Что немцу хорошо, то русскому смерть (СИ) - Стрельникова Александра - Страница 40

А он так и не звонит…

Убеждаю себя, что это — совершенно нормально. С ним все в порядке. И с нашими только-только зародившимися «отношениями» тоже все по-прежнему. То есть — хорошо. Но иногда вдруг становится так страшно!..

Утром встаю по будильнику. Мама возится на кухне. Когда я вхожу, приостанавливается, осматривает критически:

— Что это с тобой? Какая-то ты… не такая.

Тянет ответить честно: «Я переспала с Федором». Но воздерживаюсь. Просто говорю:

— Выспалась хорошо.

Хотя как раз это далеко от истины. Спала я плохо, все думала о том, как там дела у вышедшего на тропу войны майора Кондратьева. Смотрю на часы. Пора на работу. Начала писать большую статью о бароне Унгерне и его кладе. Вместо научного труда получается какой-то приключенческий роман. Но никогда еще я не работала с таким удовольствием.

Недавно только узнала, что Ксюха, та самая безалаберная матерщинница и Шумахер в юбке, о которой я все время думала как о неглупой, но все-таки «прицесске», оказалась известной сценаристкой, чьи фильмы регулярно идут по телику. Кто бы мог подумать? Решаю, что обязательно дам ей прочесть свою статью перед тем, как отправлять ее в редакцию.

Спускаюсь вниз. Бр-р-р! Какое все-таки короткое у нас лето.

И тут же улыбаюсь, вспомнив анекдот про негра, который вернувшись из России, рассказывает своим: «Зеленая зима там ещё ничего, а вот белая!» Пока что на улице зима грязно-серая. Погода мерзопакостная. Дождь и ветер. Одно утешает: по такой погоде никаких мотоциклистов с пистолетами возле меня точно крутиться не будет.

До института добираюсь продрогшая так основательно, что первым делом включаю чайник. Сижу, долблю по клавишам, изредка поглядывая в монитор. Куда чаще скашиваю глаза на лежащий передом мной телефон. Федор не звонит.

Ближе к обеду проявляется удрученный Илья и предлагает встретиться и ещё раз все обсудить. Я отказываюсь. Мягко, но со всей возможной категоричностью. А Федор все молчит.

Самой что ль набрать? Но будет ли это правильно? Вдруг решит, что я посягаю на его мужскую свободу? Кто их, мужиков знает? А я не посягаю. Я просто волнуюсь очень.

Наконец не выдерживаю и ближе к вечеру все-таки звоню. Трубку берет сразу, слышу фоном веселые голоса и какой-то достаточно громкий шум.

— Ань, ну у тебя и чутье! Я буквально пять минут назад освободился. Только собрался тебе звонить, а ты — вот она, тут как тут.

— Я только хотела узнать, как у тебя дела.

— Все ОК. Слушай, я сейчас много говорить не могу. Давай я на работу за тобой заеду, куда-нибудь сходим? Или у тебя другие планы?

Никаких планов у меня, естественно, нет, и я с радостью соглашаюсь.

— Тогда пока, целую.

— И я тебя, — почти шепчу я и чувствую, что краснею.

— Нежно?

— Очень.

— А куда?

— А куда хочешь?

— Хочу в губы, а потом ниже, ниже, ещё ниже и… вот туда.

— В пупок что ли? — интересуюсь вредным голосом, потому как чувствую себя центром вселенского внимания. Мне кажется весь отдел, затаив дыхание, следит за нитью моего разговора. Федор в ответ довольно ржет.

— И в пупок тоже. Но вообще-то я имел в виду не впадину, а выпуклость.

— И как это я не догадалась?

— Это потому, что ты у меня недога-адливая. Все, пока, Ань, мне тут ещё кое-что сделать надо. Чуть позже увидимся. Я тебя люблю.

— Я тебя тоже, — говорю я, но понимаю, что общаюсь уже с мировым эфиром. Φедор отключился.

До конца рабочего времени — всего ничего. Мои коллеги начинают собираться по домам. Кто-то губы красит, кто-то пересчитывает деньги в кошельке и добавляет что-то к списку необходимых покупок, кто-то принимается звонить домой и раздавать указания. Я жду Федора. Ведь он обещал за мной заехать. Или спуститься и подождать его у входа? На месте мне не сидится, а потому за десять минут до конца рабочего дня я уже сбегаю по лестнице вниз.

