Возвращение в Белоземицу (СИ) - Гольский Валентин - Страница 12

Мешает мельтешение в мыслях, слышу обрывки заунывных песен и чьи-то голоса, чудятся отзвуки чужих шагов и ядовитое шипение с крыши.

Останавливаюсь, рычу. Задираю голову и чувствую, что на крыше действительно кто-то есть. Гибкий. Опасный. Женщина? Враг! Надо достать.

Рычу.

Поняв, что обнаружена, она бросается в сторону, спрыгивает с крыши и исчезает из поля зрения.

Оборачиваюсь к жертве. Пёс, большой, чёрного окраса. Сначала лаял, но я ему повредил горло и теперь он может лишь скулить.

Помещаю его в центр пентаграммы и глядя в чёрные глаза, начинаю шептать слова…

Я очнулся, сидя у стены. Приятная прохлада кирпича холодила затылок и спину, а перед глазами до сих пор стояли чёрные глаза собаки. Вот значит, кто там лежит… Надо убраться, но в ногах слабость, которая пока не даёт встать. Сильно болит левая рука, при взгляде на неё, меня берёт оторопь. Два длинных и глубоких пореза через всю ладонь. Вспоминаю: пропитал капроновые нити своей кровью. Видимо, когда кровь перестала течь, я, не раздумывая, полоснул себя по руке снова.

Опять начинает мутить, и я, отправляюсь в дом. Перебинтовываю руку и смотрю на часы: почти полдень. Яна! Подпрыгиваю, вспомнив о ней, она не говорила во сколько приедет, а значит, может заявиться хоть прямо сейчас. Что девушка предпримет, увидев останки пса во дворе – не берусь даже гадать. Плюс нужно ещё убраться в доме, и отмыться, потому что тело исписано похлеще чем у якудзы и матёрого уголовника вместе взятых.

Смотрю на себя в зеркале и обнаруживаю, что узоры покрывают даже спину. Не верится, что я это сделал сам, человек не способен так извернуться, ну по крайней мере я – так точно не смогу. И ещё, не могу понять, чем нанесены эти узоры. Не шариковой ручкой же, в конце концов, она бы размылась потёками пота и частично стёрлась за ночь о спальный мешок. На душе появляется неприятное предчувствие. Царапаю ногтем рисунок на запястье, затем мочу его слюной, тру более усердно и ничего не происходит. Но ведь невозможно нанести татуировку за ночь на всё тело! Здесь даже некому её наносить, это не может быть татуировка, как я на люди выйду в таком виде?!

«Позже попробую ещё раз, схожу на реку», – говорю я себе, но голос слабый и не убедительный.

На самом деле, уборка занимает не так и много времени. Труднее всего копать землю пользуясь одной правой рукой, а потом маскировать собачью могилу. Получается вообще то не очень, но лучшего ничего в голову не приходит.

Рычу и покрываюсь холодным потом при этом звуке. Это сделал я?! Я издал это рычание?

Сижу на кухне точно потерянный плюшевый мишка: ни единого движения, в голове ни одной мысли. Наконец, с трудом нахожу в себе силы на уборку зала. Спальный мешок оказывается разорванным на две части, одна из них пропитана кровью и воняет псиной. Засовываю без лишних сожалений его в мусорный пакет, а сам отправляюсь на реку отмываться.

Вода холодит и приводит в чувство, я наконец ощущаю себя по настоящему проснувшимся, но избавиться от рисунков на теле не удаётся. Я тру себя мочалкой с мылом, потом шампунем, потом содой, а под конец просто песком. В итоге, мочалка рвётся и закинув её остатки со злости в кусты, я растягиваюсь под деревом.

Приплыли.

Я открываю глаза и смотрю на себя точно со стороны. Худощавый – плохо, слишком слабый. Светлые волосы – плохо, светлый окрас нам не привычен. Место ритуала – хорошо, сила протекает через меня, я чувствую её и купаюсь в её потоках. Время года – хорошо, люблю тепло.

Встаю широко расставив ноги. Одежды на теле нет, вижу себя одновременно всего, включая ступни и кожу головы, покрытую волосами. Чувствую тело в каждой точке и клеточке, собираюсь с силами и закрываю глаза. Линии рождаются на груди и ползут по коже, расчерчивая меня. Это песнь моего призыва, это моя клятва верности, это шаг, что я должен сделать или сгореть.

Вновь открываю глаза и подношу к ним ладонь. Вижу её и без этого ненужного жеста, но смотреть глазами – интересно. Рука покрыта ровными рядами символов. Это очень старая письменность, но не такая старая как я. Читаю начертанное на мне. Доволен. Рычу.

