Завещание Якова Брюса (СИ) - Каблукова Екатерина - Страница 28

— Как государственное?

— Ты сестру не пугай! — Евдокия Андреевна хмуро посмотрела на сына. — Исключена девка твоя из списков. Петр Григорьевич лично прошение подавал.

Григорий вновь скрипнул зубами и хмуро взглянул на Софью. Но в этот момент принесли ткань для перевязки, и сестра вновь повернулась к отцу.

Белов скрипнул зубами и направился к выходу, понимая, что зря потерял время. Ни мать, ни Лукерья добровольно не расскажут, а вмешивать Шувалова в это в общем-то семейное дело не хотелось.

На душе скребли кошки. Предательство отца, а потом и младшей сестры и равнодушие Софьи ощутимо задели преображенца. Хотелось перекинуться волком, долго бежать по лесу, а потом, на поляне завыть на луну, чей белесый силуэт уже появился на голубом небе.

Но сначала надо было найти Настю. Прижаться к ней, вдохнуть аромат мяты, исходивший от ее волос и забыться в объятиях ведьмы.

— Ты не девку эту ищи, а грехи замаливай! — крикнула мать вслед. — На отца руку поднял! А ведь он тебя от позора спас!

Белов обернулся, сверкнул глазами, заставляя женщин вжаться в кресла. Он уже хотел ответить, что думает про желание мать заставить молиться и его и Настю, но вдруг хмыкнул.

— А ведь вы правы, матушка, — произнес преображенец почти весело. — помолиться стоит… у сестрицы моей, Ольги, в скиту! Он ведь недалече, аккурат за день как раз обернуться можно!

Испуг в глазах матери был красноречивее любых слов.

— Ты не поедешь туда! — Евдокия Андреевна кинулась к двери, широко раскинув руки, точно птица. — Не пущу!

Гриша рассеялся, скорее над собственной глупостью:

— Вы действительно думаете, что сможете меня остановить?

Миг — и огромный рыжеватый волк прыгнул в окно. Рама с треском распахнулась, разбитые стекла посыпались на землю, кажется, Лукерья завизжала, а мать что-то кричала вслед, но Грише уже было все равно: волк устремился за свой ведьмой.

Проскочив по парку и основательно напугав слуг, Белов легко перемахнул через ограду и широкой, стелющейся рысью направился к чаще, темневшей неподалеку.

Лес встретил зверя сумрачной прохладой. Солнце уже начинало клониться к горизонту, скрываясь за верхушками деревьев. Волк остановился и полной грудью вздохнул такие желанные запахи леса. Коротко тявкнул, чувствуя, как напряжение последних часов отступает, а вместо него появляется мрачная решимость.

Белов чуть придержал зверя, успокаивая, а потом выпустил, как обычно спускают гончих со сворки. Волк прыгнул и помчался, стелясь над землей. Григорий не вмешивался. Преображенец прекрасно понимал, что после такого бега и ему, и волку будет худо, но все равно бежал, стремясь успеть.

Расчет отца был ясен: прими Настя постриг, пусть даже и насильственный, даже Елисавета Петровна не смогла бы пойти против церкви. Но на постриг, как и на венчание нужно время… И потому волк бежал, несся, пружиня лапами по рыжеватому мху, серой тенью огибая стволы деревьев.

Григорий прекрасно помнил дорогу к скиту, куда сестра предпочла спрятаться от мира после того, как её жениха казнили по приказу императрицы Анны. К всеобщему удивлению, Петр Григорьевич решение дочери поддержал и с тех пор постоянно щедро одаривал монастырь.

Лучшего места, чтобы спрятать неугодную невесту сына и найти было нельзя. К тому же в скиту было несколько ведьм, это Белов знал наверняка — приезжая на редкие встречи с сестрой, происходившие по обыкновению за монастырскими воротами, преображенец чуял Силу. Правда там она была какой-то другой, враждебной, отталкивающей любого, кто приближался к монастырским стенам.

При мысли том, что Настя сейчас одна против всех, волк лишь скрежетал зубами и бежал еще быстрее, хотя силы и так были уже на пределе.

Зеленый мох. Кусты, сквозь которые то и дело приходилось продираться, стволы деревьев… В какой-то момент Белов окончательно потерял счет времени.

В голове гудело, а язык то и дело вываливался на плечо. Несколько раз Григорий влетал в болото, мох под лапами рвался, и только чудом волк выскакивал из трясины.

