Град огненный (СИ) - Ершова Елена - Страница 69

— Мы не причиним вам вреда… мы не причиним вам вреда… сдаемся…

— Вы с ума сошли! Ян! — кричит кто-то.

Я моргаю. Пелена истончается, и нет ни дыма, ни треска огня. А есть только бегущий ко мне Торий.

— Поднимись сейчас же! — сердито требует он. — Что за пресмыкательство?

— Мы безоружны, — бормочу я. — Мы ждали вас…

— Знаю! — несколько раздраженно отвечает Торий. — Прекращай клоунаду и отправляй первую партию! Не до ночи же возиться!

Он грубовато подхватывает меня под локоть, а я вздрагиваю, но с колен поднимаюсь. И следом поднимается весь рой. Я поворачиваюсь к ребятам на ватных ногах, но быстро беру себя в руки, командую:

— Первая группа! Вперед!

Они группируются по отрядам. Сначала идет молодняк — они выглядят немного испуганными, шарахаются, когда волонтеры пытаются помочь забраться в кабины. Преторианцы грубо покрикивают на солдат, но чувствуется, что и им страшно. А меня не покидает ощущение нереальности происходящего. Кажется, что вот-вот люди откроют пулеметный огонь, и воздух наполнится запахами крови, вывороченных внутренностей и смерти. Но рядом стоит Торий и повторяет, как заклинание:

— Все хорошо. Все хорошо.

И у меня нет причин не верить ему.

Последняя партия отправляется уже на закате. Люди спешат — со дня на день ожидается циклон. А пока с северо-запада наползают туманы, и я, сощурившись и привалившись плечом к ржавому боку вертолета, служившему мне некогда трибуной, смотрю на опустевший город.

— Ты настоящий капитан, — доносится за спиной голос Тория. — Покидаешь тонущий корабль последним.

— Я должен проститься с нашим последним домом, — отзываюсь я.

— У вас будет новый дом.

С сомнением качаю головой.

— Я видел Дербенд. Не уверен, смогут ли васпы ужиться там.

— Не узнаешь, пока не попробуешь, — возражает Торий. И на этот раз его слова кажутся на удивление логичными.

— К тому же, — продолжает он, — вам дадут время на адаптацию. В наших реабилитационных центрах тепло и чисто. Там работают лучшие специалисты страны. Вас научат многим полезным вещам. Научат жить в обществе. Вы сможете сами выбирать, кем работать и где жить. Разве не за это вы боролись?

— Ты прав, — говорю я. — Нужно идти до конца, — наконец, поворачиваюсь к нему, спрашиваю: — Я могу взять фамилию Вереск?

Торий приподнимает брови.

— Ну… — отвечает с запинкой, — думаю, Лиза не будет против.

Я киваю и отлепляюсь от ржавой посудины. Ноги вязнут в тумане, шаг дается с трудом. Но Торий аккуратно поддерживает меня за плечо, и на этот раз я принимаю его помощь.

Вертолет взмывает над аэродромом, а кажется — это земля проваливается в бездну Эреба. Заброшенные здания выступают из тумана, как старые кости. Осиротевшая вышка проседает, крениться, будто в одночасье лишившись поддержки хозяев. И далеко-далеко, за частоколом леса, вздымается хребет гигантского монстра. Задрав остроклювую голову, он разевает пасть и издает печальный трубный рев — прощальную песню, посвященную всем ушедшим из Дара васпам.

Мои воспоминания прерывает звонок. А я сижу и не могу сообразить, то ли это продолжает реветь чудовище из моего прошлого, то ли кто-то настойчиво пытается попасть в мою квартиру. Трель не прекращается. Я прячу дневник, поднимаюсь и иду открывать.

На пороге стоят двое в полицейской форме.

— Ян Вереск? — спрашивает мужчина и демонстрирует красное удостоверение. — Мы из следственного отдела. Разрешите войти?

Стою, намертво ухватившись за дверную ручку.

— Чем обязан? — все-таки произношу сухо, стараясь не выдать внутреннего волнения. Но в голове сразу отголоском звенит тревожная мысль: они пришли из-за моего срыва? Их послал Морташ?

Рыжеволосая женщина оттесняет коллегу в сторону.

— Разговор серьезный, — жестко говорит она. — И не для посторонних ушей. Поэтому рекомендую нас впустить, чтобы избежать недоразумений и не привлекать вас к ответственности, как препятствующего следственным действиям.

