Второе дно (СИ) - Ахметова Елена - Страница 9

Мистер Кантуэлл даже привстал в волнении, предчувствуя неизбежную беду. Я осталась сидеть, расслабленно прикрыв глаза.

Корпус коня опасно накренился. Жокей еще сильнее напряг ноги, готовясь спрыгнуть, но медлил: остальные всадники остались позади и отчаянно пытались нагнать Хима. Они не успели бы объехать человека, но начали расступаться, понимая, что скоро упадет и конь — а такое препятствие лучше обойти стороной.

Словно в насмешку над их страхами, жеребец выбежал на прямой участок и выровнялся, будто и не было никаких самоубийственных маневров. На его боках выступил пот, но скорость он не сбавлял.

— Но как?.. — растерянно пробормотал мистер Кантуэлл, обрушившись обратно в кресло.

Я скромно опустила очи долу.

Хим пришел первым, обойдя всех фаворитов. Жокей с облегчением скатился с его спины и сразу отошел на несколько шагов, выражаясь так цветисто, что с нижних рядов трибун ему одобрительно засвистели, а конюх, принявший взмыленного жеребца, взглянул с невольным уважением.

— Что вы с ним сделали? — ошеломленно поинтересовался мистер Кантуэлл, не отводя глаз от Хима. Он размеренно вышагивал рядом с конюхом, как самый образцовый жеребец на свете. — Все прогнозы говорили, что он придет шестым-седьмым!

— Вы сами все видели, я угостила его половинкой яблока и пожелала удачи, — я пожала плечами и чуть повысила голос, чтобы меня услышали даже взволнованно переговаривавшиеся соседи по ложе. — Разумеется, вы можете провести все необходимые анализы, если кто-то начнет утверждать, будто победа была нечестной. Но все предельно просто, мистер Кантуэлл: у вас и в самом деле замечательный конь.

И сегодня он сорвал такой куш, что любой азартный игрок на месте мистера Кантуэлла уже пустился бы в пляс. Но гордый владелец победителя выглядел скорее искренне удивленным, нежели счастливым.

— Спустимся? — предложила я. — Я бы хотела взглянуть на коня.

И заодно — в глаза жокею, крывшему безмолвную скотину такими словами, что в более справедливом мире у него уже отсох бы язык.

При приближении дамы жокей начал-таки выбирать выражения, но костерить Хима не перестал, яростно утверждая, что жеребец взбесился. К нему с интересом прислушивались конюхи фаворитов, явно рассчитывая передать слова владельцам, чтобы те оспорили результаты скачек, и мистер Кантуэлл первым делом шикнул на жокея.

А я порылась в сумочке и достала небольшую фляжку.

— Вот, выпейте, — предложила я жокею. — Было так отважно с вашей стороны все же завершить гонку! Я на вашем месте ужасно перепугалась бы.

Жокей, очевидно, и сам на своем месте перепугался до седых волос — а потому охотно отхлебнул из фляжки и на мгновение застыл с вытаращенными глазами, пока огненный ком крепчайшего рома скатывался по пищеводу в желудок. Я сгладила паузу, продолжая щебетать о храбрости и отточенных навыках, и мужское эго вскоре победило здравый смысл. Жокей выпятил грудь колесом и расплылся в любезной улыбке, в которой даже издалека просматривались сорок восемь градусов и сахарный тростник в самом выгодном из возможных сочетаний. Я позволила немного отточить на мне мужское обаяние и, вежливо откланявшись, убежала к нагромождению вспомогательных строений за ипподромом.

Химу никакое обаяние оттачивать не требовалось. В умном взгляде темных глаз читалась такая печаль, что я попалась на эту уловку, как любая обычная женщина, и подбежала к жеребцу, чувствуя себя ужасно виноватой. Конь положил морду мне на плечо и протяжно вздохнул. Даже в этом жесте чувствовалась немая укоризна: «Коварная женщина, ты же обещала, что все будет хорошо, а меня едва не загнали и потом еще и крыли последними словами!».

Конюх остановился и неуверенно выглянул из-за спины жеребца. Хим тотчас переступил копытами, пододвигаясь ближе: мол, меня, конечно, тут жалеют, это неплохо, но ты всегда можешь присоединиться!

— Шантажист и манипулятор, — припечатала я, ласково поглаживая жесткую короткую шерстку.

Жеребец возмущенно фыркнул мне в волосы и опустил морду, принюхиваясь к сумочке. Я отступила, погрозив ему пальцем:

— Еще рано!

