Дневник сумасшедшего (четвертая скрижаль завета) - де Куатьэ Анхель - Страница 18

Отчаяние. Беспредельное, как Вселенная. Пустота. Холодная, обжигающая холодом. Боль. Нестерпимая, как Вечность.

Я вскочил и заметался по комнате. Я кричал, рвал на себе волосы. Разбегался и с силой ударялся о стену. Падал на пол и бился в судорогах.

Анхель и Данила просто наблюдали за мной. Словно и не ждали ничего другого. В их глазах было сострадание. Я видел. Но чем мне поможет сострадание?

Я ошибся. Я что-то неправильно рассчитал. Где-то закралась ошибка...

– Митя, мы сделаем все, о чем ты попросишь, – сказал Данила. – Если ты должен пройти этот путь до конца, давай попробуем вместе. Может быть так ты узнаешь, чего хочешь на самом деле...

– Я не хочу жить... Я не хочу жить... Я не хочу жить... – повторял я.

– Важно, что ты хочешь, – сказал Данила и обнял меня за плечи. – Важно то, что ты хочешь.

– Мы можем попробовать достать эту дверную ручку... – предложил Анхель.

– Ручку? – Данила поднял на него глаза.

– Да. О которой Стае рассказывал, – подтвердил Анхель.

Данила посмотрел мне в глаза:

– Митя, хочешь, мы достанем ручку?

– Не знаю, не знаю... – меня словно замкнуло.

– Митя, ты должен решить, – попросил Данила. – Если нужно, то мы достанем эту ручку...

– Да, я хочу, – едва вымолвил я. – Да, я хочу эту ручку.

– Хорошо, – сказал Данила. – Завтра она будет у тебя. Только ничего не делай до завтра. Ладно? Просто подожди. Мы принесем тебе эту ручку.

– Как вы ее достанете? – мне не верилось, что Стае отдаст им свою дверную ручку.

– Купим, – спокойно ответил Анхель. – «Все продается».

И снова это простое, понятное решение. Ты можешь купить все, что угодно. Если можно купить атомную бомбу, которая способна уничтожить миллионы людей, то почему нельзя купить ручку от двери мира? Все можно купить. Все продается.

– Я подожду, – пообещал я. – Я подожду. До завтра.

Данила подошел к двери и настойчиво постучал. Санитар отпер. Они ушли. Я остался один. Совсем один. Даже коричневый не маячил больше за окном. Пустота.

*******

Ну, что вы там телитесь?! Пошли, пошли! Толян, провод не волочи. Да подтяни ты его, блин!

В мой изолятор ввалилась целая бригада рабочих. Трое. В робах, грязные. Они тащили с собой сварочный аппарат. Матерятся, распоряжаются по-хозяйски.

– Так! А у вас тут больной! – крикнул старший из рабочих. – Чего с ним делать?!

В дверях появилась женщина в халате. Видимо, дежурная медсестра.

– Ничего не делать, – ответила она. – Он тихий. Может, еще и пригодится вам. Трудотерапия...

– Как звать? – обратился ко мне человек со сварочным аппаратом.

– Зачем вам? – я не мог понять, что происходит.

– Ладно... – протянул он. – Ремонт у тебя сегодня будет.

– Ремонт?

– «Квартирный вопрос» смотрел? – вставил третий.

– «Квартирный вопрос»?!

– Ну передачу такую. По телевизору. Дизайнеры там всякие ловким движением рук...

– Витек, да чего ты с ним разговариваешь? – буркнул человек со сварочным аппаратом и поставил его у окна. – Давай, открывай окно. Раньше сядем, раньше выйдем.

– Господи, как она не упала еще... – старший потирал голову, оглядывая решетку. – Кто ж это догадался ее просто приложить к выступу?

– Ну я, – ответил Витек. – А чё было делать-то? Аппарат уперли, а решетку некуда девать. Да и нормально она тут встала. Тут такая щель, как специально! Видишь – стоит, не падает. И нормально.

– Витек, я тебе дам нормально! Это же «изолятор»! – закричал на него старший. – Он для буйных! Понимаешь?! Для буйных! А если б кто из них догадался посмотреть, как ты тут эту решетку присобачил?! Или просто сиганул в окно со всей дури?! А если бы она кому-нибудь на голову упала?! Кому отвечать?! Мне?! Что я такого дурака в бригаду взял?!

– Да ладно... Ну чё ты?.. Не кипятись. Ничего же не случилось. Чего теперь воздух трясти... – бормотал Витек.

