Жизнь - жестянка (СИ) - Стрельникова Александра - Страница 36

— Пусти, а то нету ходу пароходу…

— Какая ты, — шепчет чуть позже. — Кто бы подумал…

Оргазм накрывает меня с головой, ударяет как океанская волна, крутит, душит, практически лишает сознания. Начинаю погружаться в тягучую дрему сразу после того, как Коршун замирает на мне тяжело, со всхлипами дыша. Всю прошлую ночь ведь не спала. Он и сам без сил. Его хватает только на то, чтобы натянуть на нас одеяло…

Глава 11

Просыпаюсь от того, что его нет рядом. За окном уже светает. Заворачиваюсь в одеяло и, волоча его за собой, спускаюсь вниз. Стоит возле моей сумки. В руках стопка фотографий…

Не удержался. Захотел посмотреть.

Идиотка! Нет, чтоб еще вчера убрать их куда подальше! Но я думала только о том, как затащить его в постель. Жри теперь! Наслаждайся, как сказала бы бабушка. Приваливаюсь к стене. Моего прихода он не мог не заметить. Поворачивает голову.

— Откуда у тебя эта дрянь?

— Антон выкрал из сейфа твоего отца…

— Почему отдал тебе?

Неужели не узнал? Соврать? Нет… Знаю, только хуже будет. Да и не хочу начинать все со лжи.

— Потому что это я.

В глазах непонимание. Переводит взгляд с фотографий в руке на мое лицо и обратно. Понимаю, что поверил. Да и кто станет с таким шутить?

— Ты… Он…

— Я была еще совсем ребенком… И… И так получилось…

Почему-то мне кажется обидным, неправильным пытаться что-то объяснить ему сейчас. Он же видел, что там на этих фотографиях. Должен понимать, что не с моей подачи такое могло делаться. И не меня винить… Видимо переоцениваю его мужские мозги. Он разворачивается ко мне и с ненавистью швыряет мне в лицо всю стопку с оттисками моих страданий, моей болезненной детской любви, моего стыда.

— Ты развратная дрянь. Какой была, такой и осталась. Мне противно думать, что недавно я добровольно совал свой член туда, где уже до этого не раз побывал… этот человек.

Через пять минут он уже уходит, кое-как натянув на себя свои вещи, которые я вчера постирала. Они наверняка еще сырые, но его это, похоже, не смущает. Просто открывает дверь в сад и скрывается среди предрассветных теней. А я так и остаюсь стоять, прижимая к груди одеяло, в складках которого застряло несколько брошенных им фотографий. С ощущением, что я все-таки сорвалась и упала в ту самую бездну, с которой неизменно ассоциировался у меня Коршун. Недолгий полет моей любви разбился об острые камни на самом дне…

Сама не понимаю, как пережила остаток той ночи. Даже заплакать не могу, словно окаменела. Только камень этот — труха. Если толкнуть, то упадет и рассыплется черным сухим песком. Пылью и могильным тленом. Ну почему? Почему он так? За что? Все произошедшее — такая дикая, вопиющая несправедливость по отношению ко мне, что наверно только это и удерживает меня от каких-нибудь непоправимых поступков.

Утром отчетливо понимаю, что мне нужно к бабушке. «В Париж, по делу, срочно…», — как сказал бы Олег. Да. В Париж и срочно. Этот город уже когда-то помог мне оправиться. Поможет и теперь. Я очень хочу верить в это. Очень на это надеюсь. У меня просто нет иных вариантов. Боже, как же я устала вести эту нескончаемую борьбу с судьбой! Как устала…

Рейсы на Париж отправляются регулярно. Забронировать билет, а потом оплатить его карточкой через И-нет не составляет труда. Через два часа я уже в аэропорту. Из зоны ожидания звоню Стрельникову, но он не берет трубку. Еще спит. Тогда набираю Кондрату. Этот бодр как пасхальный заяц. Сообщаю ему, что улетаю в Париж.

— А?.. — начинает он. Перебиваю.

— Я одна. Дом заперла и поставила на охрану. Так что… Ну ты понимаешь.

— Не очень, ну да ладно… Спишемся, когда ты доберешься до места.

— Обязательно.

— Ксюх… — мнется. — У тебя все в порядке?

— Нет, Федь. У меня совсем не все в порядке. Но в этом ничего уже не исправить. Так что… Пока.

— Пока… Береги себя. Я… Мы со Стрелком тебя любим.

