Дорога в Сокольники - Яковлев Юрий Яковлевич - Страница 2

Он вообще привык к своему кабинету, и окружающие его вещи стали как бы одушевленными. Он любил кафельную печку, особенно, когда она была теплой и можно было прижаться к белым плиткам щекой и ладонями. Любил свое жесткое рабочее кресло с плетеной спинкой. А зеленая лампа, удивительно похожая на ту, что Надежда Константиновна привезла ему в Шушенское, напоминала молодые годы. Только стенные часы он недолюбливал: часы то отставали, то убегали вперед, сам же Ленин был человеком чрезвычайно пунктуальным и дорожил временем.

Когда Владимир Ильич заходил в свой кабинет, то испытывал прилив сил. Приходилось решать множество вопросов, из которых добрая половина казалась неразрешимой. Все время прибывали телеграммы с фронтов, из губернских городов, с заводов.

Вот и в этот день Владимир Ильич, как всегда, работал напряженно. Но его не покидала мысль о Карле и Розе — организаторах Коммунистической партии в Германии. Он как бы видел их перед собой, слышал их голоса. Они жили в его памяти, в его сознании, и вместе с тем их уже не было, не существовало. Горечь подступала к сердцу… Хотелось снова и снова думать о них, но неотложные дела требовали внимания, отвлекали, уводили Ильича от погибших товарищей… Деникин, Юденич, Колчак… Северный фронт, Восточный… Стоят заводы, разрушен транспорт, не хватает оружия… Осьмушка хлеба, тонкая, как осенний лист… Карл, Роза…

В кабинет беззвучной походкой вошла Лидия Александровна Фотиева — секретарь Ленина. Сообщила, что вся Москва со знаменами и транспарантами вышла на улицы — началась демонстрация против злодейского убийства немецких коммунистов.

Владимир Ильич отодвинул кресло, встал и вышел из-за стола. Некоторое время, потирая руки, он ходил по кабинету.

— У Московского Совета депутатов состоится митинг, — сказала Фотиева.

— Я еду туда! — Владимир Ильич сразу принял решение. — Пусть приготовят автомобиль.

— Только не простудитесь. Наденьте, пожалуйста, кашне, галоши… — убеждала Лидия Александровна: она аккуратно выполняла наказ Надежды Константиновны оберегать здоровье Ильича.

Чтобы не мешать демонстрантам, автомобиль ехал по краю мостовой. Снег валил хлопьями, и в этом летучем белом месиве, как языки пламени, реяли кумачовые знамена.

Владимир Ильич опустил глаза и увидел пепельницу с вензелем Николая Второго. Каждый раз эта принадлежность автомобиля вызывала у него раздражение.

— Товарищ Гиль, — сказал он шоферу, — категорически прошу вас убрать эту царскую пепельницу. Во-первых, я не курю, а во-вторых, больше всех русских царей ненавижу Николашку — «хозяина русского народа».

Автомобиль поравнялся с Московским Советом и остановился напротив подъезда.

— Ленин… Ильич… Ульянов… — горячий шепот прошел по рядам демонстрантов, когда Владимир Ильич решительным шагом направился к дверям Моссовета.

Глава 4

Елку для праздника срубили в глубине парка. Ее осторожно положили на сани и повезли. Полозья скрипели под тяжестью лесной красавицы, ветви мели снег, а ребята шли рядом и поддерживали макушку, чтобы не сломалась. Елка представлялась детям дремлющим одушевленным существом, которое в назначенный час пробудится и удивит всех огнями и красками.

Сани торжественно въехали во двор, створки дверей дома гостеприимно распахнулись — и окутанная паром лесная гостья с трудом протиснулась в дверной проем.

Оставляя на полу морозный, снежный след, она тяжело пересекла прихожую и, очутившись в зале, поднялась во весь рост, уперлась тонкой макушкой в потолок.

