Печать Хаоса - Рейнольдс Энтони - Страница 40

Хрот выпрямился, подняв одной рукой драконью голову, и торжествующе взревел. Он огляделся, наслаждаясь победой, потом отбросил трофей, поднял топор, взмахнул им пару раз и, ухмыляясь, с горящими глазами и пламенеющими рогами, ринулся в бой.

Через час на побережье не осталось ни одного живого эльфа.

Глава 10

Аурелион, бледная и безмолвная, сидела, не выдавая ни единым движением кипевшие в ней эмоции. Ее верный телохранитель был наготове, хотя никакой видимой опасности не наблюдалось. В лесу было тихо, но она знала, что там бродят тысячи порождений Хаоса – по земле и под землей – и ждут сигнала.

Она закрыла глаза, позволяя духу оторваться от тела и устремиться в ночное небо, сотнями футов выше лесного полога, быстрее, быстрее на восток. Земля пульсировала Хаосом, расползающимся, словно чумная зараза. Империя была затронута разложением. Она полетела еще быстрее, наслаждаясь свободой.

Аурелион отправилась на юг после того, как имперский военачальник Стефан фон Кессель отказался выступить вместе с ее кузеном Каланосом против общего врага. Она торопилась и не стала останавливаться в Вольфенбурге и Хергиге – грязных, многолюдных городах, наполненных жалкими человеческими существами, пытающимися хоть как-то просуществовать в невыносимых условиях. Она просто пролетела мимо, направляясь на юг, в Альтдорф. В Талабхейме она собиралась взойти на борт корабля и поплыть по реке Талабек на встречу с лордом Теклисом.

На подступах к Талабхейму леди Аурелион остановилась, чувствуя знакомую пульсацию в голове. Теклис! Он здесь! Она недавно разговаривала с ним, причем весьма сердито.

«Почему мы отдаем жизни за этих людей, лорд Теклис? Я почувствовала смерть кузена, и вы, наверно, тоже. Тысячи таких, как мы, пали на побережье, чтобы помочь людям, но во имя чего? Как они нас отблагодарили?»

Теклис посмотрел на нее с печалью в древних очах, и она отвернулась. «Если мы, асуры, выживем, человеческая Империя тоже должна уцелеть». Тогда ей стало стыдно: мудрый Теклис сказал правду.

Но все же она никак не могла забыть то, что сказал на прощание Каланос. «Придет время, сестра, и ты поймешь, что люди недостойны нашей жалости». Действительно, жалости она больше не испытывала, но и слова Теклиса отрицать не могла.

Он покинул ее в Талабхейме, направляясь на север, чтобы попытаться остановить армии Хаоса. Она сказала, что беспокоится и хотела бы присоединиться к нему, но он остановил ее. «Твое место здесь. – Она не нашла в себе силы сопротивляться этому приказу. – Человек по имени фон Кессель должен жить, Аурелион. Запомни, судьба асуров зависит от того, выстоит ли Империя».

Она неслась по ночному небу, пока, наконец, не показалась спящая армия Остермарка.

Стефан фон Кессель внезапно проснулся. Он знал, что все то, что он только что видел и слышал, – не сон. С ужасом он осознал правоту слов эльфийки: силы Хаоса шагают по Империи, направляясь на юг. Он все еще чувствовал на себе обвиняющий взгляд женщины-мага и понимал, что Остланд уже захвачен. В нем росло чувство вины: разве не он сам, ведомый лишь ненавистью, умчался сводить счеты с Грубером? Значит, силы Хаоса добились желаемого, и вот они вернулись, могущественнее, чем когда-либо, и судьба Империи висит на волоске.

Войска Хаоса шли на Талабхейм. Великий город ослабел и был лишен полноценного гарнизона. Если враг его захватит, в Империи не найдется достаточно сильной армии, чтобы освободить его. Сердце Империи будет принадлежать демонам.

КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ

Глава 1

Олаф Неистовый сузил глаза, глядя сквозь деревья на равнину, покрытую снегом. Там были люди – до смешного мало людей. Он представить себе не мог, почему они вдруг не бежали от наступающей армии, но в душе радовался этому. Резать эльфов на острове было приятно, и он не отказался бы продолжить.

