Стихия запретных желаний (СИ) - Елена Рейн - Страница 14

Раздались громкие мужские голоса, приближающиеся к кабинету невролога. Возможно, глупо, но девушка забежала во вторую комнату и с замирающим сердцем стала ждать разговаривающих мужчин, надеясь, что они не заметят ее.

— Ну, брат, ты даешь. Забрался в какую-то дыру и радуешься. Когда уже рядом будешь с семьей? Мама там уже обпричиталась, что младшего сына не видит! Отец недоволен.

— Все, еще два месяца, и в Москву. Насовсем. Надоело жить в этом гадюшнике, но ты же знаешь, меня там никуда не брали из-за судимости, поэтому пришлось ехать в эту дыру и здесь работать четыре года.

— А сейчас, думаешь, возьмут? — спросил брат Павла.

— Конечно, я ведь почти муж дочери Питорского Александра Ивановича и уже сделал ребенка Таньке, хотя она уверена, что у нас не может быть детей, так как мы на презервативах. Но я заранее покупал и прокалывал.

— Да? Ну, ты орел. А баба-то как?

— Да соплячка, но горячая. С ней, как в мужском раю, все можно, чем я счастливо и пользуюсь. Поступила в том году на экономиста.

— А для детей не мала? Она же учится! Как с ребенком-то быть?

— Там батя свой медицинский центр держит, который считается лучшим в десятке высококвалифицированных центров Москвы. У него денег куры не клюют. А так бы мне нахер было жениться? Я, знаешь ли, люблю свободную жизнь! — мечтательно поделился Павел.

— Так слушай, ты к нам приезжаешь редко, как ты умудряешься с ней встречаться?

— Не-е, Юра. Это к вам редко, а перед тестем пляшу на носочках и очки зарабатываю. Почти каждые выходные к ней езжу, а когда понял, что она наконец-то залетела, настоял на женитьбе, как порядочный мужчина.

— Ну ты и фрукт! — с уважением и завистью воскликнул Юрий.

— Я продуманный фрукт! — засмеялся Павел.

— Да уж… А тут что? Сохнешь, пока ждешь встречи со своей богатенькой невестой?

— Сдурел, что ли? Нашел дуру, которая влюбилась в меня по уши, и трахаю ее, когда захочу. А ей плету, что не готов для серьезных отношений. Уже полгода послушная овечка только ноги раздвигает для своего любимого мужчины, в любое время и в любом месте, где я пожелаю, чем я снисходительно пользуюсь.

— А может, ты жестко с ней? Ведь она потом все узнает…

— Да плевать я хотел, что она узнает или нет. Потрахались и довольно! Пусть скажет спасибо, что спал с ней, а то бы до сих пор целкой была.

— Не-е, Пашка. Ты неправ. Значит, берегла себя для любимого.

— Да кому она нужна? Курица правильная! Не спорю, приятная на лицо, длинные ноги, хорошенькая попа, но такая ханжа. Эксперименты нельзя в постели и задницу не дает, короче, только пуританские позы, одна скукота. Хотя я и выбрал ее, чтобы чистая была. Чтобы отец Танькин не кастрировал меня и обещание свое выполнил. Он меня уже в свой медицинский центр определил, а когда зятем буду, то и руководить там всем буду. Так-то! — гордо похвалился мужчина.

— Какой ты у нас ушлый! — довольно заметил Юра.

— А как по-другому, если из-за той сучки судимость получил, плевать, что условно? Все равно она мне всю жизнь испортила.

— Главное, что ты вылез из своих проблем.

— Да, я уж постарался! — сказал Павел и заржал.

Наташа стояла, облокотившись на стену, так как была не в состоянии стоять без помощи на трясущихся ногах. Она сглотнула слюну и закрыла глаза, чтобы успокоиться и не зареветь.

«Я не буду плакать по этому дерьму! Не буду! Я сама дура и корова! Как могла не увидеть, что он чмо? Как? Где были мои глаза? Как он сказал? Я послушная овечка, которая разводит ноги в любое время для него… Сука! Какой же он ублюдок! И я хороша… Действительно овечка! Любовь! Глаза в одно место засунула и получила по заслугам за свою ошибку. Жестоко, но плевать, я заслужила. Не уважала себя… И получила за свою любовь, нежные чувства. О господи, за что?»