Белов чувствовал, как при каждом вздохе горит его грудь, как болят ребра, как сбиваются в кровь лапы, но он все равно бежал и бежал. Запахи леса смешивались воедино, перед глазами то и дело плясали огненные блики, каждый вымах лапы давался с трудом.

Понимая, что иначе зверь упадет, Белову пришлось перейти на шаг. Волк шумно выдохнул и, пошатываясь, побрел в сторону монастыря, над которым алел закат.

Григорий моргнул и вдруг понял, что огненные сполохи, плясавшие перед глазами — отблески пламени, полыхавшего над верхушками сосен. Именно там находился скит.

Дыхание перехватило, а потом волк, позабыв про усталость, кинулся вперед, туда, где над лесом бушевал пожар.

Огонь то полыхал сильнее, то затухал, прячась за краем леса, чтобы через несколько секунд вновь взметнуться вверх.

Прижав уши, зверь несся, уже не разбирая дороги, понимая, что все равно опоздает, но все еще надеясь.

Запах мяты ударил в ноздри, заставляя остановиться. Волк повел носом и заскулил, молотя хвостом по ногам. Настя. Его ведьма с огромными серыми глазами.

Она находилась здесь, где-то рядом, сомнений быть не могло. К её запаху примешивались и другие, один из которых был слишком знакомым, заставляя Григория недоуменно нахмуриться: что Левшин мог делать в лесу в компании Насти. К тому же Сашка должен был быть сегодня на дежурстве.

Холодок сомнения закрался в голову, заставляя холку вздыбиться. Что если Левшин тоже участвует в заговоре и выкрал Настю? Глухое рычание само вырвалось из горла.

Хотя… Петр Григорьевич вряд ли станет посвящать в дело посторонних, а уж тем более Левшина, которого попросту презирал. Зверь шумно фыркнул, отбрасывая сомнения.

Где-то неподалеку испуганно заржал конь, потом послышались голоса. Настин, слегка испуганный, и Левшина, уверенно отвечающий, что они в безопасности.

Во всяком случае, Настя находилась с Сашкой по доброй воле. Ну и поскольку амурные похождения Левшина были Белову хорошо известны, то оставалось предположить самое невероятное: друг каким-то образом прознал про козни Пета Григорьевича и решил помочь Гришиной невесте.

Помотав головой, волк потрусил туда, откуда слышались голоса. Не рассчитал и выскочил на тропинку, аккурат перед путниками.

При виде огромного зверя гнедой испуганно заржал и взвился на дыбы, Настя испугано вскрикнула, но тут же кинулась к волку:

— Гриша!

— Белов, вот чтоб тебя! — ругнулся Левшин, роняя моментально выхваченный пистолет и успокаивая коня. — А что, если бы выстрелил?

— Так промазал бы, что я не знаю, что ли? — хмыкнул Григорий, мгновенно преображаясь и крепко обнимая невесту.

От него пахло потом и болотом. Руки ощутимо подрагивали, но Настя ничего не замечала.

— Гриша! — прошептала девушка, обхватывая ладонями такое родное лицо. — Пришел все-таки!

В ответ преображенец лишь поцеловал невесту, еще крепче прижимая к себе, словно боясь потерять.

— Что-то меня Настасья Павловна вы так не встречали! — весело заметил Левшин.

Настя ойкнула и спрятала лицо на широкой груди жениха. Белов усмехнулся.

— Будет тебе, Сашка, насмешничать, — слишком миролюбиво сказал преображенец. — К тому же ты еще не поведал мне, как оказался в ночном лесу наедине с моей невестой!

— Гриша, твой друг меня спас, — вмешалась Настя. — Если бы не он…

Девушка прикусила губу, понимая, что не сможет рассказать жениху всю правду о Петре Григорьевиче. Преображенец хмыкнул и протянул руку другу:

— Саш, я у тебя в долгу! Сам бы скорее всего не успел.

— Потом сочтемся, — отмахнулся Левшин. — Как ты вообще узнал, где Настасью искать? По запаху?

— Отец сказал.

— Вот так просто? — не поверил Левшин. — Взял и сказал?

— Ну… — Белов слегка помялся. — Руку я ему сломал… кажется.

— Сломал? — ахнула Настя, с укором смотря на жениха.

Белов вздохнул.

— Прокусил я ему руку, — признался он, избегая укоризненных взглядов. — Не сдержался.