– А срок не хочешь?! Годка три – «по халатности» и «преступной неосторожности»? Слабо?! – не унимался старший.

Вот слов-то набрался умных... – недовольно ворчал Витек. – «Халатности», «неосторожности». Я на зону уже дважды ходил – ничего. Нормальное место. Судьба значит такая. От судьбы не уйдешь...

Я был в шоке. Моя клетка все время была открыта. Я мог убежать... В любую минуту! Связать простыни, закрепить на батарее и сбежать. Я сам себя здесь держал!

«Вот видишь, ты просто все усложняешь. Где не нужно», – прозвучал в моей голове голос Анхеля.

– Сволочь, сволочь! – заорал я в открытое окно коричневому, разгуливающему по двору. – Почему ты мне не сказал?! Почему?!

Я был в отчаянии. Он же не мог не видеть, что решетка не зафиксирована! Он у нее столько времени околачивался! И ничего мне не сказал! А я его спрашивал! Я ведь у него спрашивал... Сволочь!

– Эка, глянь, – Толян показывал на меня пальцем. – Вот парня колбасит не по-детски!

– Блин, это у них «тихий» называется! – старший выругался.

– Почему ты мне не сказал?! – кричал я. А коричневый только разводил руками и пятился.

Я обхватил голову. Кому верить? Кому верить?! Я ему поверил, и вот результат – он меня обманул.

– Что ты разводишь руками?! Что ты делаешь виноватое лицо?! Не знал он, видите ли, не знал! – я кричал, и мне было наплевать, что тут эти рабочие, что они меня слышат, что они думают, что я сумасшедший. – Ты не знал, и я не знал. Но ты там, а я сижу здесь...

И тут меня словно молнией ударило. Я не знал, и он не знал. Но он мог знать, а я не мог знать. Он знает только то, что знаю я. За все время он не сказал мне ничего, чего бы я не знал. Он – моя галлюцинация!

– Сволочь, сволочь! – меня трясло.

– Позвать что ли медсестру? – спросил Витек.

Я оглянулся:

– Нет, не надо. Не зовите. Пожалуйста. Я сейчас успокоюсь. Я сейчас успокоюсь. Сейчас пройдет. Не надо медсестру...

*******

Полдня они устанавливали эту решетку. Долбили стену, вводили в отверстия металлические штыри. Потом приваривали саму решетку.

Я сидел смирно. В углу. Обхватив колени. Было холодно.

– Ох, что-то устал я... – сказал старший и отошел от окна, держась за левую половину груди. – Нехорошо мне.

– Что-то ты побледнел, Ильич... – заметил Витек.

– Шестьдесят в этом году. Совсем старый стал, – отозвался Ильич.

– Ну это ты брось, – Толян снял маску сварщика. – Может, лекарство какое-то нужно? Валидол там...

– Ничего. У меня нитроглицерин есть, – сказал тот, достал из кармана блистер и принял таблетку. – Еще повоюем...

– Повоюем, Ильич! – Витек продолжал орудовать большими стальными кусачками. – Повоюем.

– Вы знаете что, мужики, – Ильич улегся на мою постель. – Вы живите правильно. Так лучше.

– А что значит «правильно»? – ухмыльнулся Толян.

– Тебе, Толька, пить надо бросить. Совсем ведь сопьешься. А тебе, Витька – жену завести. Без жены плохо. И дети нужны. А так, что? Ничего ведь тебя не держит. И работать надо на совесть. Чтобы не стыдно было. И в церковь ходить надо.

– Ну вот опять, развел свою философию... – протянул Витек.

– Это не философия, Вить, – Ильич закашлялся. – Это жизнь.

– А нафига оно все нужно, если пить нельзя и баба тебя пилит? Вкалывать от заката до рассвета да голодранцев плодить? Нафига?..

– Чтобы след в жизни оставить. Чтобы осталось после тебя что-то. След... – ответил Ильич.

– А что осталось-то? Вот останется тут решетка, и чё? Или сынок какой-нибудь, засранец. Ты его вырастишь, выкормишь, а он тебя на три буквы пошлет, – Витек шмыгнул носом. – «След...» – тоже скажешь! Ты что, думаешь, мой Викторович придет посмотреть на эту решетку: мол, где тут мой батя приложился? Эх... В дурдоме решетки на окна ставить... Вот жизнь.

Ильич стал как-то странно дышать. Словно через силу.

– Да, предъявить-то особо нечего... – согласился Толян. – И что твоя жизнь, Ильич? Вот ты троих настругал. Не пьешь уже. Бригадир. В церковь ходишь. И что с того? Кому оно