Об Анхеле де Куатьэ - де Куатьэ Анхель - Страница 10

— Тысячи лет кряду люди падали наземь, ударялись, разбивали себе коленки, ломали руки. Это было всегда, потому что это закон. Но если бы вы спросили у тех людей, почему они падают, те бы ответили: «Потому что мы тяжелые». И они ошибались. Но пришел Ньютон и сказал: «Нет, это ошибка. Вы падаете не потому, что вы тяжелые, а потому что вас притягивает земля. Она — тяжелая». Иными словами, закон был всегда, но знание о законе не всегда было правильным.

— Правильно я понимаю, что Скрижали — это принципы, которые были всегда? Но наши знания об этих законах мироустройства до сих пор были ошибочными?

— Скрижали — это опыт. Вы учитесь ходить — это опыт. Вы падаете — это опыт. Вы становитесь олимпийским чемпионом по прыжкам в высоту — это опыт. И Скрижали — это опыт. Я лишь описываю опыт. То, что есть. Ничего больше. Я говорю об очевидных вещах. Но сколько лет люди считали, что они падают на землю, потому что «они тяжелые»? Сотни тысяч. А научились бы они летать, если бы так и не узнали, что все наоборот? Это не мы «тяжелые», это земля «тяжелая», она притягивает. Научились бы?

— Вряд ли. Наверное, не научились бы.

— И знаете почему?

— Почему?!

— Потому что если бы человек продолжал думать о себе, что он «тяжелый», он бы никогда не поверили в то, что он может летать. И только когда люди узнали, что они — «легкие», они посмотрели в небо с надеждой… Скрижали — это опыт. И о нем действительно знают все. Но одни видят Небо, а другие — носки собственных ботинок. Важно не просто знать, важно — как ты знаешь. Это «как » и есть — Скрижали.

То, о чем рассказывает Анхель де Куатьэ, одновременно и очень просто, к необыкновенно сложно. Нужно ли доказывать, что у квадрата четыре стороны? А то, что круг — круглый? Вряд ли. Это очевидно.

Скрижали — столь же очевидны. И столь же просты. Это наше с вами знание жизни. Мы им уже обладаем. Проблема только в том, как мы его оцениваем… Мы можем думать, что любовь — это радость, можем считать ее — физиологической реакцией, некоторые называют ее болезнью, сумасшествием.

А что говорит об опыте любви Скрижаль Завета? Она говорит: любовь — это твой шанс потерять себя, чтобы найти себя, стать собой, открыть свой Свет. И тут нечего доказывать. Если ты видишь так, если любовь действительно открывает тебе себя, ты делаешь шаг в сторону от смерти, шаг к внутренней свободе.

И разве нужно это доказывать? Нет.

Просто если мы хотим преодолеть страх смерти, мы должны это сделать. Не для кого-нибудь. Для себя.

Скрижали — это дорога. А в дорогу не нужно верить, по ней нужно идти.

— Но Скрижали существуют?

— Разумеется!

— Вы замолчали. Можно попросить вас дать более развернутый ответ?..

— Вы знаете, что мы все страдаем манией величия! Все. Человек говорит: «Я самый несчастный!» А другой: «Я самый глупый!» Третий: «Я самый большой неудачник!» Все — «самые». Когда нам больно, нам кажется, что наша боль «самая» невыносимая. Когда мы разочаровываемся в ком-то или в чем-то, нам кажется, что нас постигло «самое» большое разочарование. А когда мы влюбляемся, у нас «самая» великая любовь. Это мания величия. Даже унижая себя, даже говоря о себе всякие гадости, человек не устает повторять — «самое», «самая», «самый». Мания величия. Однажды, когда я чувствовал себя «самым» несчастным человеком на земле (думаю, это многим знакомо), я пережил… Не знаю, надо ли это рассказывать?

— Расскажите…

— Хорошо. Попытаюсь. Я тогда еще учился, я был студентом. Советский Союз как раз доживал свои последние дни. Тяжелое время. Вокруг все чужое. Я был совсем один. Внутренне. Мне казалось, что все бессмысленно, что моя жизнь лишена цели, что мне просто незачем жить. Мир в моих глазах потерял все — красоту, ценность, величие. Все ужасно, жутко» глупо. Предельная степень отчаяния. В мире царит черствость, безразличие и злоба. А я один, я самый несчастный… Так я чувствовал.