Наш старичок-охранник Висиль Петрович на своем боевом посту, а перед ним, опершись локтями на его видавшую виды конторку стоит какая-то девица. Одета она стильно. Короткая курточка до талии, узкие джинсы, на ногах сапоги вроде тех, что носят жокеи — с высокими прямыми голенищами. Хочу пройти мимо, но в этот самый момент Петрович поднимает на меня свои подслеповатые глаза и радостно возвещает:

— Так вот и она сама. На ловца и зверь бежит.

Девица оборачивается… И я с неприятной дрожью где-то в районе того места, которое ведает у меня в организме дурными предчувствиями, узнаю в ней Маринку. Бывшую (как я надеюсь) зазнобу майора Кондратьева… И что ей, интересно, здесь надо? Сцену закатывать будет с разбором полетов? Она, я чувствую, может. Тем более, если Федька уже успел поговорить с ней.

Маринкино лицо расплывается в недоброй улыбке.

— Ну здравствуй, разлучница.

— Марин, давайте мы с вами оставим этот мелодраматический бред. Никого я ни с кем не разлучала. Все мы взрослые люди и способны сами принимать решения.

— Думаешь, умная очень? И образованная?

— Думаю да, а что?

— Пойдем-ка, поговорим.

Тоскливо оглядываюсь на Петровича, но он уже снова погрузился в разгадывание кроссворда. А Маринка тем временем уверенно тянет меня на улицу, а потом за угол здания. Здесь у нас небольшой садик, в который бегают курить те сотрудники, которые все еще позволяют себе эту по нашим зарплатам в общем-то недешевую привычку. В самом институте курить категорически запретили пожарники. Все-таки у нас здесь на хранении огромное количество ценнейших документов. Их гибель в огне пожара, который вполне может вспыхнуть из-за не затушенного бычка, станет невосполнимой потерей для исторической науки.

Сейчас в садике никого нет. Во-первых, здесь темно — свет фонарей с улицы не добивает. Во-вторых, рабочий день подошел к концу, и все курильщики отправились по домам. А в-третьих, погода ну совсем не способствует прогулкам на свежем воздухе.

— Замечательно, — говорит Маринка и неожиданно с разворота бьет меня кулаком по физиономии.

Кулем валюсь на пожухлую траву возле дорожки, а Маринка тут же оказывается рядом и вцепляется мне в волосы, неудобно вздергивая мою голову вверх. А я-то, дурочка, думала, что мне лишь неприятная беседа предстоит… Шиплю от боли и ярости, но ничего сделать не могу. Очень ловко она меня держит.

Может, тоже самбо занимается? Или дзюдо. Дзюдо нынче в фаворе…

— Ну что, сучка драная? Думала, зацапала чужого мужика, и все это тебе просто так с рук сойдет?

— Я не зацапывала, он сам…

— Ну конечно! Сам! А то я не видела, как ты возле него отиралась всячески, в больничку все к нему бегала, с поцелуйчиками приставала.

Что-то я не пойму — это она обо мне или о себе? Неужели и мои действия со стороны казались такими же глупыми и пошлыми, как ее? Как, должно быть, все это отвратительно выглядит — две бабы дерутся потому, что не поделили мужика. Приз достанется сильнейшей? Тогда мне уже сейчас можно «паковать вещички». Я с ней ни за что не справлюсь. Да и рука… Словно подумав о том же, Маринка мстительно двигает коленом в мое простреленное плечо. Аж искры из глаз.

Вскрикиваю так, что по-моему сразу же срываю голос и начинаю кашлять. Она же приближает ко мне свое лицо и шипит, брызгая слюной:

— Ничего у тебя не выйдет. Не отдам. Он мой, слышишь, крыса ученая, мой!

— Марин, ну что вы несете?

Что делать-то? Никогда ни с чем подобным не сталкивалась.

Ни в школе, ни в институте, ни тем более на работе. Может все-таки права мама с ее разговорами о неравенстве разных групп населения, вызванном их социальным статусом?

Маринка вот точно — девочка с рабочей окраины, выросшая во дворе, по дворовым законам и привыкшая решать свои проблемы таким вот варварским способом. Так что же выходит? Гегемоны опять побеждают нашего брата хлипкого интеллигентика?!! Точнее нашу сестру, то есть меня… Да ни за что! Это не только русские не сдаются. Немцы тоже! Недаром испокон веков во всем мире самыми сильными и стойкими считались солдаты двух армий: русской и немецкой.