— Я вас тоже, ребята.

Выключаю телефон. Как раз объявляют посадку на самолет.

Бабушка изумлена самим фактом моего прибытия. Мой вид ей не нравится. Она предпринимает активные попытки узнать, в чем причина моего настроения, но очень быстро осознает, что ничего я ей говорить не собираюсь. Я не могу ей рассказать о Коршуне не упомянув фотографии и Борзунова. Она сразу почует несостыковку. А про те давние дела по большому счету говорить ей и вовсе не следует. Это же в первую очередь ударит по ней самой. Ведь она тогда несла за меня ответственность. Получится, что именно из-за ее недосмотра я и оказалась под Борзуновым. Так поступить с ней я не могу. По крайней мере, глядя при этом ей в глаза. Действовать за спиной у кого-то всегда проще…

Кристоф прибывает сразу, как только узнает, что я в Париже. Ему мой вид тоже не нравится. Но суета, которую он развивает вокруг моей особы, только раздражает. Сдерживаю себя. Он ведь не виноват в том, что ощущая на себе его внимание и заботу, я думаю не о нем, а о другом мужчине, который как раз ни вниманием, ни заботой меня, прямо скажем, не баловал. Никогда. А мог бы. Хотя бы из благодарности за спасение…

Большую часть времени провожу в своей комнате. Думать ни о чем не могу. Только о том, как бы забыть… Забыть и не вспоминать Коршуна, нашу единственную ночь… И, главное его слова, которые и сейчас, спустя уже довольно долгое время жгут меня, как каленым железом. Неужели я действительно развратная дрянь вроде жены Коршуна, про которую мне когда-то рассказал Федька Кондратьев? Неужели все так на самом деле? Неужели и Борзунов-то обратил на меня внимание тогда, десяток лет назад, именно потому, что со мной что-то не так? Что я отличаюсь от остальных, нормальных, правильных?

Ну и пусть, если так! Ну и ладно, будем считать, что отличаюсь, раз вам всем так кажется! И пропадите вы все!!!

Способ забыться и не думать я знаю только один. Благо с выпивкой в Париже все в порядке… В итоге утром обнаруживаю себя в чужой постели. Причем это не постель Кристофа.

Приподнимаю гудящую с перепоя голову и вижу рядом какого-то мирно спящего типа. Некоторое время рассматриваю его. Не помогает. Не знаю кто это. Можно сказать — вижу в первый раз. Пытаюсь перевернуться, но что-то мне мешает. Оказывается у меня за спиной лежит еще один экземпляр. Такой же голый, такой же совершенно незнакомый, но по-хозяйски обнимающий меня за талию.

Есть с чем себя поздравить! Первый в жизни l'amour de trois, который я при этом совершенно не помню. С тихим стоном роняю голову обратно на подушку. Вот к чему приводит алкоголизм! Гениальный поляк Станислав Лец как-то сказал: «Бывает, что не хочется жить, но это еще не значит, что хочется не жить». Совершенно точно применительно ко мне. Если так не хотелось жить, пошла бы и утопилась что ли. Так нет. Вместо того, чтобы утопиться, пошла пить… Топить горе в вине… По старой русской традиции… Дура!

Когда мы все немного приходим в себя, заново знакомимся. Жан-Поль и Кнут оказываются отличными ребятами. Жгучий брюнет и голубоглазый блондин. Классика. Мы завтракаем, а потом возвращаемся обратно в постель. Я развратная дрянь? Чем не повод перестать опираться лишь на чужое мнение и наконец-то лично убедиться в этом?

Мы начинаем встречаться регулярно. Бабушка, узнав о том, с кем именно я провожу свое свободное время и, главное, — как, пытается спорить со мной. Доказывать, что так нельзя, так только хуже. Но я лишь напоминаю ей ее же собственные слова: в жизни надо попробовать все. Тем более, что мне с моими французскими мальчиками и правда хорошо. Хорошо и просто. Жан-Поль и Кнут не «грузят» меня, как Кристоф, не рвут мне душу, как Коршун. И в живот не бьют, а целуют.

Они странные ребята. Вроде и не гомосексуалисты: оба говорят, что без женщины не могут. Но по-моему им одинаково хорошо как со мной, так и без меня. Они меня совершенно не стесняются. Неоднократно вижу их совместную страсть. Первый раз, когда застала их вдвоем, смутилась и попыталась уйти, но они начали громко протестовать, а потом и вовсе затащили меня к себе в постель…