Я отхожу в сторону и пропускаю полицейских в квартиру. Они переглядываются, даже не пытаясь скрыть пренебрежения. Проходят в комнату и осторожно присаживаются на стулья.

— Инспектор Майра Каранка, — представляется женщина. — А это лейтенант Александр Вальц. Мы хотим задать вам несколько вопросов… господин Вереск.

Мое имя она произносит с видимым отвращением. А я, в свою очередь, узнаю инспектора. Именно она вела мое дело три года назад, во время моего первого посещения Дербенда. И именно из-под ее носа меня увели спецслужбы, чтобы поместить в лабораторию и завершить эксперимент 'Четыре'.

— Вижу, вы узнали меня, — желчно продолжает Майра. — Я вас тоже. Но не волнуйтесь, у ваших прошлых преступлений слишком большой срок давности.

— Я был амнистирован, — только и могу, что выдавить в ответ.

Майра снисходительно усмехается.

— О, я отдаю должное вашим покровителям! Но мы пришли не за этим.

Мужчина буравит меня внимательным взглядом.

— Господин Вереск — произносит он, — где вы были в ночь с двадцатого на двадцать первое апреля?

Я прислоняюсь к стене и складываю на груди руки.

— На благотворительном концерте, — отвечаю спокойно. — В чем вы обвиняете меня?

— На концерте присутствовал васпа по имени Расс Вэйлин? — не отвечая на мой вопрос, гнет свою линию лейтенант.

Я хмурюсь. Обхватываю себя за локти, ощущая, как предательски намокают мои ладони.

— Присутствовал, — подтверждаю.

— Как он себя вел? — не отстает Вальц. — Не делал ли чего-то, ему не свойственного?

— Он читал свои стихи, — цежу я сквозь зубы. — И да, для васпы это несвойственно. Несвойственно, но не преступно. К чему эти вопросы?

И в памяти некстати всплывает синюшное лицо Пола и шея, сдавленная ремнем. Между стеной и позвоночником будто прокатывается снежная лавина. Я подаюсь вперед, взволнованно спрашиваю:

— С ним все в порядке? Он… жив?

Майра закатывает глаза, отвечает:

— Жив, насколько это значение применимо к васпе.

— Во сколько он ушел, вы помните? — задает вопрос лейтенант.

— Я ушел раньше, — отвечаю. — Это было в девять двадцать пять. Расс остался на концерте.

— Вы точно запомнили время?

— Я всегда и все запоминаю точно.

Полицейские переглядываются снова.

— Что ж, — говорит Вальц и поднимается. — Благодарю за сотрудничество. Других вопросов пока не имею.

Майра поднимается следом. Она не удостаивает меня и взглядом и решительно идет к двери, словно хочет поскорее покинуть логово зверя.

— Вы так и не пояснили цель своего прихода! — говорю им вслед. — Почему вас интересует Расс? Где он?

Вальц притормаживает у порога, оглядывается через плечо и отвечает терпеливо, будто делает мне одолжение:

— Расс Вэйлин находится в следственном изоляторе. Он арестован по подозрению в убийстве.

И когда я врастаю в пол, чувствуя, как доски подо мной расходятся и превращаются в густой, засасывающий меня кисель, ухмыляется и заканчивает:

— Поэтому настоятельно рекомендуем вам явиться завтра в девять утра в участок для дачи показаний. А пока — хорошего вечера.

Он хлопает дверью. Мигает и перегорает лампочка, погружая мой мир в первозданную тьму.

Зверь обретает свободу. Зверь убивает. Зверя возвращают в клетку.

И глупо надеяться на избавление.

ЧАСТЬ 3

23 апреля (четверг)

Клетка — это не всегда плохо. По крайней мере, для зверя, подобного мне.

Год, проведенный в реабилитационном центре, оказался на редкость спокойным и светлым. Он полнился надеждами, запахами медикаментов и свежего белья, перестуком каблучков по чистому паркету, смехом и пустыми разговорами, не запрещенными новым Уставом. И персонал был дружелюбен и открыт. Даже когда я приходил к дежурному санитару и говорил, что меня накрывает — никто не уточнял, что я имею в виду, и не задавал вопросов, не смотрел с осуждением, не шарахался от страха. Они делали свое дело слаженно и дружно — рой трудолюбивых пчел, несущих жизнь. С ними было легко и не страшно. Я думал, так будет всегда.