Жизнь - жестянка (СИ) - Стрельникова Александра - Страница 13

— Если ты меня вчера хотел убить, то тебе это удалось.

— Не умеешь пить, не берись.

— Иди к черту!

Какое все-таки чудесное утро!

Вскоре на смену Коршунову прибывает Стрельников. Похоже, они решили караулить меня по очереди. Этот добрее. Приносит водички и какие-то шипучие таблетки. И даже почти не ухмыляется, когда я категорически отказываюсь похмеляться. К вечеру, когда мне наконец-то становится полегче, подтягивается Кондратьев, а следом за ним и Коршун. Теперь вся семья в сборе.

Может не заводить собаку? Эти трое и сами того гляди кусаться начнут. А уж рычат так, что любо-дорого. Причем, как ни странно, не на меня, а друг на друга. Как видно затеянное ими расследование буксует. Пока они ругаются, узнаю кое-что полезное.

Моего приятеля с пластиковой взрывчаткой, который так профессионально позаботился о том, чтобы я отправилась на тот свет самым кратчайшим путем, засекли. У основательно подготовленного к жизни Стрельникова весь фасад дома его туристической конторы — в камерах. Причем в отличие от обычных, которые висят на виду, призванные одним своим видом отпугивать всяких злоумышленников, у Егора они как раз хорошо замаскированы. Потому и записывают другой раз весьма интересные вещи. Так и бандит с пластидом на них оказался.

Смотрю. Человек как человек. Ни рогов ни копыт. Даже симпатичный.

В полиции за фотки поблагодарили. Обещали объявить в розыск. Но мы-то знаем, как это у них обычно получается…

Кондратьев оборачивается ко мне.

— А ты кончай пить. Завтра тебе на допрос. Следователь — тот, что дело Андрюхи ведет, а теперь и покушение на тебя, в бой так и рвется. Дотумкали они все-таки одно с другим увязать. Хорошо еще про ваши с Коршуном гонки по пересеченной местности никто не знает. Хотел он дернуть тебя сегодня, да я попросил отложить малясь…

Вот так вот — взял и попросил… Какие интересные у меня приятели! Одному платят за то, чтобы он самые дикие версии строил, другой с «оборотнями в погонах» накоротке и о чем хочешь попросить их может. Опять-таки не ясна пока роль Коршунова. Кстати об этом типе. Вчера, пока пила с ним — только и делала, что занималась безостановочным самобичеванием, а он только знай нос воротил. А с утра протрезвела и разозлилась.

Если сероглазый Андрей Коршунову так дорог, где ж он был, когда парень на заскорузлой клееночке один-одинешенек валялся? Дела у них, понимаешь, имелись, разруливать их самая пора была! А мужик тем временем…

Мысли эти так и крутятся в голове, а потому, как только Коршун в очередной раз принимается наезжать на меня, бью ими наотмашь. Коршунов начинает вставать с кресла. Я выпрыгиваю из своего еще резвее. При этом тут же обегаю его так, чтобы этот здоровенный кожаный монстр в стиле хай-тек оказался между мной и разъяренным мужиком. Продолжаю задираться — терять-то мне нечего.

— И похоронили твоего друга на мои деньги, а так бы валялся в общей могиле с бомжами.

Коршунов все-таки кидается на меня. Кондратьев перехватывает его одним стремительным движеньем. Оба валятся на ковер, завязывается драка. Похожа она больше всего на возню, потому как оба не хотят бить друг друга всерьез, а просто вымещают на боках и спине приятеля свое дурное настроение. Стрельников в драке, которая происходит по сути прямо у него под креслом, участия не принимает. Сидит, качает ножкой. На физиономии презрение. Очевидно адресованное мне.

— Я вот никак не пойму ты просто дура или еще и сука?

— А что я, по-твоему, любой ценой должна беречь его чувства? А мои кто-то здесь планирует даже не то что беречь, но хотя бы учитывать?

— А они у тебя что ль есть?

Это хрипит с полу полупридушенный Кондратьевым Коршун. Майор, думая, что раз противник вступил в переговоры, то уже драться не будет, несколько ослабляет захват и тут же огребает кулаком в живот. Ну любит Коршунов это дело! Чуть что — кулаком в пузо. Но Кондрат — не я. Коршунову опять становится не до разговоров, и я переключаю свой гнев обратно на Стрельникова.

