Мэн (СИ) - Мизухара Кристина Ивановна "onix" - Страница 63

По центру стола, на фарфоровой подставке со свечой внутри, стоял внушительных размеров стеклянный заварочный чайник. В нём, как стрекоза в янтаре, почти на весь объём красовался распущенный цветок в окружении какой-то не то хвои, не то листьев эстрагона.

— Что это? — спросила девушка голосом человека, смирившегося со своей участью.

— Это китайский вязанный чай. Присаживайся, — выдвинул Андрей стул.

— Вязаный? Спасибо, — уселась она.

— Да. Внутри вязанка чая, которая при заваривании распускается вот таким небольшим букетиком. Это символ набора ароматов самого чая. Ты меня слушаешь? — остановился мужчина, начав было разливать напиток.

— А? Что? Нет, не слушаю, — мотнула она головой, уже забыв про букетик — на одном из блюд лежали три прекрасных пирожных в виде роз, посыпанные крупным кристаллическим сахаром, сильно напоминающим капельки росы. Тэсс представила, как отправляет эту красоту в рот и почувствовала себя варваром. Это был тот самый случай, когда блюдо хотелось не съесть, а сфотографировать и отправить в сервант под стекло. Во-вторых, тут же лежали какие-то леденцовые шампура с нанизанными на них кусочками зефира, мармелада, ирисок и ещё какой-то цветной вкуснятины.

Но и это ещё не всё.

Тэсс заметила, что между ними валяются печенюшки. Приглядевшись повнимательней, она узнала в них … могильные плиты. Именно могильные надгробия с надписями и датами, а также крестами, выполненными в стиле имбирных человечков.

— Что это? — с обескураженным видом придвинула к себе тарелку с этим кладбищенским натюрмортом бедняжка.

— Хм, — усмехнулся хозяин. — Элтон решил тебя удивить. Это готические пряники … их любит сестра Джо, — Дексен налил чай гостье и себе и уселся на стул напротив. — Она их покупает где-то на Манхэттене. Там их пекут какие-то не то эмо, не то готы, не то идиоты, что, в принципе, одно и то же.

— А-а … — в догадливом жесте вскинула подбородок Тэсс. — А розочки какие красивые! Они откуда?

— Вот об этом-то я и хотел с тобой поговорить, — откинулся Андрей на спинку стула и закинул ногу на ногу.

— Со мной? — Тэсс очень хотелось получше принюхаться к чаю в её чашке, но на улице запахи развевались в секунду, а совать нос в посуду она постеснялась.

— Да. Через неделю здесь, в усадьбе, будет небольшая вечеринка. Новоселье. Приедут мои друзья из Нью-Йорка, будет Даррен, Фиона, Берч, друг моего деда мэр Огасты мистер Дункан. Я хочу, чтобы ты составила мне партию.

— Какую партию? — боязливо проблеяла гостья, помешивая ложечкой чай.

— Партию хозяина вечера, — Андрей отхлебнул свой напиток из чашки.

— Э-э-э … это чтобы я с тобой встречала гостей?! — в ужасе вытаращилась Тэсс.

— Да.

— Да ты с ума сошёл! Ты женатый человек!

— Я подал на развод, а у нас брачный контракт.

— Нет.

— Пожалуйста.

— Нет.

— Твои условия.

Девушка закусила губы меж зубов и забегала глазами по территории «Джо-Мэри».

— У меня нет платья.

Андрей опять скептически скривился. Но потом всё-таки засмеялся.

— Такая банальность, мисс Полл.

Тэсс предупреждающе сложила губки в маленький бантик.

— Ну, хорошо-хорошо, — в защитном жесте выставил на неё руку мужчина. — Купить платье … любое, — провёл он ладонью в воздухе горизонтальную черту, — не проблема. Но… — насколько смог оглядел Тэсс по пояс, — и даже кучу каких-нибудь побрякушек. Но всё дело в том… — Андрей забрался пятернёй себе в чуб, — короче, я хотел бы видеть тебя в том, в чём ты была в баре на Дне независимости.

Тэсс моргнула.

— Но, чтобы ты не посчитала меня жмотом, хоть я и не сорю деньгами, давай ты найдёшь по каталогам тот наряд и украшения, которые сочтёшь нужным, и сумму их стоимости я положу на твой счёт. Какой укажешь. А на празднике ты будешь в том твоём платье.

— Кардигане.

— Да. Ты покупала его в Нью-Йорке?

— Да. В Мацис.

— В Мацис на Одиннадцатой авеню?