Конюх был со мной солидарен, но опасался, что хитрый конь все-таки вымолит у меня какое-нибудь угощение, а потому робко вклинился:

— Ему бы остыть сначала, мисс Блайт.

Я кивнула и попросту вручила вторую половинку яблока конюху. Хим проводил угощение таким грустным взглядом, словно подозревал, что его будут морить голодом.

— Дайте ему, когда будет можно, — велела я и порылась в сумочке. Жеребец и конюх наблюдали за мной с одинаковой надеждой, но осчастливила я только последнего, протянув ему небольшой сверток с имбирным печеньем. — А это вам. Угостите ту очаровательную девушку, которая наведывается доить кобылиц, ей понравится.

Конюх неуверенно покосился на печенье, но вежливость пересилила, и он рассыпался в благодарностях. Я кивнула с улыбкой и уже собралась вернуться к мистеру Кантуэллу, но, как выяснилось, его глаза и уши уже были тут.

— Вы еще и приворотами занимаетесь? — прохладным тоном осведомился Тао Лат. Он подошел тихо и держался, как обычно, в тени, — и от неожиданности я вздрогнула.

— Это просто печенье, мистер Лат, — не скрывая возмущения, строго произнесла я. — Имбирное. В форме сердечек. А мисс Браун любит сладкое и милое, как и большинство девушек ее возраста. С тем же успехом можно назвать приворотом любое ухаживание.

Даже не оборачиваясь, я могла сказать, что конюх посветлел лицом и аккуратно припрятал и печенье, и яблоко подальше от чрезвычайно заинтересованного в ухаживаниях жеребца.

Тао Лат покосился куда-то за мое плечо, только утвердив меня в догадках, и коротко доложил:

— Благодарность от мистера Кантуэлла вам передадут завтра утром.

Хорошо, если только ее. Под прицелом тяжелого взгляда я сразу вспомнила о странном интересе мистера Кантуэлла к семейству Блайт — и отчего-то уже не сомневалась, кто его внушил.

Дома я первым делом вынула из-за уха один-единственный темный волосок и присовокупила его к свертку мистера Кантуэлла. Тао Лат перед обаянием альционы не склонился и кепи не снял, а нагло прореживать ему шевелюру птица не решилась. Пришлось довольствоваться тем, что есть — и я достала с чердака коротенькую записку от камердинера и, скомкав, бросила ее в печь, под щепу и перекрестье поленьев. Ритуалы ритуалами, но зачем переводить попусту хорошую бумагу?

Я не знала, что именно задумали Тао Лат и его высокопоставленный младший брат, а потому ограничилась общим:

— Будет по-моему, — уверенно заявила я и чиркнула спичкой. — Твоя воля — пеплом, как твоя записка, моя воля — камень, как моя печь!

Записка занялась веселеньким рыжим огоньком, охотно перекинувшимся на мелкую щепу. Дымок хищно облизнул поленья, примериваясь; кора потемнела, наливаясь зловещей чернотой, и из нее выглянул сначала один оранжевый язычок, потом — другой. Не прошло и пяти минут, как в моей печи мирно потрескивали дрова, а от записки Тао Лата остались одни воспоминания, но подспудная тревога никуда не делась. Я покрутилась на кухне, расставляя по местам баночки со специями и перебирая мешочки с травяными чаями, то и дело косясь на беленый бок печи. От нее все сильнее веяло жаром, и духота становилась невыносимой.

Я распахнула все окна, открыла настежь входную дверь — и, сдавшись, замесила песочное тесто. Сама я к песочному печенью была равнодушна, но Терренс Джей Хантингтон III за него был готов продать душу. А кто, как не кухонный мальчишка, способен пробраться куда угодно и утащить пару волосков с расчески?..

Для пущей соблазнительности своих «аргументов» я достала из шкафчика старые формочки для печенья — сплошь карикатурные привидения и кошки, выгибающие спину дугой. Их юный Терренс уважал особенно, потому как «страшные» фигурки по умолчанию означали, что хрупкую психику Тобиаса от них нужно беречь.

Отправив противень в печь, я выглянула в окно. Влажная ньямарангская ночь теперь казалась прохладной, но голову отчего-то не остудила, и я, обозлившись на себя, поднялась на чердак, но вглубь, к сверткам, не пошла. Стеллажи от входа отделяли пахучие гирлянды сушеных трав, и я надергала несколько пучков, ориентируясь на запах. Баночка с противозачаточным отваром, которую я отдала Дейзи, была последней, и запасы следовало восполнить.