Репей в хвосте (СИ) - Стрельникова Александра - Страница 42

Удар, пойманный ремнем безопасности, растекся болью по груди, плечам, шее, взорвался искрами в голове. Поэтому когда из джипа выскочили люди и кинулись ко мне, я даже не шевельнулась, отстраненно наблюдая за их действиями через каким-то чудом не покинувшие свой насест очки. Как морковку из грядки они моментально выдернули меня из машины и, шарахнув об ее бок, уставились, изумленно задрав брови. Переглянулись.

— Она?

Я не удержалась и идиотски хихикнула — уж больно забавными мне почему-то показались их лица и ситуация вообще.

— Она. Кто же еще? — подтвердил голос из темного нутра джипа.

До ломоты в зубах знакомый голос, который тут же вывел меня из ставшего уже почти привычным состояния истерии. Чеботарев! Сволочь!! Я рванулась, видно стремясь добраться до его жирной туши. Ногтями, зубами, в морду… Гад! Но порыв мой естественно разбился, словно о каменную стену. Что для двоих здоровенных мужиков была моя птичья возня?

— Что делать с ней?

— Притуши и тащи сюда. Скорее. И так болтаемся тут как говно в проруби.

Пока я соображала, что же может означать слово «притуши», как что-то тяжелое с силой врезалось мне в висок и все…

Привели в себя голоса. Судя по интонациям, «беседа» началась не только что.

— Кокнуть ее и вся недолга! — ревел Чеботарев, и я невольно дернулась.

— Это сделать никогда не поздно, мон ами. Вопрос в целесообразности подобного действия в данный момент. М-да, — голос молодой, но какой-то почти бестелесный. Тихий полусвист, полушепот. Как у змеи…

— Ты еще не знаешь ее! Чем скорее избавиться, тем меньше проблем будет!

— Я понимаю, что общение с госпожой Луневой не доставило вам особого удовольствия, Владислав Николаевич, но это не значит, что следует позволять личным антипатиям мешать делу. Вы же профессионал, голубчик. Как можно!

Изящненько он его! Я попыталась повернуться, чтобы разглядеть второго из собеседников, но едва приподняла голову, как в нее словно выстрелили из крупнокалиберного орудия. Боль просто-таки взорвалась внутри моей бедной черепушки. Я только успела свеситься с дивана, на котором лежала, как меня вывернуло прямо на пушистый светло-бежевый ковер, что лежал на полу. Чьи-то заботливые руки помогли мне сесть и подали большой клетчатый носовой платок.

— Спасибо, — еле слышно пролепетала я и подняла глаза.

Чеботарев стоял в стороне, злобно щуря пуговки глаз. Значит, помог мне тот, второй, судя по голосу, незнакомый.

— Надеюсь, это ваша квартира, Владислав Николаевич. И ваш ковер, — мстительно просипела я и наконец-то перевела глаза на его собеседника, который все еще стоял рядом со мной.

Он улыбался, но лучше бы он этого не делал. Узкое, какое-то высушенное лицо, активно напоминавшее мне персонажа Русских народных сказок, чья смерть, как всем известно, хранилась в яйце, а яйцо в утке, а утка…

«Стоп! Опять бред какой-то!»

Так вот, улыбка подходила этому холеному сухофрукту (если такое в принципе возможно) как корсет лягушке. А когда я заглянула ему в глаза! Бог ты мой! Чеботарев был сволочью, мерзавцем, гнидой, кем угодно, но он был живым человеком, со своими слабостями, маленькими или большими привязанностями, взвинченными нервами и потными ногами. Этот же словно и не жил — могильным хладом веяло от его светло голубых блеклых глаз. Мне показалось, или зрачки у него действительно были не круглыми, а узкими, вертикальными, как у холоднокровных рептилий? Он еще ничего не сделал, почти ничего не сказал, а я уже боялась его так, как никогда и никого в своей более чем разнообразной жизни.

— С возвращением, Мария Александровна. Теперь чувствуете себя получше?

— Кто вы?

— Меня зовут Иван… Что такое, вам не нравится это имя?

— Применительно к вам, голубчик, — я нарочно передразнила ту интонацию, с которой совсем недавно произнес это слово он сам, обращаясь к Чеботареву.

— Ах да… Наш Иван не помнящий родства… М-да.