— Нет. На Ленсингтон. А тебе не обидно, что я буду выглядеть дешевле, чем другие женщины? Наверняка здесь все гостьи будут расфуфырены донельзя. — Девушка чувствовала, что что-то тут не то. Но разгадать истинных намерений мистера Дексена и не мечтала.

Андрей усмехнулся.

— У моей бывшей жены есть перстень за полтора миллиона, но именно с ней я и развожусь.

— Это ты. А другие?

Мужчина поменял ноги местами.

— Видишь ли … я не использую людей и женщин в том числе, чтобы что-то кому-то доказать. — Дексен имел сейчас вид пожилого, усталого преподавателя за кафедрой. Того, которому уже надоело из раза в раз повторять одно и то же. — Те, кто позволяет с собой так обращаться, кто годится, чтобы его демонстрировали в качестве предмета обихода, украшения, к таким я и на милю не подойду. Слишком брезглив для этого. А те, которые не позволяют, они не позволяют и всё, — развёл он руками. — И правильно делают. Сам такой.

Тэсс молчала, поэтому Андрей продолжил уже тоном попроще:

— Поверь, тем людям, которые будут на вечере, у меня уже нет ни нужды, ни желания что-то доказывать … или демонстрировать. Я уже давно это сделал и совершенно другими способами. Я хочу, чтобы ты была со мной, здесь, — стукнул он прямым средним пальцем в поверхность стола. — И была такой, какой нравишься мне и только мне. Всё. Это можно устроить?

— Можно. И, конечно же, мне не нужна стоимость каких-то там вещей — я деньги другим способом зарабатываю.

Он недовольно скривился.

— А причём здесь розочки? — сдвинула брови гостья.

— Что, прости?

— Я спросила про розочки, — кивнула девушка на пирожные. — Ты сказал, что хотел поговорить именно об этом.

— Их приготовила повар, которую Элтон нанял к празднику.

— А в Нью-Йорке ты часто закатываешь вечеринки?

И дальше речь зашла о городе, с которым оба собеседника были очень хорошо знакомы, а потом пошла и ещё дальше.

Солнце пригревало девушке спину. Волосы быстро досохли, чай согрел изнутри, «могильные плиты» оказались вполне себе вкусными, и даже ничуть не хуже розочек. Кстати, этот чайный букет имел какой-то экзотический аромат, отгадать который Тэсс даже и не пыталась. Вспоминались там всякие бергамоты, саусепы или личи, но, понятное дело, здесь присутствовало нечто другое.

Конечно же, беседовать и думать одновременно у гостьи не получалось опять. С этим она смирилась. Но всё-таки сквозь запал общения и перебрасывания фразами из её нутра к мозгам пробилось некое расслабленное чувство превосходства над ожиданиями. Мужчина напротив продолжал давать ей больше, чем то, о чём что она могла себе вообразить.

Разговор напоминал маленькие прыжки с парашюта — каждый его ответ — и у неё кратковременно слегка захватывает дух. А потом и мозги. Она молчит, не в силах выдавить ни звука. Дошло до того, что в один из моментов ей захотелось его или убить, или сожрать. Такого вот всего из себя умного, интересного, красивого, сложного, плохого, свободного, отвратительного, влюблённого, гостеприимного и офигенно крутого.

Она поняла, что хочет его. Всего. Но всё было не так просто. Тэсс представила, что всего час назад они могли заняться сексом или в самой ванной, или же в спальне. Ни там, ни там их никто бы не побеспокоил. Её всю передёрнуло. Банальный секс в ванной — самая плохая идея за всю историю плохих идей. Всё это казалось каким-то обычно-скучным для этого человека.

Констанция вспомнила, как танцевала с ним медленный танец в «El coyote» и взахлёб возмущалась его надеждами, что будет пытаться ему понравиться.

«Дура, — от злости на себя её аж замутило. — Боже мой, какая же я дура!»

Гостья сидела и вспоминала, как мужчины покоряют женщин красивыми жестами, цветами, подарками, не забыла и про Адама с его романтическим признанием в любви на камне на берегу моря.

«Боже», — от банальности и ожидаемости, от скудности фантазии и порывов души ей сделалось обидно за себя, за то, что её не отвратило от этого ещё тогда, на камне.

Сейчас перед ней сидел человек явно из другого мира. Вселенной. Где нет места банальности и посредственности, где прямолинейность, примитивность и элементарность бывают посложнее мудрости, а мудрость проста как очевидность; где сила и слабость, ум и глупость, гениальность и безумие относительны, неоднозначны и взаимозаменяемы; где люди не только смотрят, но и видят; где угол кругозора гораздо шире угла обзора, поэтому становится ясным и понятным даже то, что находится чуть дальше твоего собственного носа.