Репей в хвосте (СИ) - Стрельникова Александра - Страница 32

— Он хороший человек, дядя Веня, и он любит меня.

— Когда Диогена спросили, что заставляет человека видеть в другом человеке качества, которых у него нет, и не замечать те, что есть, он ответил — зависть. Я же прибавил бы сюда и любовь… И ненависть… — полушепотом закончил старик и отвернулся, по всему видно уже думая о своем.

Время было уже довольно позднее. Своего шефа я, судя по всему, застала где-то в гостях или в ресторане, потому что когда он откликнулся по мобильнику, на том конце «провода» стоял более чем характерный шум. А потому я лишь договорилась с ним о встрече на завтрашнее утро и дала понять, что дело более чем важное. Слава моментально доставил меня в Москву. На каком-то оживленном перекрестке я отпустила его и пересела в такси, которое уже доставило меня к подземному гаражу моего московского жилища. Я даже не стала подниматься наверх. Сразу села в свою машинку и вскоре уже выруливала на трассу. Старый дачный дом был темен, и я даже обиделась — неужели Иван не мог меня дождаться? Заглянула к Васятке — мальчик мой спал, как обычно свернув комом одеяло, которое покоилось где-то в районе головы и верхней части его тощего уже здорово загорелого туловища, в то время как попа и ноги гуляли на свежем воздухе. Накрыла, как следует. Помедлила возле дверей комнаты Ивана, но, все еще обижаясь, не пошла, а свернула в ванную. Горячий душ показался мне таким же чудом, как евреям манна небесная, хотя, наверняка, много более приятным. С детства «манна» у меня плотно ассоциировалась с манной кашей, а ничего противнее я и теперь придумать не могу. Одежду целиком бросила в стирку и, завернувшись в большое банное полотенце, поплелась к себе. Уселась на край кровати, вздохнула. Помедлила, но потом все-таки зажгла свет — два часа ночи. Гасить не стала, понимая, что как бы ни устала, заснуть сразу не смогу, потому как рассчитывала совсем на другое. Обернулась…

…Он спал в моей постели. Божественно нагой, расслабленный. Руки, перевитые мышцами, закинуты за голову, широкая, поросшая темными волосами грудь размеренно вздымается… Теперь я удивлялась, как не почувствовала его присутствие сразу — казалось вся комната дышала только им. Это был ни с чем не сравнимый запах сна, тепла, запах его тела… Такой мужской, сексуальный…

Внезапно какая-то волна судорогой свела мышцы, исказила болью лицо. Он застонал жалобно и как-то беззащитно, и я сжалась, понимая что невольно присутствую при чем-то более интимном, чем все, что было между нами раньше. Почему-то вспомнился «Вавилон-5», где в одной из серий главная героиня — инопланетянка, по своему инопланетному же обычаю, проводит ночь перед свадьбой наблюдая, как спит ее избранник. Может быть, в этом действительно есть какой-то смысл, отвергаемый нами, помешанными на житейской суете, работе, делах?

Я прилегла рядом, стараясь не разбудить, и долго любовалась его смягченным сном лицом, на котором боль уже сменилась тихим умиротворением. Потом не выдержала, прижалась теснее, он вздохнул, пробормотал что-то и обнял меня, притягивая к себе на грудь. Какое оказывается удовольствие проводить ночь в объятиях любимого человека! Дома… Аслана я ночевать не оставляла — Наташка была уже достаточно взрослой, да и перед Петюней, как ни крути стыдно, муж все-таки… А с Никой и вовсе все было как-то… Мы словно воровали у кого-то те минутки, что проводили вместе. Теперь же… Нет, я все таки земная, грешная и нетерпеливая. Дольше лишь наблюдать не было никакой возможности, и я поцеловала его. Эгоистично? Несомненно. Но так приятно. Он вздохнул и приоткрыл один глаз.

— Я заснул?

— Да. И тебе снится сон.

— Так меня мучают кошмары?

— Негодяй!

Я накинулась на него с наигранной свирепостью, которую он, впрочем, очень быстро обратил в нечто иное. Боже! Как он умел это делать!

— Мама?! — я вздрогнула и вцепилась в мгновенно закаменевшие плечи Ивана.

В дверях, широко распахнув глаза, стояла Наташа… Как мы не услышали ее приезд? Почему она сама ничего не сообщила о том, что возвращается? Иван моментально скатился с меня и прижал к себе как назло спутавшуюся простыню. Я было тоже инстинктивно ухватилась за уголок, но он совсем не по-джентельменски выдрал ее из моих рук, и я уступила, понимая, что ему-то она действительно нужнее.

— Наташ, иди к себе, дорогая. Я сейчас приду.

— Но…

— Ты не ребенок, и мне не нужно объяснять, что появилась ты, скажем прямо, не вовремя! Иди.

Она вышла, громко закрыв за собой дверь, и я устало опустилась на подушки.

— Фу-ф!

Иван начал подниматься, и я ухватила его за руку.