— Покажи ей, — промурлыкал Чеботарев, и что-то в том, как он это произнес, было таким угрожающим, что я тревожно уставилась на него.

— Да, Мария Александровна, у меня для вас более чем неприятное известие…

— Какое?

— Минутку терпения. Только один вопрос. Вы что же, сбежали из больницы?

— Да.

Покачал головой укоризненно.

— Теперь-то вы сами понимаете, что поступили неразумно. М-да.

— Что вы делали в доме моего отца? Я хочу знать…

— Спрашиваю здесь я! — он не повысил голос, но, тем не менее, меня словно вытянули плетью. — Итак… Кто-нибудь видел, как вы уходили?

— Нет, — со вздохом ответила я, не видя смысла упираться по пустякам.

— Понятно…

— Скажите, хотя бы, что с моими детьми… И с родителями…

— Никто практически не пострадал, Мария Александровна, мы не ставили такой задачи, так что не забивайте себе голову пустяками.

Практически! Хотела бы я знать…

— Вашему отцу, кажется, разбили голову, мать отделалась… гм… легким испугом, а дочь… Владислав Николаевич, по-моему, ребята не устояли перед ее прелестями? Нет? Я так и думал, — помолчал, всматриваясь в мое лицо, и опять улыбнулся. По лицу его при этом словно прошла кривая трещина. — Шутка, Мария Александровна.

— Смешная…

Господи! Как отличить, где правда, а где ложь? Мама с ее сердцем, отец… А Наташка! Моя девочка! Я автоматически зажмурилась, не желая видеть то, что мгновенно нарисовалось мне, словно это действительно могло помочь. Вася! Он ничего не сказал о Васе!

— А мой сын?

— Чуть позже мы поговорим и об этом. А сейчас кино, не так ли Владислав Николаевич? Сразу хочу сказать, что снимали его не мы, так что обвинять нас в том, что вы увидите, было бы несправедливо — не наших рук дело. Кто-то расстарался раньше… М-да.

Чеботарев вышел, вернулся через минуту, неся в руке диск, и вставил его в дивиди, который стоял на тумбе под телевизором прямо передо мной. Сначала на экране была только серая рябь, а потом… Сон! Это был мой сон! Мне даже не нужно было смотреть запись дальше, я и так знала, что увижу на ней — неслышный шепот ветра в занавесках, тихий кашель выстрелов и беспомощное вздрагивание сильного тела моего любимого, когда в него впивались пули…

«Ванечка! Боже мой! Ванечка!!!»

Самое ужасное, что видно подсознательно я была готова к этой новости. Мамочка дорогая, я ведь ждала чего-то подобного! И вот… Накликала…

— Я сожалею, Мария Александровна. Владислав Николаевич воспользовался кое-какими связями, чтобы стать единственным обладателем этого произведения… М-да. Показываю ее вам, конечно же, не из садистских побуждений…

«Конечно же!»

— А для того, чтобы привести в нужное эмоциональное состояние, дать понять, к чему могут привести необдуманные действия, или даже простая случайность, типа вашего побега из больницы. К настоящему моменту вы уже тоже могли бы быть мертвы, как на том настаивал господин Чеботарев, чему вы, несомненно, были свидетелем.

«Несомненно!»

— Поплачьте. Так будет лучше.

— Спасибо… — откашлялась, потому что голос показался мне совершенно чужим. — Спасибо, пожалуй, пока что воздержусь.

— Ну что ж… — взгляд задумчивый, оценивающий. — Тогда к делу. Как вы уже должно быть догадались, в Болшево нашей целью был ваш сын, а не вы. Так что ваше появление поначалу показалось более чем нежелательной помехой, но потом, поразмыслив, я пришел к выводу, что это даже к лучшему. Сейчас мальчик спит, но когда проснется, ему будет психически комфортнее, если рядом будет мать. Да и нам так меньше забот, согласитесь. Вы, я уверен, постараетесь убедить его, что послушание и тихое, разумное поведение будут для него много полезнее, чем, скажем истерики и буйство. Дети… — мгновенная гримаса пробежала по его лицу. — Конечно, мы можем справиться и без вас, Мария Александровна, прошу иметь это в виду, если вам вдруг захочется совершить какие-нибудь неуместные действия. Однако хочу предупредить — всякий ваш поступок будет немедленно отражаться не только на вас, но и на ребенке. Надеюсь все понятно?