Что немцу хорошо, то русскому смерть (СИ) - Стрельникова Александра - Страница 42

Получив аптечку, Федор начинает обрабатывать рану Ильи.

Слежу за его действиями. Спокоен, движения уверенные, точно знает, что делает… Сколько раз ему приходилось после боя бинтовать своих товарищей? Или себя?

— Ну вот, доктора тебя еще чуть-чуть починят и будешь как новенький. Только ты уж с Анной рядом не трись, брат. Она для мужиков как черная метка. Только связался с ней, сразу раз — и пуля в ноге. По себе знаю.

— Да я только хотел…

Федор неожиданно меняет свой тон с шутливого на предельно серьезный. Теперь его слова звучат жестко. Даже грубо.

— А не важно мне, что ты там хотел. Только если дальше за ней таскаться будешь, не посмотрю, что ты боец раненный, так отметелю, что мало не покажется. Усек?

Илья несколько оторопело кивает.

— Молодец. А теперь расскажите мне все-таки, что же здесь, твою мать, произошло?

Подхожу поближе, указываю на извивающуюся в своих путах Маринку.

— Это она.

— Вижу, что не он.

— Федь!

— Ладно-ладно. Говори.

Поднимается в полный рост и неожиданно притягивает меня к себе.

— Рассказывай, чем вы тут в кустиках занимались. И почему у тебя фонарь под глазом и губа расквашена.

— По той же причине, по которой у тебя вся физиономия расцарапана.

Хватается за лицо.

— Сильно?

— Изрядно.

— Эх и крутая мы с тобой будем парочка, Ань. В приличном обществе не покажешься, решат, что это мы с тобой так друг другу в любви объяснялись — я тебе фингалов понаставил, а ты мне морду разодрала.

Представляю себе это очень наглядно и впадаю в ужас: что мама скажет?!! Федор тормошит:

— Ну так из-за чего все?

— Это ведь она в меня оба раза стреляла. И у «Пилзнера» и на Страстном.

— Да пиз… То есть, я хотел сказать — врешь!

— Нет, Федь. Я все на Павла думала, а это она. Сама мне сказала. Если бы Илья не появился, а я кирпич в траве не нашла, она б меня сегодня точно убила. А все из-за тебя, стрекозла!

— Чегой-то стрекозла-то?

— А тогой-то! От великой любви к тебе все. Или от ревности, тут уж как взглянуть. Она у нас девушка современная, голливудских блокбастеров насмотрелась. Вот и думала: убьет меня, и ты целиком и уже окончательно и бесповоротно принадлежать ей будешь. Одного не пойму, чего она тогда, у «Пилзнера» в меня палить стала? Мы ж тогда с тобой даже и знакомы-то толком не были.

Внезапно отводит глаза и ругается, как сапожник. Смотрю вопросительно, вскинув бровь. Вздыхает и принимается рассказывать:

— Это я, Ань, виноват. Помнишь, тогда мы с ней в госпитале случайно встретились? Она тогда еще всякие гадости про тебя говорила — мол, что ты беременная, а я жениться не хочу и тебе аборт делать придется.

Киваю. Было такое. Хотя, кажется, что так давно!

— Так вот, я ей тогда, чтобы отвязаться от нее, и сказал, что ты действительно беременна, и я собираюсь-таки на тебе жениться. Мол, прости, Марин, видишь, какие обстоятельства. Думал, теперь-то оставит меня в покое. А то она ж как клещ в меня…

— Не больно-то ты против был!

— Ну не ворчи. Виноват, знаю. Больше не повторится.

— Если повторится, Федор, то ты тоже вот что знай: не посмотрю, что ты раненый боец и майор спецназа, отметелю так, что мало не покажется.

Илья, все ещё сидящий на земле, неожиданно начинает смеяться. Федор же с интересом рассматривает меня, явно оценивая мои физические данные.

— А сдюжишь?

— Увидишь!

Смотрит мне в глаза, а потом улыбается широченной улыбкой и качает головой:

— А ведь верю…

Обнимает крепко, так что кажется косточки мои хрустят.

— Но проверять не стану. Не нужен мне никто, кроме тебя, Ань. Господи, она ведь все время была рядом, на глазах, но мне и в голову не приходило, что ей до такой степени крышу снесло, что это она на тебя покушалась. А ведь должен был если и не догадаться, то хотя бы подумать. Знал, ведь, что у нее мотоцикл есть. Ладно, что теперь говорить. Слава богу, все закончилось.