Закрыв рот рукой и закусив зубами кожу, чтобы не всхлипнуть, девушка молча плакала, не в силах терпеть тяжелую ношу обиды. Когда Наташа успокоилась, то поняла, что в кабинете никого нет. На негнущихся ногах с пакетом в руках она вышла из комнаты и пошла на второй этаж, где ее уже ждали мамочки с детьми.

«Ничего, это я сейчас плачу и раздавлена… И возможно… следующие дни, а потом… я найду силы и обязательно буду счастлива. Да!!! Только бы доработать до вечера и забиться в свою квартиру, где я смогу выплеснуть то, что гложет мое сердце…»

Весь день Виктория была как на иголках. И не потому, что устала, переводя тексты до четырех часов ночи. Ее уже трясло, что все шушукались по сторонам, обсуждая ее похождения и моральные устои. К вечеру руки ее дрожали от обиды, а в глазах стояли невыплаканные слезы. Еще было тревожное предчувствие, что не отпускало с самого утра. Она даже позвонила воспитателю, чтобы уточнить, как себя чувствует Егорка, но у него все было нормально.

Потом она стала звонить Наташе, но та не брала трубку. Что было очень странным, хотя, может, счастливая влюбленная после своего поздравления и звонков не слышала. Чувство тревоги росло, и к вечеру Вика была уже сама не своя.

В шесть часов она закрыла столовую и пошла в садик, чтобы забрать брата. Когда она подошла, то увидела, что Егор и еще один мальчик играют на песке с машинками. Воспитательница Елена Сергеевна сидела на деревянной скамейке и листала модный журнал.

Молодая женщина была очень красива, но корыстна и завистлива. В свои двадцать пять лет она была не замужем, очень часто перебирая богатых любовников. С ее внешними данными у нее их было прилично, и все являлись очень состоятельными мужчинами. Хотя она считала, что это ее временное времяпровождение, пока она ищет себе достойного мужа. Все бы ничего, но очень она не любила, когда у кого-то недостойного, по ее мнению, было что-то лучше, чем у нее. И девушка всячески старалась показать никчемным, что не стоит радоваться и считать, что они счастливые.

— Здравствуйте, Елена Сергеевна! Как сегодня Егорка? — вежливо спросила Виктория.

— Добрый вечер, Виктория! Все нормально, — снисходительно ответила Елена.

— Замечательно, тогда мы пойдем, — проговорила девушка и направилась к брату, но воспитатель встала и быстро произнесла:

— Постойте, Виктория. Я хотела с вами поговорить.

— Да, я вас слушаю. Что-то с Егором? — взволнованно осведомилась девушка.

— Нет. Дело будет касаться вашего поведения.

— Что вы имеете в виду? — резко уточнила Вика.

— То, что ваш брат и так живет в ущербной семье, только с одной сестрой. И если я раньше терпела, не жалуясь в соответствующие органы, то сейчас моему терпению пришел конец.

— Не понимаю вас. Говорите, пожалуйста, конкретно, а не намеками.

— Ну что же… Хорошо. Я считаю, что ребенок не должен воспитываться в семье, где единственный кормилец и его член семьи недостойно себя ведет. Я, конечно, понимаю, что вам хочется погулять, но это не повод тащить мужика в дом и совокупляться там. Это аморально и недостойно. Между нами сказать, вообще не понимаю, что такой видный и богатый мужчина, как Волков, нашел в такой простушке? Ведь вы даже не смотрите за собой, а рядом ходят достойные!

— А достойные, как я понимаю, это вы? — осведомилась Вика, приходя в бешенство от такого унижения.

— И я в том числе! Вы считаете, что это не так? — возмущенно рявкнула Елена.

— Вы знаете, Елена Сергеевна, я не имею привычки судить по сплетням и унижать людей, как вы. Поэтому, возможно, я гожусь не только для того, чтобы спать со мной, а для чего-то большего.

— Да что вы себе позволяете?! — возмутилась женщина, не понимая, как ей могут так ответить.

— Я с вами разговариваю, а позволяете себе — вы. Если у меня не склочный характер, это не означает, что я позволю вытирать о себя ноги.

— Я же хотела открыть вам глаза! — «заботливо» прошипела воспитательница.

— Себе откройте, у меня с этим все в порядке. И еще: жалуйтесь, а я посмотрю, что скажут органы опеки и попечительства на вашу сплетню без доказательств.