— Не уходи, пожалуйста, — прозвучало довольно жалобно, и я заторопилась объяснять. — Я не собираюсь скрывать от детей наши с тобой отношения — они слишком важны для меня. Я поговорю с ней, и она все поймет. Все мы просто растерялись, вот и все.

Он присел на уголок и ссутулил плечи.

— Боже, как нехорошо получилось!

— Не бери в голову. Советский быт изобилует еще и не такими историями. Одна моя знакомая как-то не вовремя вернулась домой и обнаружила своего мужа в постели… Э, не спеши пожимать плечами! В постели с собственным отцом. Вот это было дело! А тут так… Мелочи жизни. Подожди меня, — я чмокнула его в темечко и быстро накинув на себя халат, поспешила в комнату дочери.

В комнате горела только лампа у кровати. Сама Наташа стояла у окна, спиной к входной двери и даже не обернулась когда я вошла.

— Наташа…

— У него красивая задница, да и передница тоже впечатляет.

— Наташа!

— Скажи, а что ты чувствуешь, когда такое входит внутрь тебя? А? Ты говорила со мной о менструациях, о том, откуда появляются дети, как нужно предохраняться, но ни разу не поделилась со мной этим.

Я опустилась на стул, который стоял у входа, и обхватила себя руками за плечи. Откуда столько горечи, столько цинизма, даже злобы? Эти слова, а главное этот тон… Что я упустила? Какие чувства, горести моей такой всегда взрослой, разумной и самостоятельной дочери не разглядела, не поняла? Потом заговорила через силу, понимая, что что-то сказать все-таки должна.

— Помнишь, в детстве тебе снились сны, в которых ты летала как птица? Свободно, легко… Можешь описать свои чувства при этом? Нет? Вот и тут так же. Как описать словами любовь?

— Так это любовь! А я-то не поняла!

— Наташа, ну зачем ты так! Я понимаю, тебе было не очень приятно увидеть нас так… Но и мы оба не в восторге от твоего вторжения, однако ж не злимся, не сердимся. Да и с чего? Дело случая. Ты мне лучше скажи, почему не сообщила о своем приезде?

— Хотела сделать сюрприз…

— Ну что ж, получилось неплохо, — я невесело хмыкнула. — У тебя все в порядке, Натка?

— Просто отлично. Иди уж, небось заждался… Как его хоть звать-то?

— Иван…

— Так это тот самый? Васькин воспитатель? Мама! Ну ты даешь! Столько мужиков солидных вокруг тебя, а ты выбрала!

Я поднялась со стула, чувствуя себя так, словно постарела лет на десять.

— Балда ты еще малолетняя. Заруби на своем сопливом носу — любовь не выбирает. А будешь слушать в этом деле голову, рассудок, а не сердце, никогда счастья и не понюхаешь.

— Ох-ох!

Я развернулась и пошла из комнаты прочь.

— Смотри, хоть на этот раз не забудь предохраняться!

Камень в спину. За что? Как больно. Теперь вот она захлопнула дверь и бросилась на кровать реветь. А мне что делать? Что случилось? Что это с ней? Почему? Может что-то там, в Париже? Встретила кого-то, влюбилась, а он сволочью оказался? Петюня! Я должна позвонить! К счастью, телефон был и в моей спальне. Почти бегом добралась до нее и с лету впрыгнула в объятия растерявшемуся Ивану. Как же хорошо иметь возможность поделиться с кем-то переживаниями. Пусть даже так, молча.

Потом подтянула к себе телефон. Петюня не снимал трубку долго. Я уже отчаялась — там час ночи, может и спать, и гужбанить где-нибудь в своих богемных кругах. Наконец на том конце провода отозвались жеманным козлетончиком. По-французски. Сначала я растерялась. Потом попыталась общаться на английском, который хоть и не был у меня совершенным, но как показала практика, вполне понятным для заинтересованных лиц. Однако то ли то лицо, с которым я общалась сейчас, не принадлежало к их числу, то ли действительно не понимало ни слова, но добиться от него толку мне не удалось. Тогда я попыталась перейти на французский, который и вовсе был у меня немыслимым, сотканным из плотно забытой школьной программы, обрывков из «Войны и мира», «Же не па сис жур», «Шерше ля фам» и прочей белиберды, почерпнутой из кино или вообще бог знает откуда. Негодяй на том конце принялся хихикать, но все равно, видно, ничего не понял. Наверно я бы плюнула и положила трубку, если бы не вмешательство Ивана, который, морщась от моих ужасающих рулад, отобрал у меня трубку и внезапно заговорил на совершенном (согласитесь, такое чувствуется) французском языке. Козлетон в трубке оживился и заблеял радостно и игриво. Я насупилась и погрозила Ивану пальцем, но он лишь показал мне язык, продолжая при этом быстро и уже совершенно непонятно любезничать по телефону. Наконец он передал мне трубку, в которой я услышала чуть картавый тенорок Петюни.