пелена, и только лишь ее губы, словно центр мироздания, притягивают к себе. Не чувствую ног, рук — только бешеная пульсация внизу живота и шум крови, несущейся по венам. Если сейчас кто-то скажет, что мое сердце разорвалось на части, ни капли не удивлюсь.

Я целую ее, будто намерен выпить досуха, до остатка. Желаю вобрать весь ее свет, запереть внутри себя, чтобы его мог видеть и чувствовать только я. Мысль о том, что кто-то может называть ее своей девушкой, лишает рассудка. Знаю, что попадись мне тот глист в кепке еще раз — зашибу и жалеть не стану. Это ревность? Скорее всего, хотя и не знаю, что делать с этими новыми чувствами — такими неожиданными и несвоевременными.

Я вторгаюсь в ее личное пространство, врываюсь, готовый разрушить, разбить на сотни осколков, чтобы потом бережно, крупица за крупицей, собрать воедино, создать заново. Мне нужно знать, что она только моя — вся, без остатка. С этой миниатюрной девушкой начинаю чувствовать себя эгоистом.

А еще мне так важно знать, что нужен ей, что во мне нуждаются. В глубине души я все тот же маленький мальчик, на которого наплевать собственной матери. Мальчик, выросший без любви, в нее не верит.

Мой язык ворвался, разомкнул приоткрытые, будто ждущие только меня, губы и, черт, никогда раньше не испытывал такого всепоглощающего кайфа от возможности просто целовать кого-то. Не хочу останавливаться — не могу позволить себе оторваться от нее, словно не выживу. Она — мой целебный источник, шанс на спасение, надежда.

Сначала робко, но с каждой секундой все смелее, она отвечает на мой поцелуй. Если так продолжится еще какое-то время, не выдержу и возьму ее. И не буду задумываться, к чему это приведет, к каким последствиям.

Чувствую, как стучит ее сердце — совсем рядом с моим. Они бьются в унисон так сильно и неистово, что почти больно, а я хочу убрать то единственное препятствие, что разделяет их — одежду. Жар накатывает волнами, плавит тело, а Птичка так прерывисто и лихорадочно дышит, что буквально схожу с ума от желания. Никогда раньше никого не хотел сильнее, не испытывал такой пульсации и напряжения от простого поцелуя.

На секунду отрываюсь от ее губ, хотя это и почти невозможно, и одним резким движением срываю с себя футболку. Эта секундная пауза дает мне возможность посмотреть на нее, увидеть, как покраснели ее щеки, а испарина выступила на лбу. Неожиданно Агния распахивает глаза, в шоколадной бездне которых клубится туман. Она слегка щурится, фокусируя взгляд на моих тату. На моем теле много рисунков, но она смотрит, не отрываясь, на грудь, покрытую замысловатыми узорами — выжженное поле с обугленными стволами сгоревших деревьев, и бегущий маленький мальчик с воздушным змеем в руке. Птичка облизывает нижнюю губу, и от этого простого и естественного движения кровь в моих венах бурлит во сто крат сильнее. Хотя, куда уже больше? Потом, прикрывает на секунду глаза, загадочно улыбнувшись, и проводит пальцами, аккуратно и невыносимо нежно, по рисунку.

— Если еще раз до меня дотронешься, — говорю каким-то не своим, слишком хриплым, голосом, — я тебя укушу. Сильно и больно.

— Кусай, — хихикает Агния и, будто издеваясь, медленно проводит рукой по моим ключицам, на секунду задержавшись во впадине под горлом — месте где, кажется, бьется мое сердце. Черт, она меня сейчас с ума сведет. — Только гипс зубами не трогай — поломаешь.

— Гипс?

— Зубы, — смеется, беря мое лицо в руки и заглядывая в глаза. — Ты как-то сказал, что перестал писать картины, однажды испугавшись того, что может скрываться на дне твоей души.

Мне приятно, что она помнит то, о чем ей рассказывал прошлой ночью.

— Да.

— Прошу тебя: пиши, твори, — шепчет Птичка, обжигая своим дыханием. — Я уверена, что ты талантлив, не бросай, как бы тошно, плохо или больно ни было.

Ее слова впиваются сотнями иголок — она поняла меня. Это же надо — удалось встретить девушку, которая способна разобраться в том, что чувствую. Я так тронут, что почти невыносимо — соприкасаюсь с ней лбом и лежу, просто слушая ее прерывистое дыхание. Мне нравится этот звук — словно сам ее организм подсказывает, насколько наши желания сейчас совпадают. От этого и приятно и страшно — один шаг остался до того, чтобы полностью изменить свою жизнь.

Она проводит пальцами по моим плечам, касается шеи, гладит тату птицы, ставшее символом того, что нам суждено было встретиться. Ее грудь, скрытая от моих глаз за слоями ткани, вздымается и опадает в такт ее дыханию. Хочу сорвать с нее эти чертовые тряпки и коснуться горячей кожи. И тогда я исследую губами каждый сантиметр ее тела, попробую ее на вкус, оставлю следы, чтобы даже через неделю она помнила, как сильно я желал ее.

Терпение лопается — снова набрасываюсь на нее, мучимый жаждой, как никогда ранее. Руки жадно ищут обнаженную кожу, губы ловят ее тихий стон, от которого все внутри сжимается в тугой комок. Не знаю, могу ли насытиться ею? Она обнимает меня за шею, проводит руками вниз по позвоночнику, от чего завожусь еще сильнее. Мне нужно почувствовать ее — кожей, всем телом, до глубины души.

Осторожно просовываю руку под майку — ее кожа такая нежная, словно дорогой шелк. Медленно прокладываю поцелуями дорожку вниз по подбородку, целую шею, немного покусывая. Чувствую, что потерял контроль, когда она негромко вскрикивает — то ли от удовольствия, то ли от боли. Знаю, что иногда могу быть слишком груб, порывист, но на Птичку мне не наплевать — не собираюсь делать ей больно.

— Все хорошо? — спрашиваю, между словами целуя ее за ухом.

— Даже слишком, — отвечает она и вздрагивает, когда нежно прикусываю мочку.

— Я иногда кусаюсь, — говорю, пробираясь рукой вверх и касаясь кружевного края белья.

— Догадалась по тому, как ты мне чуть кусок шеи не отгрыз, — заливисто смеется и зарывается пальцами мне в волосы. — Знаешь, Филин, а ты мне нравишься поэтому, так и быть, кусайся.

Смеюсь и целую кончик ее миленького носика, просовывая руку под бюстгальтер.

— Сними уже эту майку с меня, не мучайся, — шепчет, хитро сощурившись. — И меня не мучай.

Без лишних слов выполняю просьбу, и теперь могу видеть ее грудь. Она красивая. Птичка красивая. Несколько мгновений любуюсь совершенством формы, идеальностью размера, будто созданного для моих рук, не в силах оторвать взгляд, а потом аккуратно провожу пальцами по левой груди, чувствуя, как лихорадочно бьется сердце под ладонями. Тело ее реагирует на мои прикосновения, и Агния издает легкий, чуть слышный стон.