Выкрикнув приказ, Олаф одним прыжком оказался на открытой местности. Вслед за ним из-за деревьев показались около тысячи пеших воинов-кьязаков. Он был одним из тех кьязаков, которые когда-то давно начинали под командованием Хрота, а осталось их всего около сотни, и теперь занимал в огромной армии высокое положение: это племя было лишь одним из тех, что подчинялись непосредственно ему.

Его всадники, прочесывая лес в нескольких милях от переднего края наступающей армии, несколько часов назад обнаружили эльфов. Они не стали сражаться, лишь обошли врага, чтобы выяснить, не часть ли это больших сил, ожидающих в засаде. Предположение не подтвердилось, и Олаф приказал своему племени наступать, нетерпеливо предвкушая резню.

Тяжело ступая по снегу, Олаф зарычал от нарастающей ярости. Он знал, что, как только начнется бой, его «я» отступит, давая место слепому неистовству. Так было с самого детства. Впервые он почувствовал нечто подобное в девять лет, когда голыми руками убил двоих мальчиков постарше, порвав им глотки. После драки, когда он пришел в себя, его охватил ужас от произошедшего и от вида своих рук, окровавленных до локтей. В слезах он прибежал к отцу, но тот выслушал его, улыбнулся и, прижав ребенка к широкой груди, сказал: «Это великий дар, сынок. Ты станешь могучим воином».

Слова отца оправдались – Олаф был могуч, и жертвами его ярости пали многие тысячи. И всякий раз было одно и то же – он забывался в пылу сражения, не чувствовал ни боли, ни усталости и дрался с медвежьей силой. Сотни раз его рубили и кололи, но он, не обращая внимания, продолжал убивать каждого, кто к нему приблизится. В конце боя он неизменно падал от полного изнеможения, залитый кровью, но столь же неизменно победа была за ним.

Олаф преданно служил своему вождю и полководцу. Он всегда верил в Хрота, в то, что этого человека ждет великая судьба, превосходящая все, на что он мог надеяться сам. Ему было приятно видеть, что все происходит, как он и предполагал, но ведь он всегда хорошо разбирался в людях. В обычном состоянии Олаф был тихим, сдержанным человеком, который предпочитал сидеть и слушать, а не быть центром всеобщего внимания.

Его рык перерос в могучий рев, когда эльфы были уже совсем близко.

Кто-то очень худой, в высоком узорчатом шлеме, стоял посреди маленькой группы эльфов, тяжело опираясь на посох. Вдруг он выдвинулся вперед и поднял посох к небу. Сверху на воинов-курганцев хлынуло пламя, под которым таял снег и горела земля. Огонь опалил лицо и бороду Олафа, но тот, не обращая внимания на боль, помчался вперед, крепко сжимая два топора. Они были надежно прикованы к рукам – чтобы не потерять их в пылу битвы, когда красный туман ярости отступит, а то Олаф вполне мог бы отбросить их и кинуться на врага без оружия, разрывая его голыми руками.

Посреди отряда курганцев что-то взорвалось, в небо на сотни футов взметнулся огненный столб, и тысячи людей пали замертво. Горячая волна накрыла остальных, ударила Олафа в спину и швырнула наземь. Воздух мгновенно раскалился и завибрировал, но он с видимым усилием поднялся на ноги.

Центр огненного столба раскалился добела. Огонь снова вспыхнул, собирая многочисленную дань, обжигая до костей. Оружие и доспехи плавились и стекали наземь, кости горели и обугливались, курганцы гибли с ужасными воплями. Кольцо неземного огня расширилось, и Олаф, взревев от ярости, помчался по тающему снегу, чтобы настичь врага. Его плащ из волчьего меха загорелся, пламя обожгло спину.

Перед глазами все покраснело, и он не чувствовал, как горит живая плоть. Через несколько минут от передних рядов воинов Хаоса ничего не осталось, лишь голая прогалина, на которой снег почти растаял, а земля почернела.

Стефан фон Кессель молча стоял на носу огромного корабля, глядя в глубокие воды Талабека. Был предрассветный час, и над рекой расстилался туман, из-за которого все вокруг казалось призрачным, почти нереальным. Утро выдалось холодное и ветреное. Темные ветви деревьев под снегом наклонились к самому берегу. Стефан непроизвольно стучал кулаком по борту, разбивая образовавшийся за ночь лед.