Был холодный зимний вечер. Я шел по небольшой, темной улице в свое общежитие. Неприятный, пронизывающий ветер. Скверно. И вдруг какой-то шум. Сбоку, со стороны двора. Несколько пьяных молодых людей кричат и машут палками. Потасовка. Мне стало не по себе, боязно. Я ускорил шаг. Но вдруг понимаю, что слышу плач. Да, сквозь крики, брань, нервный хохот — я слышу плач. Не мужской, не женский, не детский… Я понимаю, что они бьют собаку. Останавливаюсь. Я стою спиной. Там, вдали, в темноте двора бьют собаку. Она кричит, молит о помощи. Истошно, бессильно.

Я разворачиваюсь и иду туда, к этим людям. Им весело. Злое веселье, Я прошу их остановиться. На меня нападают — от слов быстро к делу — хватают за куртку, ударяют в живот. А я вижу краем глаза эту собаку. Дворняга, совсем мелкая. У нее, видимо, что-то с позвоночником. Перебили позвоночник. Она бессильно волочит задние ноги, в глазах — ужас. Она кричит, плачет. Я слышу — это плач. И повторяю, как дурак, повторяю: «Остановитесь! Прекратите это, пожалуйста! Не надо!» Меня бьют. Все продолжается. Эти люди словно озверели. Я разозлил их. Они держат меня, бьют собаку.

Все продолжается. Я получаю палкой по затылку, оседаю на ноги и ползу. Зачем? Что я делаю? Я не понимаю. В голове — туман. Ничего не соображаю. Тяну руки и заталкиваю собаку под себя. Она кричит. Кусает меня. А сверху удары. Все продолжается. И вдруг, сквозь гул этого ора, я разбираю слова: «Да ты говно! Ты понимаешь, что ты говно?! Что ты вообразил о себе?! Ты — говно?! Понял?! Ты — говно?!» Раньше, я бы, наверное, разозлился. Взбесился бы, может быть. Бросился бы на обидчика. Но сейчас нет. Я слышал эти слова и понимал, что это правда.

Я поднялся. Не полностью, только на колени. Больше не смог. Стою на снегу на коленях, прижимаю к себе собачонку. И говорю этим парням: «Да, я говно. Я понял» Я понимаю. Да. Я говно». И я не врал тогда. Я понял это. Почувствовал. Только что я осуждал весь мир, только что я был «самым несчастным», страдал манией величия, жаждал понимания, хотел быть услышанным. А теперь, в какую-то считанную долю секунды, мне стало вдруг, все равно. Абсолютно. И я подумал: «Да, я — говно». Просто, спокойно. Я понял это, принял. Да, я говно. Они побросали палки и ушли.

В общежитие с собакой меня не пустили. Ночь. Податься некуда. Я забрался в подвал соседнего дома. Там были трубы отопления. Я разложил куртку, укутал в нее собаку. И все думал тогда: «Да, я говно». Просто, спокойно. Я так думал о себе — спокойно. Без слова «самый», «самое». Просто. Я так чувствовал… И она начала рожать. Она была беременная — эта собака. Не знаю, может от стресса, от шока. Она рожала. В темноте, в сумраке я сразу и не понял. Она рожала и лизала мне руки. Все недоношенные.

Ночь я просидел в этом подвале, слушая ее дыхание — тихое, слабое, едва различимое. Прерывистое. Все умерли. Все. Трое щенят и она. А я — нет. Я не умер. Когда стало светать и сквозь узкие, продольные окна забрезжил свет, я раскопал в этом подвале землю и похоронил их. Потом вышел на улицу и долго смотрел на солнце. Яркое, словно пряничное солнце на прозрачном морозном небе. Я понял этой ночью, что уже больше никогда не будут «самым», и со мной никогда ничего не случится — «самого».

Вы спросили меня о Скрижалях. Я рассказал сейчас о первой. Я уже рассказывал о ней в книге «Всю жизнь ты ждала». Могу говорить и дальше. Есть она или нет? Судите сами. Но если вы не знаете, что такое потерять свое «я», прогнать его или просто дать ему уйти… Если вы не знаете, какое это счастье освободиться от него — от своего «я», потерять, забыть все эти слова — «самый», «самое», «самая»… Мне без толку рассказывать. Да, Скрижали существуют. Это правда. Что я могу еще сказать?

— Отказаться от «я»…

— Да. Мы не должны цеплять за свое «я». Оно — фикция. Подлинно только то, что стоит за нашим «я», то, что «внутри». О душе нельзя рассказать. Что вы о ней скажете? Ничего. Выйдет пустой разговор. Но она — великая ценность. А «я» — это то, о чем можно говорить бесконечно. Что бы вы ни делали, что бы с вами ни происходило, помните главное — за вашим фиктивным «я» стоите вы . Вы — больше, вы — необъятны. И если эта истина станет вашей , вы перестанете бояться смерти.