— Вы же все крутые ребята. Настоящие мужики. Каменные лица, стальные яйца. Подумаешь, какая-то то ли дура, то ли сука, то ли курица безмозглая перед носом крутится. Мы ей рассказывать ничего не будем. Зачем? Все равно ничего не поймет. Да и к чему ей вообще понимать, почему ее убить хотят? Зачем знать, за что убили того сероглазого, который вам всем вроде как друг, но никто из вас даже не явился в больницу, чтобы его вещи забрать…

Внезапно понимаю, что мужики мои замерли. Причем все трое теперь пялятся на меня с одинаковым выражением на лицах. И Стрельников из кресла, и Коршун и Кондратом с пола.

Наконец Стрельников страдальчески прикрывает глаза ладонью.

— Бля-я-я… Они у нее. Они как и ключ все это время были у нее, твою мать! Я мог бы догадаться! Я должен был понять, что та метелка крашеная в больнице мне соврала: мол, вещички вашего Андрея сожгли в крематории вместе с ним. Гнида!!! Видел же, что она нервничает…

Кондрат, стряхнув с себя руки Коршуна, который по инерции все еще продолжает держать его за грудки, встает с пола, перешагивает приятеля и делает несмелый шажок ко мне.

— Ты ведь их не выкинула, голуба-душа?

Чуть ли не бегом пересекаем улицу и оказываемся у меня дома. Вещи Андрея все в том же мешке для мусора лежат в кладовке среди прочего дорогого мне хлама. С тех самых пор, как я перевезла их сюда из Москвы, обыскав и не найдя ничего интересного. О чем и сообщаю мужикам. Они только отмахиваются.

Вываленные на пол заскорузлые от засохшей крови тряпки выглядят ужасно. Я отворачиваюсь, а когда нахожу в себе силы взглянуть вновь, вижу, как Коршунов одним движеньем выдергивает из мятых брюк ремень, как-то странно зажимает в пальцах пряжку, и она вдруг щелкнув раскрывается…

Что там такое не вижу, но лица у всех троих делаются такие! Молчат, смотрят друг на друга так, словно научились разговаривать, обмениваясь одними только мыслями. Первым вслух произносит что-то Коршунов. Но и эта фраза лично мне ничего не объясняет:

— Мне надо ехать, мужики. Вы уж тут…

Короткий взгляд в мою сторону. Если можно было бы придушить вот так на расстоянии, только силой эмоций, я бы уже валялась на полу с выпученными глазами и вывалившимся изо рта черным языком. Как всегда слишком богатое воображение подводит. Меня начинает колотить. Коршунов уходит, намотав на кулак ремень сероглазого, а Кондрат наконец-то обнимает меня. В смысле Кондратьев.

— Пойдем…

Мы вновь пересекаем улицу и возвращаемся в дом Коршунова. Я падаю в кресло. Все тот же Кондрат (кстати, как его зовут? Звание знаю, фамилию знаю, а вот имя…) с неожиданной заботливостью подносит мне стакан воды. Глотаю… и начинаю судорожно кашлять, вытаращившись полными слез глазами перед собой. Это не вода, а водка! Сиплю:

— Хоть предупредил бы!

— Пей.

Это я вчера уже слышала и хорошо помню чем дело кончилось. Отставляю водку в сторону.

— Что там было, в этой пряжке?

— Много будешь знать, скоро состаришься.

Это опять Кондратьев. А Стрельников о своем.

— И как ты жива-то до сих пор с таким талантом влипать во все неприятности, какие только есть?

— Да ни во что я не влипаю! Если только во сне или в историях, которые придумываю. В первый раз вот. И сразу так… Не знаю, просто понравился мне этот парень, Андрей ваш. Как объяснить?.. Зацепил. Притягивал словно магнитом. И знать его не знала, а чувствовала, что человек хороший. И уж так мне его жалко было! Убивалась, как по самому близкому. А вы всё — сука, дрянь, из-за тебя…

Дальше уже почти шепчу:

— И кулаком в живот…

Машу рукой и отворачиваюсь.

— Это ее Коршун что ль?

Кондрат интересуется. Стрельников в ответ только морщится.

— Он. Как узнал, что ключ, из-за которого Андрюху убили, у нее был, так и сорвался.

— Дела…

Тяжелые шаги. Кондрат присаживается рядом с моим креслом на корточки, кладет руку на плечо.

— Не реви.

— Я не реву.

— Нет, ревешь. Только внутри. А это еще хуже. Андрюха и правда был отличным парнем. Его все любили. Такой вот дар у человека был. Тянулись к нему люди, как цветы к солнышку… Все рассказывали, как родной маме…