Между строк (ЛП) - Харлесс Рене - Страница 24

– Твой? – спрашивает Куинн, кашляя лимонадом.

– Нет, не мой, – резко отвечаю я, не сводя сердитого взгляда с Минди, которая беззаботно улыбается. – Отец малыша Билли младшего – Билли Смитсон. Ты, наверное, помнишь его со школы. Когда у Минди в супермаркете отошли воды, я оказывал первую медицинскую помощь.

– О, а вот и Билли, – бормочет Минди, махая через дорогу бывшему квотербэку с растущей шиной на поясе.

Выражение лица Куинн маскируется её любопытством к ребёнку, воркующему на неё из коляски.

– Прости её, – шепчу я Куинн, которая смотрит на меня из-под длинных ресниц и быстро улыбается мне, прежде чем снова обратить внимание на ребёнка.

– Билли, Минди, было приятно видеть вас, – лгу я. – У нас с Куинн есть кое-какие планы, но я уверен, что увижу вас всех позже.

Куинн встаёт и берёт меня за руку, как будто это так же естественно, как цветы, распускающиеся весной.

– Рада была тебя увидеть, Минди, – вторит Куинн, когда мы проходим мимо её заклятого врага.

Я с удивлением наблюдаю, как женщина, идущая рядом со мной, делает глоток своего напитка, как будто мы не провели последние пять минут, вскрывая старые шрамы, оставленные нашим прошлым. Нуждаясь в её близости, я отпускаю её руку и обнимаю её за плечи, целуя её в макушку. Её рука, зажатая между нашими телами, обвивается вокруг моей талии, и я хочу, чтобы это было постоянным – объятия, соединяющие меня с ней.

Мы проходим мимо зарослей кустарника, загораживающих парковку от зданий, и я поворачиваю Куинн ко мне и целую её.

Глава 13

Тревор

Дом родителей Куинн стоит посреди того же участка, площадью в два акра, что и до моего рождения. Мои родители всё ещё живут через дорогу, но когда Куинн уехала, мне было трудно смотреть на дом, который казался мне более чужим, чем когда-либо прежде.

Большой двухэтажный кирпичный особняк в колониальном стиле, похожий на несколько других домов на этой улице, но странно, он казался мне немного мрачным. Тени от окружающих деревьев задерживаются на стенах дома, но больше всего меня волнует темнота внутри. До сих пор трудно представить яркую и жизнерадостную Куинн, живущую в доме, который был её полной противоположностью.

В детстве мы редко виделись с её родителями. Они просто приходили и уходили с работы, оставляя Куинн одну в огромном поместье, слишком большом для подростка, вот почему она провела много ночей с Иззи. Мои родители любят Куинн, но то же самое нельзя сказать о её родителях по отношению ко мне и моей сестре. Они всегда были недовольны, когда видели нас, и отправляли домой, утверждая, что Куинн нужно больше времени проводить за учёбой.

Я помню, как сильно родители давили на неё, когда она училась в школе, но они никогда не пытались её поддержать. Мы с Иззи никогда не видели их ни на спектаклях Куинн, ни даже на её выпускном. Она не пошла на выпускной, потому что родители повезли её на медицинский съезд по всей стране. Это ранило меня так же сильно, как и её. Я планировал пригласить её на выпускной бал, даже отклонил просьбы самых популярных девушек в нашей школе. Я смотрел только на одну девушку, и этой девушкой была Куинн. Когда я узнал, что она не сможет пойти на выпускной, я умолял родителей, чтобы они уговорили оставить её с нами, но они сказали, что это не их дело, и мне нужно найти кого-то другого, чтобы взять с собой. Моё сердце болело за неё, и поэтому я не сомневался в том, что она встала и уехала после окончания школы.

Так что, когда я въезжаю на подъездную дорожку, мрачные тени смыкаются на машине; мои прошлые гнев и боль за Куинн бурлят на поверхности, угрожая переполнить меня.

– Куинн, – начинаю я, глуша двигатель автомобиля и поворачиваясь к ней лицом, – если я скажу что-то не то сегодня вечером, то я хочу извиниться прямо сейчас.

– Что ты имеешь в виду?