Тяжелые, не успевшие оттаять ветви наслаивались одна на другую и, уменьшаясь к вершине, образовывали ровную пирамидку, от которой исходил едва уловимый, таинственный дух приближающегося праздника.

Ребятам не хотелось уходить из зала: необычное событие — елка в доме, было для них в новинку, но их увели и дверь в зал закрыли.

— Вечером приедет Владимир Ильич, и зажгут лампочки и свечи.

Весь день радостное нетерпение мучило детей, и никакие обыденные дела не могли отвлечь их от ожидания праздника.

Короткий зимний день шел на убыль, когда Надежда Константиновна, кутаясь в пуховый платок, по скрипучей лестнице спустилась вниз, в зал.

Здесь ее поджидала воспитательница Вера Воротникова. На ней был сильно поношенный кожушок и мальчишечья шапка с ушами. Под ушанкой были вьющиеся пепельные волосы, старательно собранные в две косички. Выпуклый лоб, ровные дуги бровей и темные глаза с голубоватыми белками делали ее похожей скорее на девочку-гимназистку, чем на воспитательницу, тем более, что она донашивала свое гимназическое платье. От ее порозовевшего на ветру лица пахло морозцем.

— Верочка, вы откуда? — обрадовалась Надежда Константиновна.

— Из церкви.

— Вот как! Что же привело вас в церковь?

— Ходила к отцу Епифанию за свечками.

— И чем закончились ваши переговоры со служителем культа?

Пухлые в трещинках губы девушки расплылись в улыбке.

— «Зачем вам, голубушка, свечи? Ведь большевики не верят в святое рождество?» — произнесла Верочка, подражая отцу Епифанию. — «Не верят, батюшка. Но елка, — говорю, — у нас есть, а свечей нет. Какая же елка без свечей?» — «Без свечей, — согласился, — елка никакая. Значит, большевики не отменили елку?» — «Не отменили», — говорю. А он: «Побожись!» Пришлось побожиться. Тогда отец Епифаний задумался, потом открыл тяжелую крышку кованого сундука и отсчитал дюжину свечей. Добрым оказался батюшка. Сахар за свечи, правда, взял.

Верочка подняла руку, которую до этого момента держала за спиной, — в ней были зажаты желтые, тонкие, как макаронины, церковные свечи.

— Вы просто молодчина, Верочка! — воскликнула Надежда Константиновна. — Вот увидите, как обрадуется Владимир Ильич елке с настоящими свечками. Запах хвои и топленого воска всегда напоминает ему детство, старый дом в Симбирске.

— А наши дети никогда не справляли елку, — заметила Верочка.

И вдруг, что-то вспомнив, сказала:

— Знаете, в Москве-то демонстрация.

— Демонстрация? — Надежда Константиновна удивленно посмотрела на девушку. — Какая демонстрация?

— В Германии убили каких-то коммунистов… Его зовут Карл, а ее…

— Роза?

Надежда Константиновна тяжело опустилась на длинную скамью и долго молчала…

— Они были нашими товарищами, — тихо сказала Крупская. — Товарищами по борьбе.

Глава 5

— Товарищи! Сегодня в Берлине буржуазия ликует — им удалось убить Карла Либкнехта и Розу Люксембург!

Ленин стоял на балконе Московского Совета. Ильич уперся руками в перила и весь подался вперед, словно хотел приблизиться к людям, пришедшим на митинг.

Снег слепил глаза, порывистый ветер стеснял дыхание, и голос звучал глухо.

Внизу, над морем шапок, платков, папах, алели знамена. На транспарантах, написанных торопливо и потому неровно, белым на красном выделялись слова: «Кровью и железом не убить волю пролетариата», «Вы жили героями — умерли мучениками!»

Владимир Ильич старался говорить громче, чтобы его слышали как можно больше людей, и все перегибался через перила балкона. А в конце речи сделал глубокий вдох и, сжав руку в кулак, выкрикнул: