Пара для дракона, или рецепт идеального глинтвейна (СИ) - Чернышова Алиса - Страница 31

Думала ли она когда-либо о том, чтобы принести малышку в жертву? Искушение быть вечно прекрасной и прожить счастливую жизнь со своим медведем было велико, и иногда, глядя в темнеющие глазки, она думала почти невольно о том, сколь многое могла бы получить. Однако, Фло не обманывала себя ни секунды: это был бы конец, абсолютный крах, за гранью которого она стала бы монстром окончательно и бесповоротно — одной из тех, на кого некогда охотилась её наставница, тех, о ком мать презрительно говорила "продавшиеся".

Мама… Воспоминания о ней заставили скользнуть ладонью по одной из цепочек с простым овальным медальоном — последняя память о даровавшей ей жизнь жрице, давно ушедшей в мир ветров, дорог и туманов. "Не говори глупостей. Что такое внешняя оболочка? Всего лишь пыль, корм для червей. Ты придаешь этому излишне большое значение, забывая, как щедро Предвечная одарила тебя колдовским даром; тебе стоять во главе Жриц, тебе быть великой колдуньей. К сотому году жизни сможешь накладывать на себя любые иллюзии, если, конечно, к тому моменту внешность и чужое мнение о тебе каким-то чудом все ещё будет иметь для тебя значение" — так всегда говорила мать в ответ на жалобы дочери. "Но я хочу жить сейчас, когда мне семнадцать, не сто!" — кричала Фло в ответ. "Так живи", — в голосе жрицы в такие моменты звучала мягкая насмешка, — "На самом деле, ничто и никто тебе не мешает, кроме тебя самой. Впрочем, для твоего возраста эо всего лишь нормльно."

Они не виделись с того дня, когда Фло стала прекрасной, потому последнее воспоминание было пропитано отвращением и горечью.

— Почему ты улыбаешься? — голос матери был холоден и звенел презрением, — Не осознаешь, чем стала?

— Разумеется, осознаю, — осклабилась Фло, снова мельком бросив взгляд на собственное отражение, столь ослепительно прекрасное, что не могло принадлежать человеку — впрочем, она им уже и не была; её губы были красиво очерчены и алы, лицо, правильное, словно высеченное из белоснежного мрамора, казалось произведением искусства, золотистые волосы струились водопадом до самых колен, а фигура словно бы вышла из полуночных жарких фантазий, — Собой, мама, я всего лишь стала собой, получила то, чего заслуживаю. Смотри! Неужели ты не рада за меня?

— Полагаешь, превращение в вечно голодное до чужих жизней, неспособное насытить собственную пустоту существо — повод для радости?.. — мать глядела так, будто видела перед собой не ослепительную красавицу, а гниющий труп, — Я боюсь воображать — что такого ты совершила, что Госпожа так наказала тебя?

— Наказала? — передразнила Фло, — О нет, это подарок: она предложила, а я — согласилась; хоть какая-то вышла польза от моей способности призвать её. Больше она не придёт на мой зов, правда, так что придётся тебе распрощаться с идеей насчет жреческих браслетов на моих руках. Но это и неважно — у моих ног весь мир!

По лицу матери пробежала тень, она достала одну из тех витых трубок, что помогали связаться с духами, и медленно раскурила.

— Вот как, — прозвучал её бесцветный голос, — Что же, мне очень хочется, чтобы это оказался всего лишь один из кошмарных снов, навеваемых в назидание — но, кажется, не с моей удачей. Уже ничего не исправить, но изволь пояснить: понимаешь ли ты, что тебе придётся убивать раз за разом, год за годом?

— Они заслужили, — прожипела Фло зло.

— Кто — они? Твои обидчики? Или незнакомые невинные люди?

— Мужчины-то невинны? Они играют нами, причиняют боль, выбрасывают, как куклы. Им всегда, всегда нужна от нас только красота! Я всего лишь восстановлю справедливость!

— Да… Интересно, почему так выходит, что все самые жестокие, бессмысленные и лицемерные вещи начинаются именно с разговоров о справедливости? Верно уж, куда мы без неё… Что же, я услышала сказанное. Возможно, правильным и более милосердным было бы тебя убить, но у Неё другие планы. Потому, услышь же мои слова: ты покинешь эти места на веки-вечные, и горе будет тебе, если осмелишься вернуться: передо мной стоит нечисть второго порядка, а не моя дочь. От таких, как ты, я обязана защищать людей, и будь уверена, сделаю, что должно. А теперь — уходи!

Фло медленно покачала головой. Как же много времени прошло, прежде чем до неё дошёл весь истинный ужас своего положения, вся степень беспросветной глупости, которую она некогда совершила? И можно ли ей вообще осуждать отказавшуюся от магии ради родителей Ирейн, когда сама Фло бросила на алтарь собственных слепых и бессмысленных обид не только своё будущее, но и чужие жизни? А ведь ирония в том, что она не понимала крайне долго: завлекая мужчин и убивая их после нескольких ночей, наслаждаясь своей мнимой справедливостью — теперь это и вспоминать-то было отвратительно, а тогда казалось, что то ещё веселье. Смешно сказать, она даже пару раз людской королевой побывать успела (это был, надо признать, довольно приятный опыт, который, однако, она не советовала бы повторять никому, у кого под настроение не вырастают стальные когти и нет привычки жрать себе подобных; как можно понять, у Фло все перечисленное было в наличии, потому она отменно вписалась в тамошнюю атмосферу).

Перелом наступил неожиданно и довольно глупо: Фло тогда в очередной раз собралась замуж за богатенького мужчинку, полагающего себя центром вселенной, и у неё совершенно неожиданно завязалась дружба с — вот ведь оказия — семейным поваром жениха. Кухонных дел мастер был рыж, веснушчат, толст и некрасив. Это, однако, не мешало ему притаскивать для Фло эксклюзивные сладости, обсуждать травяные сборы, в которых он был великим мастером, и смешить её по-настоящему. Это было замечательное время, она искренне им наслаждалась и просто не подумала, будь оно все проклято, просто не осознала возможных последствий — звучти по-идиотски, но отчего-то повар в её глупой голове совершенно не соотносился с мужчинами. К сожалению, эту концепцию пришлось срочно пересматривать, когда он назвал в её честь десерт и сказал: "Я вас люблю, просто, чтобы вы знали". После такого, как нетрудно догадаться, проклятье распустилось в груди цветком, требуя своей дани.

Тогда металась долго, прежде чем все же убить его — усыпив самыми ласковыми чарами, погрузив в самые сладкие грёзы. Правда, от этого не стало легче, и то, что она полагала сдуру благословением, впервые начало по-настоящему тяготить.

Как это бывает в подобных случаях, дальше она изо всех сил принялась доказывать самой себе, что все не так и повар был просто исключением. На волне этого возомнила себя, стыдно сказать, борцом за справедливость и начала выбирать себе жертв среди таких индивидов, на фоне которых сама казалась чуть ли не воплощением какой-нибудь богини доброты. Но, что очевидно, и это рано или поздно не могло не привести к довольно печальному итогу: не так-то просто сходу правильно оценить человека и его поступки. Это не говоря уже о том, что далеко не всегда те, о ком расходятся самые ужасные слухи и чьи дела представляются демонически ужасными, оказываются такими уж плохими при ближайшем рассмотрении, когда понял сполна их мотивы и душевные травмы. К тому моменту она уже достаточно повзрослела для того, чтобы не делить мир на хорошее и плохое, потому оправдывать убийства мифической справедливостью становилось все сложнее. Она начала прятаться от людей и охотилась все реже. В попытке избавиться от проклятия она несколько раз пыталась воззвать к Госпоже, но всякий раз это заканчивалось полной тишиной. Спустя некоторое время она и решилась отправиться в Древний Город, в святилище; там Фло уж точно не планировала заводить романтические знакомства, но оборотни и их обоняние — штука в некоторой степени неизбежная, особенно когда дело касается их пар.

Фло улыбнулась уголком губ, снова вспомнив… Та ночь была роскошной, но после она долго ревела в святилище, нашёптывая: "Я оценила иронию, Госпожа. Я заслужила, но, все же, это жестоко". Предсказуемо, лишь тишина была ей ответом, неизбежным и однозначным.