– Ну, я просто… – я провожу рукой по волосам, пытаясь найти слова, выражающие мои чувства к её родителям. – Я просто хочу защитить тебя, и если они скажут что-нибудь не то, я, наверное, не смогу промолчать.

Она прижимает свою маленькую ладошку к моей щеке, и мне больше всего на свете хочется прижаться к ней. Как ни странно, она как будто утешает меня, а не наоборот.

– Тревор, ты не обязан меня защищать. Я уже большая девочка.

– Я знаю, что не обязан, но я хочу этого. Моя работа – служить и защищать, помнишь?

– Ах, да, офицер Шоу. Как изменилась наша жизнь.

– Я хочу поцеловать тебя сейчас, Куинн.

Её карие глаза устремляются к входной двери, но быстро возвращаются ко мне.

– Хорошо – шепчет она, и я набрасываюсь на неё.

Я забываю о доме перед нами, о доме моих родителей через дорогу, о том, что мы живём в двух разных мирах. На данный момент она моя, и я считаю это важным.

Десять минут спустя мы входим в дом, следуя за хмурой матерью Куинн. Мне было интересно, каково это, когда неловко войти в дом, в котором тебя не хотят видеть, и, боже, это нехорошее чувство.

Интерьер выглядит так же, как и тогда, когда Куинн жила здесь; мало что изменилось за шесть лет, с тех пор как она уехала. Мне почти грустно за её родителей, пока они не перешли в столовую без приветствия и не начали молиться за столом, прежде чем мы с Куинн просто присели.

Пожав плечами, Куинн спрашивает, что бы я хотел выпить, а затем идёт на кухню, чтобы наполнить два стакана водой. Мы идём в столовую, где её родители раскладывают еду на свои тарелки. Лазанья действительно вкусно пахнет, поэтому я кладу квадрат лазаньи на тарелку и повторяю то же самое для Куинн, которая садится рядом со мной, а не рядом со своей матерью.

Тишина нарастает, увеличивается и гноится, пока не начинает трещать по швам. Скрип нашей посуды и жевание её отца – единственные звуки в комнате, пока её мать не прочищает горло.

– Куинн, когда ты собиралась сказать нам, что приехала в город? – спрашивает она.

– Я должна была пересмотреть сценарий для моего следующего фильма. И мне уже нужно возвращаться назад. И, честно говоря, я не думала, что ты захочешь меня увидеть.

Очарованный я слушаю, как её мать игнорирует остроту о том, что не хочет видеть её, и фокусируется на сценарии.

– Ты всё ещё занимаешься актерским мастерством? – презрительно спрашивает она, и я удивлён, что она, похоже, не понимает, насколько успешна её дочь в этом.

– Мама, пожалуйста, – умоляет Куинн, глядя на меня, а её щёки краснеют от смущения.

– Я удивлена видеть тебя, Тревор. Разве ты не должен арестовывать какого-нибудь бродягу?

– Мама! – восклицает Куинн, прежде чем у меня есть шанс ответить.

– Простите, но что плохого в том, чтобы быть офицером полиции? – я смотрю на них.

– Ничего, кроме того, что это не требует реального формального образования. Пройди психологический и физический тест, и ты – в деле. И мы все знаем, что и то и другое можно растянуть, – подхватывает её отец, и я чувствую, что моё лицо краснеет от злости.

Кем эти люди себя возомнили?

– Что ж, в следующий раз, когда одному из этих бродяг понадобится медицинская помощь, и его нужно будет держать под наблюдением в больнице, я обязательно вспомню, что для этого требуется очень мало умственных и физических сил.

– Тревор, – шепчет Куинн, и я воздерживаюсь от дальнейших слов, какими бы мерзкими ни казались мне сейчас её родители. – Мама, есть какая-то особая причина, по которой ты попросила меня прийти сегодня?

– Разве недостаточно того, что я хочу видеть своего ребёнка?

Куинн терпеливо сидит, зная, что у её родителей есть причина, иначе они вообще не попросили бы её прийти к ним.

– Ладно, Куинн, будь по-твоему. Мы попросили тебя приехать, потому что мы с твоим отцом переезжаем. Нам нужно, чтобы ты забрала свои вещи и прибралась в своей комнате.

Не так уж плохо. Их переезд – это ещё не конец света, но у меня во рту пересыхает, когда они выкладывают толстую папку с бумагами на стол.