— Да, слава богу.

— В церкви давно не был, кстати. Надо сходить. Пойдешь со мной?

— Да я как-то…

— Даже венчаться?

— Ну и ну. Это что же предложение?

— Не смотри так. Самому страшно. Но знаю — это будет правильно. И хрен с ним, с этим твоим профессорством, с мамашей твоей и всем прочим.

— А как же твой социальный статус?

— Статус-то?.. — ухмыляется. — Кажется, опять начинает тревожить.

Смеюсь, и он целует меня.

— Сука! — воет связанная Маринка.

— Горько! — с издевкой кричит с земли Илья.

— Совет да любовь! — возвещает появившийся из кустов полицейский, за которым следуют медики с носилками. — А чёй-то вы тут делаете все?

ПрЭлЭстно.

После того, как врачи увозят Илью, а менты — Маринку (мой боевой кирпич, как выяснилось, особого вреда ей не причинил), Федор везет меня к себе. Живет он черт знает где, в поселке Северный.

— Зато не комната в коммуналке, а отдельный флэт. Цени!

Ценю. Просторно, чисто и очень как-то по-казарменному, я бы сказала. Не интересует Федора такое понятие, как домашний уют. Или просто не умеет он его создать. Зато кровать у него — лучше не бывает. Мечта нимфоманки или нимфомана… Э-э-э… То, что есть такое понятие, как «нимфоманка», это точно. А нимфоманы? Они есть? Это как в том анекдоте, который вырос из рекламного ролика: «Пап, а инопланетяне есть? — Нет, сынок, это фантастика. — А педерасты? Есть, сынок, это — фантастика!» Вот и тут: «А нимфоманы есть?..»

Смотрю на Федора и понимаю — точно есть и это точно фантастика!

Кровать у этого засранца огромная, низкая, в меру мягкая, в меру жесткая… Сразу понятно, где хозяин квартиры проводит больше всего времени, находясь в этих стенах. На перекладинах в изголовье болтаются наручники. Взвешиваю ближайшую пару в руке. Федор смущается и кидается их снимать, но я останавливаю его.

— Может пригодятся…

Смех-смехом, но мы и правда придумываем им применение… Никогда не подозревала о существовании скрытых садистских наклонностей у себя, но вид огромного Федора, прикованного к собственной кровати за обе руки и потому совершенно беспомощного, мне так нравится, что просто жуть. И сколько неожиданных возможностей открывается! Ведь теперь он может только решительно возражать, нервно хихикать и безуспешно пытаться увернуться. Вот только ничего у него с этим не получается. «Ань, прекрати. Ань, ты это, пальцы-то свои оттуда… Ань, где ты всему этому научилась?!! О господи, Ань! Анька… Ох-х-х…»

Утром нас будит мамин звонок. Она в очередной раз потеряла меня, хоть вчера я ей звонила и предупредила, что ночевать не приду.

— Мам, все в порядке. Спасибо, что разбудила, на работу собираться уж пора.

— Смотри не опаздывай. Культурные люди никогда не опаздывают.

Бегу в ванну. Федор уже здесь, мрачно рассматривает свою украшенную глубокими царапинами физиономию. Встаю рядом с ним и… О Господи! За ночь синяк под глазом налился победной синевой, разбитая губа распухла и тоже как-то побурела. В самый раз под венец, и жених соответствующий.

Принимаюсь хохотать. Потом икая и подвсхлипывая обрисовываю возникшую перед моим внутренним взором картинку Федору: он в смокинге, я в белом свадебном платье, а лица у нас — ну вот какие есть, такие и лица.

— Балда, — говорит он нежно и целует, стараясь не зацепить опухоль на губе. Странно, вчера, когда целовались, ни о каких моих ранах не думали, и ведь не больно было!

Продолжаю критически изучать себя. Нет, в таком виде идти на работу точно нельзя.

— Федь, а когда это сойдет?

— Ну-у-у… Недели через две…

— Да ты что!

— Наверно через неделю уже гримом ситуацию можно будет подправить.

— И что мне делать?

— Умываться и одеваться, — говорит Φедор и идет открывать входную дверь, в которую уже давно кто-то звонит.

Оказывается, что это Серджо и Стрельцов.

— Здорово, Кондрат… О! Анна! Че-е-е-ерт! А что это с тобой?.. Да и с тобой, Федь… Вы что дрались?!!