Я просыпаюсь или прихожу в себя ­– сам не знаю. Был ли это сон, или воспоминание, что более яркое и живое даже чем реальность? Знаю одно: это было, это происходило ночью, и моё тело – лучшее тому подтверждение.

Так же как в этом сне, подношу к глазам ладонь и вдруг начинаю узнавать покрывающие меня значки. Смысл ещё не ясен, но почти уверен, что, стоит сконцентрироваться, и я его пойму. Невольный стон вырывается из моих губ, и я рывком сажусь. Останусь ли я тем же, кем являюсь сейчас, если пройду ритуал полностью? И чем я становлюсь, что за тварь, способная видеть одновременно всё вокруг, способная ощущать тело как целое, управлять им не так как человек, а много лучше. Ведь рисунки, нанёс действительно я сам, точнее тот, кем я был ночью. Нанёс, не обращаясь в тату-салон, нанёс за какую-то минуту. Просто захотел и сконцентрировался – это же так просто...

Стою в комнате перед зеркалом. Там, в отражении некто незнакомый, это одновременно я и не я: глаза светятся в темноте ярко-жёлтым, а зрачок чёрный и узкий, вертикальный. Рисунки по всему телу, а на руках надписи. Сердце наполняется чем-то неведомым мне раньше: силой и гордостью, умением идти вперёд так, что невозможно остановить, а ещё пламенем, что оказывается всегда было со мной, но спало. Мне жутко, потому что это существо – я, и в то же время по телу бежит дрожь восхищения. Потому что это существо – я.

– Не знаю, что ты запомнишь, из того, что было этой ночью.

Язык непривычный, его слова колют. Рычу. Надо сказать, надо терпеть.

– Но ты запомнишь эти слова. Сейчас, ты ещё можешь остановиться.

Подношу лицо вплотную к зеркалу, смотрю в свои узкие зрачки. Затем изучаю символы покрывающие мою руку.

– Всё вернётся назад, станет таким, как ты привык. Но если ты всё же захочешь пойти до конца, помни: она рядом, я видел! Ей подобные убивают нас! Она будет ждать последнего дня, до того не тронет. Будь готов и помни: в последний день она придёт!

Рычу. Рычу и бью рукой по стене так, что становится больно.

Открываю глаза. Это начинает надоедать: я что теперь каждые пол часа буду отключаться?

А затем до меня доходит смысл того что я только что увидел, или вспомнил.

Вот так-так…

Сижу на пляже ещё долго, но что делать – так и не решаю. Кто рядом и что мне с этим делать? Яна? Кто-то ещё из соседей? Света? Фраза «она рядом» исключает несколько миллиардов мужского населения Земли из числа подозреваемых, осталось найти подозреваемую в оставшихся миллиардах женского. Мысленно шучу, но на душе неприятное ощущение. Нечто подобное, наверное, испытывает заяц, за которым гонятся охотники на снегоходах и собаки рвут лаем морозный воздух. Конечно, буду внимательнее, но даст ли это мне что-нибудь – непонятно…

Достаю из кустов обрывки мочалки и иду домой. Неожиданно обнаруживается, что крапива совсем не жалит, наоборот, идти по ней приятно, поэтому скидываю сланцы и иду по траве босиком, прикрыв глаза. Пытаюсь увидеть мир так, как видел его ночью, но это приводит лишь к тому, что я попадаю ногой в яму и падаю. Убеждаю себя, что непременно научусь этому позже и иду дальше без экспериментов, как самый обычный человек, полностью покрытый татуировками. Ничего особенного, таких по улицам бродят миллионы.

Глава 11

Глава 11

К приезду Яны, дом окончательно приобрёл нормальный вид. Воспоминания о прошлой ночи больше не отправляли меня в неожиданные обмороки, и я работал как автомат, ни разу даже не присев. До Белоземицы газовщики до сих пор не добрались, газ в доме из баллонов, поэтому проверил их наличие. Оказалось, что помимо основного, имеется запасной, а значит плитой можно пользоваться смело. Натаскал воды в баню, помня о том, что завтра суббота, которую дед называл не иначе как «банный день». Прогулялся до магазина и купил двухлитровую бутыль кваса, о ней в городе почему-то не подумал, а после бани квас отлично идёт. Пустая сумка заняла своё место под кроватью, а вещи разместились в книжном шкафу. Не знаю куда делся бельевой, да и не задумывался об этом, буду пользоваться тем что есть.